Марина бросила ключи на тумбочку и тяжело вздохнула. Телефон разрывался от звонков. Третий раз за час — сестра. Шестой — мама. Дочка прислала тринадцать сообщений.
— Предательница, как ты могла, — бубнила Марина, передразнивая свою мать. — Тридцать лет, тридцать! А теперь на старости лет блажь напала!
Она плюхнулась на диван и закрыла глаза. Только вчера подала заявление на развод, а уже весь город, кажется, знает. Телефон снова завибрировал.
— Да! — рявкнула Марина.
— Мам, это я, — голос дочери дрогнул. — Что происходит? Папа весь день плачет.
— Плачет он, значит, — Марина нервно рассмеялась. — Интересно.
— Мам, ты что творишь? Вы же… вы же всегда были примером для всех! Я не понимаю!
— Лен, я устала. Правда устала.
— От чего устала? От семьи? От нас устала? — голос дочери звенел от обиды.
— Я не могу сейчас говорить. Прости.
— Мама! Ты хоть объясни…
Марина нажала отбой и выключила телефон совсем. Тишина. Наконец-то тишина. Первый раз за тридцать лет она могла просто сидеть в тишине, без страха, что дверь откроется и…
Телефон домашний зазвонил так резко, что Марина вздрогнула.
— Да?
— Маринка, ты с ума сошла?! — голос сестры бил по ушам. — Что за цирк устроила? Володя звонил, рыдает мужик!
— Нин, я не хочу это обсуждать.
— Как не хочешь? А кто хочет? Мама валокордин пьет! Тебе пятьдесят шесть, какой развод? Совсем рехнулась?
— Нин…
— Что «Нин»? Володя тебе квартиру купил, машину! Ты ж как сыр в масле каталась! Одумайся, дура!
Марина положила трубку. Руки тряслись. Что она наделала? Зачем? Может, правда блажь напала? Тридцать лет терпела, еще бы немножко…
В дверь позвонили. На пороге стояла Ленка — растрепанная, с красными от слез глазами.
— Впустишь? — спросила она тихо.
Марина молча отошла в сторону. Лена прошла в комнату, села на диван, обняла подушку.
— Мам, папа говорит, ты его предала. Говорит, у тебя кто-то есть.
— Кто-то есть? — Марина горько усмехнулась. — У меня?
— А что тогда? Вы же… ну… нормально жили.
— Нормально, — эхом отозвалась Марина. — Как все.
Лена подняла глаза:
— Бабуля говорит, ты просто стареешь, вот и блажишь. Что это возрастное.
— Конечно. Что еще она может сказать?
— Пап реально плачет, мам. Он даже Сереже звонил, представляешь? Брату моему бывшему! Всем звонит.
Марина хмыкнула. Конечно. Владимир умел быть жертвой. Особенно на публике.
— А ты знаешь, что он вчера сказал мне? — тихо произнесла Марина. — Знаешь?
— Что? — Лена подалась вперед.
— Неважно, — Марина махнула рукой. — Просто поверь, у меня есть причины.
— Какие причины могут быть для развода после тридцати лет? Мам, ну скажи!
— Лен, ты правда хочешь знать?
— Да! Потому что меня все спрашивают, а я не знаю, что отвечать!
Телефон снова зазвонил. Соседка Валя. Еще одна любопытная душа.
— Мариш, привет, ты как? — заворковала Валя. — Слушай, я тут случайно узнала… Это правда про развод?
Марина прикрыла глаза.
— Правда, Валь.
— Ой, а что случилось-то? Вы ж такие… всегда вместе, везде вдвоем.
— Так получилось.
— Нет, ну должна же быть причина! Володя тебе изменил? Или ты… ну… того?
Лена сидела рядом, впитывая каждое слово.
— Валь, извини, мне надо идти.
— Ну хоть намекни! Мы же столько лет дружим!
«Дружим,» — мысленно усмехнулась Марина. За тридцать лет Валя ни разу не видела ее слез. Никто не видел.
— Пока, Валь.
Лена смотрела на мать во все глаза.
— Мам, с тобой точно все нормально? Может, к врачу? Знаешь, бывает депрессия в твоем возрасте…
Марина рассмеялась так громко, что Лена отшатнулась.
— В моем возрасте, значит? Депрессия? Тебе отец наплел?
— Он переживает…
— Переживает он. Ладно, Лен, иди домой. Мне нужно отдохнуть.
— Но мам…
— Иди, — тверже сказала Марина. — Просто… дай мне время.
Когда дверь за дочерью закрылась, Марина достала телефон и включила его. Сорок семь пропущенных. Она открыла сообщения от коллег. «Марин, ты чего учудила?» «Владимир Саныч всем рассказал…» «Не ожидали от тебя…»
Марина вздохнула и начала печатать ответы. Кому-то придется все объяснять. Но как объяснишь тридцать лет жизни под прицелом страха?
Утро началось с настойчивого стука в дверь. Марина открыла глаза и посмотрела на часы. Семь тридцать. Кого там принесло?
— Иду! — она накинула халат и поплелась к двери.
На пороге стояла сестра с пакетами.
— Явилась поговорить, — Нина протиснулась в квартиру. — Чай есть?
Марина молча пошла на кухню. Нина гремела пакетами, выкладывала на стол пирожки.
— Мама испекла. Говорит, ты исхудала совсем.
— За два дня? — хмыкнула Марина.
— Мать тебя знает, — Нина села за стол. — Ну, рассказывай.
— Что рассказывать?
— Марин, хватит дурью маяться. Весь город судачит. Мне вчера три подруги звонили! Валька, соседка твоя, всем растрепала, что у тебя крыша поехала.
— Отлично.
— Володя к Ленке переехал. Сидит там, страдает.
Марина поставила чайник и села напротив сестры.
— Пусть страдает.
— Мариш, ты чего? — Нина подалась вперед. — Тридцать лет жили, не тужили. Дочку вырастили. Внука ждете. И тут — бац! — развод.
— Не тужили, — Марина грустно улыбнулась. — Ага.
— Он говорит, ты даже разговаривать отказываешься! Просто собрала вещи и ушла.
— А что мне ему говорить? Тридцать лет говорила. Хватит.
Нина замолчала, внимательно разглядывая сестру.
— У тебя кто-то появился, да?
— Господи, Нин! Кто?! Кому я нужна, старая дура?
— Ну а что тогда? Что случилось? — Нина всплеснула руками. — Мама не спит, плачет! Лена звонит каждый час! Мы волнуемся!
Чайник закипел. Марина поднялась, достала чашки.
— Нин, — тихо сказала она. — А ты когда-нибудь боялась домой приходить?
— В смысле?
— В прямом. Боялась. Ключ в замке проворачивать.
— Мариш, ты о чем вообще?
Марина села и устало потерла виски.
— Забудь. Все нормально. Просто я устала… от всего.
— От мужа устала? От семьи? — Нина поджала губы. — Знаешь, это эгоизм.
— Эгоизм, — эхом отозвалась Марина.
— Да! Думаешь только о себе! А Володя? А Ленка? А внук скоро родится! Что ты ему скажешь?
— Правду, — Марина подняла глаза. — Когда вырастет, скажу правду.
Телефон Нины зазвонил. Она глянула на экран.
— Володя, — тихо сказала она. — Ответить?
— Дело твое.
Нина взяла трубку:
— Алло? Да, Володь… У нее я, да… Сидит, чай пьет, не переживай… Пирожки передала… Ты как там?
Марина встала и вышла из кухни. В спальне она открыла ящик комода и достала маленькую коробку. Сверху лежала фотография — их свадьба. Она сияет в белом платье, он обнимает ее за плечи. Счастливые.
— Ох, ну ты что, Володь, ну что ты… — донеслось из кухни. — Конечно, образумится… Ты ж ее знаешь, характер…
Марина отложила фото и вытащила старый телефон. Включила. Пролистала сообщения. Посмотрела на фотографии синяков — на руках, на спине. Не все она удалила. Что-то оставила… на всякий случай.
Нина заглянула в комнату:
— Мариш, Володя спрашивает, можно он заедет? Поговорить хочет.
— Нет.
— Ну Мариш! Человек страдает!
— Нет, Нин.
— Господи, да что он тебе сделал такого?!
Марина выключила телефон и убрала в коробку.
— Ничего. Просто надоел.
Нина поджала губы и вернулась на кухню. Марина слышала, как она что-то быстро говорит в трубку. Потом хлопнула дверца холодильника.
— Я поехала, — Нина стояла в дверях спальни. — Позвони маме, она с ума сходит.
— Позвоню.
— И прекрати этот цирк, Марина. Не позорь семью.
Когда Нина ушла, Марина села на кровать и закрыла лицо руками. «Не позорь семью». Как будто тридцать лет притворства — не позор. Как будто фальшивая улыбка каждое утро — не позор.
Телефон снова зазвонил. Володя. Десятый раз за день.
Марина отключила звук на телефоне и легла на диван. Голова раскалывалась. Три дня непрерывных звонков, сообщений, визитов… Она закрыла глаза и на миг представила, как было бы хорошо просто исчезнуть. Уехать куда-нибудь далеко. В глухую деревню. На море. Куда угодно.
Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. Марина не шелохнулась. Может, уйдут? Звонок повторился, потом раздался стук.
— Мам! Открой! Я знаю, что ты дома!
Ленка. Марина со вздохом поднялась. Дочь стояла на пороге с большой сумкой.
— Я к тебе на ночь, — объявила она и протиснулась в квартиру. — У нас дома… в общем, не могу я там.
— Что случилось?
— Папа третий день пьет, — Лена бросила сумку в углу. — Сначала плакал, теперь орет на всех. Я беременная, мне нельзя нервничать.
Марина молча пошла на кухню. Лена двинулась следом.
— Мам, я не понимаю, что происходит. Вы же всегда… ну… нормально жили.
— Да, — сказала Марина. — Со стороны все выглядело нормально.
— В смысле — со стороны?
Марина поставила чайник и достала чашки. Лена села за стол, обхватила живот руками.
— Пап говорит, у тебя климакс. Что ты на таблетки подсела какие-то.
— Какие таблетки? — усмехнулась Марина.
— Не знаю. Антидепрессанты? Успокоительные? Он сказал, ты пачками их глотаешь и психуешь постоянно.
Марина покачала головой. Чайник закипел. Она налила две чашки и села напротив дочери.
— Лен, — тихо сказала она. — А ты помнишь, когда мы с тобой в Анапу вдвоем ездили? Тебе лет десять было.
— Ну… смутно. А что?
— А то, что папа тогда сломал мне ребро. И нос. Вот мы и уехали на море, пока все заживет.
— Что?! — Лена отшатнулась. — Мам, ты чего?
— Он тогда напился. Приревновал меня к соседу. К Вале, Вальке-алкашу. Представляешь? — Марина тихо рассмеялась. — Я на работе задержалась, а он решил, что я с Валькой.
Лена смотрела на мать широко раскрытыми глазами.
— Этого не может быть. Пап никогда…
— Никогда не поднимал на меня руку? — Марина грустно улыбнулась. — Конечно. При тебе — никогда.
Лена покачала головой:
— Я не верю. Зачем ты врешь?
— Зачем мне врать? — устало спросила Марина.
— Не знаю! Может, ты его разлюбила? Может, правда с кем-то познакомилась? Но придумывать такое…
Марина встала, вышла из кухни. Вернулась с коробкой.
— Держи, — она протянула дочери старый телефон. — Там есть фотографии. И записи разговоров. Я хранила на всякий случай.
Лена взяла телефон, включила его. Стала листать. Лицо ее медленно менялось.
— Это… это когда?
— Разное время. Этот синяк — два года назад. Я говорила, что упала с лестницы, помнишь? А вот это — прошлогодний отпуск. Ты еще спрашивала, почему я не поехала с вами на экскурсию. Не могла купальник надеть, спина вся в синяках была.
Лена открыла запись разговора. «Тварь! Сука! Убью, если еще раз…» Голос отца, искаженный яростью. Она выключила запись.
— Но… почему ты молчала?
— Почему молчала? — Марина пожала плечами. — А что бы изменилось, Лен? Кто бы мне поверил? Твой отец — уважаемый человек. Директор. Спортсмен. А я кто? Бухгалтерша.
— Я бы поверила! — глаза Лены наполнились слезами. — Я бы тебе помогла!
— Да? А сейчас ты мне веришь? — тихо спросила Марина. — Даже с доказательствами — сомневаешься.
Лена молча листала фотографии. На одной Марина стояла перед зеркалом — синяк на скуле, разбитая губа.
— Это когда бабушка в больницу попала, — глухо сказала Марина. — Помнишь? Я не приехала. Сказала — грипп. А на самом деле вот так выглядела.
Лена закрыла лицо руками и разрыдалась. Марина сидела неподвижно.
— Мамочка… прости меня, — всхлипывала Лена. — Я не знала… я думала…
— Все так думали, — Марина погладила дочь по плечу. — Все считали нас идеальной парой. Володя так старался для публики.
— Но почему именно сейчас? Почему ты ушла сейчас?
— Потому что устала бояться, — просто ответила Марина. — Тридцать лет страха — это слишком много.
Лена вытерла слезы и решительно встала.
— Я поговорю с бабушкой. И с тетей Ниной. Они должны знать.
— Не надо никому ничего доказывать, — Марина покачала головой. — Я уже решила все для себя.
— Нет, мам. Хватит молчать.
Через неделю собрались в квартире Марины. Мать, сестра и дочь. Нина сидела потрясенная, глядела на фотографии. Мать плакала, прижимая платок к губам.
— Господи, Мариночка, — всхлипывала она. — Почему ты молчала? Почему не сказала?
— А ты бы поверила, мам? — грустно спросила Марина. — Ты бы поверила, что твой любимый зять, который цветы тебе каждый праздник дарит, избивает твою дочь?
Мать беспомощно развела руками.
— Какая же я дура старая, — прошептала она. — Какая дура…
— Мариш, прости меня, — Нина взяла сестру за руку. — Я наговорила тебе… я не знала.
— Никто не знал, — Марина слабо улыбнулась. — В этом и была проблема.
Весна выдалась теплой. Марина сидела в кафе и смотрела, как за окном распускаются первые листья. Напротив устроилась Лена с маленьким Мишей на руках.
— Как ты? — спросила дочь, покачивая сына.
— Хорошо, — Марина улыбнулась. — Правда хорошо. Работа новая нравится. На курсы записалась.
— На какие?
— Английский, представляешь? Всегда мечтала, а твой отец смеялся — зачем тебе, старой…
Лена сжала руку матери.
— Ты молодец, мам. Я тобой горжусь.
— Чего тут гордиться? — смутилась Марина. — Просто живу.
— Не просто, — серьезно сказала Лена. — Ты научила меня главному — никогда не терпеть унижений. Даже от близких.
Марина посмотрела на внука, на его пухлые щечки, мирно посапывающего во сне.
— Знаешь, о чем я жалею? Что не ушла раньше. Столько лет потеряла…
— Зато теперь все впереди, — улыбнулась Лена.
— Все впереди, — эхом отозвалась Марина и впервые за долгие годы почувствовала, что это правда.
