— Может, голубков из бумаги вырежем и на ленточках над столом развесим? Знаешь, таких, беленьких, как символ… — Анна мечтательно улыбнулась, водя пальцем по экрану планшета, где красовалась фотография уютного загородного ресторанчика, утопающего в зелени.
Они с Романом сидели на их небольшом, но уютном балконе, увитом плющом, и увлечённо обсуждали детали предстоящей свадьбы. Солнечные лучи играли в её каштановых волосах, а в воздухе пахло кофе и предвкушением счастья.
— И свечи, обязательно много свечей. Чтобы было так… камерно, красиво, романтично.
Роман оторвался от своего ноутбука, где сравнивал цены на услуги фотографа, и с нежностью посмотрел на неё.
— Голубков? Ань, ты серьёзно? Мне казалось, мы договорились без этих… символов. Просто цветы, красивая музыка и самые близкие люди. Человек тридцать, помнишь? Чтобы не превращать всё это в балаган.
— Помню, конечно, помню, — Анна рассмеялась, легко ткнув его в плечо. — Я же шучу про голубков. Почти. Но атмосфера должна быть именно такой – тёплой, душевной. Я уже представляю, как мы будем танцевать наш первый танец под звёздами…
Её голос затих на полуслове. Телефон, лежавший на столике рядом с чашкой остывшего кофе, пиликнул, извещая о новом сообщении. Анна лениво протянула руку, не ожидая ничего важного – скорее всего, очередная рассылка от магазина или напоминание от фитнес-клуба. Но, взглянув на экран, она замерла. Отправитель – Лидия Сергеевна. А в прикреплённом файле…
— Что там? — Роман заметил перемену в её лице.
Анна молча открыла документ. Это был список. Длинный, подробный, на нескольких страницах. Фамилии, имена, отчества. Некоторые с приписками вроде «тетя Люся (моя двоюродная сестра, обязательно!)» или «семья Петровых (давние друзья отца Ромы, очень уважаемые люди)». Она пробежала глазами первые строки, потом вторые, третьи… Сердце неприятно ёкнуло и зачастило.
— Это… это список гостей, — проговорила она медленно, чувствуя, как к щекам приливает кровь. — От твоей мамы.
— А, ну да, она говорила, что хочет помочь, составить свой вариант, — Роман беззаботно махнул рукой, возвращаясь к ноутбуку. — Наверное, кого-то из наших родственников вспомнила, кого мы упустили. Посмотрим потом, добавим, если что.
— Рома, — голос Анны стал жёстким, в нём появились металлические нотки. — Тут не «кого-то». Тут сто пятьдесят человек. Сто. Пятьдесят. Человек. Из которых я не знаю ни одного. Вообще.
Роман наконец оторвался от экрана, удивлённо посмотрев на неё.
— Сколько? Сто пятьдесят? Да ладно, ты, наверное, ошиблась. Мама не могла…
Анна молча развернула к нему планшет. Список продолжался и продолжался, как бесконечный свиток с именами призраков из прошлого его семьи, о существовании которых она даже не подозревала. Тётя Клава из Сызрани, троюродный дядя Степан с Урала, какие-то «дети Пал Палыча», «соседи по даче покойной бабушки Зины». Это был не просто список – это была полновесная заявка на организацию массового гуляния, областного масштаба.
— Вот, смотри сам, — она почти ткнула ему планшет под нос. — Пролистай. И ещё пролистай. И ещё. Это что вообще такое, Ром? Это шутка какая-то?
На лице Романа отразилось сначала недоверие, потом растерянность, а затем – знакомое ей выражение человека, который чувствует себя крайне неловко и пытается найти оправдание чужой бестактности.
— Ну… Ань, ну мама… она, наверное, просто… увлеклась. Ты же знаешь, она любит, чтобы всё было масштабно, с размахом. У нас в семье так принято, чтобы всех-всех позвать, никого не обидеть. Она, видимо, решила, что мы просто стесняемся, вот и взяла инициативу на себя.
— Взяла инициативу? Рома, она составила список гостей на НАШУ свадьбу! Без нас! И прислала его как свершившийся факт! — Анна вскочила, не в силах больше сидеть спокойно. Балкончик, ещё минуту назад казавшийся ей верхом уюта, вдруг стал тесным и душным.
— Да нет! Она просто…
— С чего это твоя мать приглашает гостей на нашу свадьбу? Да мы с тобой даже не знаем этих людей, Рома!
— И что? Она же их знает…
— Это же не её юбилей, не корпоратив её фирмы! Это наш день! Мы хотели тихий праздник для себя, для самых близких! Тридцать человек, Рома, три-дцать! А не сто пятьдесят никому не известных личностей!
Она заходила по маленькому пространству балкона, её голос срывался от возмущения. Роман тоже поднялся, пытаясь её успокоить, но его слова только подливали масла в огонь.
— Ань, ну подожди, не кипятись ты так сразу. Я поговорю с ней. Уверен, она не хотела ничего плохого. Просто она… человек вот такая. Для неё свадьба – это событие для всей родни, для всех знакомых. Показатель статуса, что ли…
— Статуса? Чьего статуса? Её? А наш статус, наши желания ничего не значат? — Анна остановилась напротив него, её глаза гневно сверкали.
Она чувствовала, как внутри всё клокочет от обиды и непонимания. Это был не просто список – это было вторжение. Грубое, бесцеремонное, обесценивающее всё то, что они так трепетно планировали.
— Рома, ты сейчас серьёзно её оправдываешь? Ты понимаешь, что она просто перечеркнула все наши планы? Всю нашу идею о свадьбе?
Он развёл руками, на его лице было написано страдание.
— Ну что ты хочешь, чтобы я сейчас сделал? Давай вечером спокойно всё обсудим. Я позвоню маме, поговорю. Уверен, мы всё уладим. Она поймёт.
— Поймёт? А ты понимаешь, Рома? Ты меня понимаешь? Или для тебя тоже важнее, чтобы какая-то тётя Клава из Сызрани не обиделась? — голос Анны дрогнул от подступающего разочарования.
Он не ругался, не кричал, он просто… не понимал. Или не хотел понимать.
— Ань, не надо так. Конечно, я тебя понимаю. Но и маму понять можно… Давай вечером, а? Мне на работу уже надо бежать. Всё будет хорошо.
Он быстро чмокнул её в щёку и скрылся в квартире, оставив Анну одну на балконе с этим чудовищным списком и ощущением горечи во рту.
«Всё будет хорошо». Как же. Она знала его мать. Она знала, что «поговорить» с Лидией Сергеевной – это как пытаться остановить лавину голыми руками. И она знала, что этот вечер будет очень, очень тяжёлым. Список гостей был лишь первым залпом в битве за их свадьбу. И, судя по реакции Романа, она в этой битве была одна.
— Ну как ты? — бросил он дежурный вопросик, как всегда, когда приходил с работы домой.
— Рома, ты хоть понимаешь, что произошло? — Анна встретила его в прихожей, едва он переступил порог. Её лицо было бледным, но спокойным – тем пугающим спокойствием, которое бывает перед бурей. Она не повышала голос, но каждое слово отдавалось в напряжённом воздухе квартиры, как удар хлыста. — Твоя мама не просто «увлеклась». Она решила за нас, как будет выглядеть самый важный день в нашей жизни. Она фактически объявила нам, что нашего мнения никто не спрашивал.
Роман устало скинул пиджак на вешалку, провёл рукой по волосам. Вид у него был измотанный – совещание, видимо, затянулось, а впереди маячила перспектива ещё одного, куда более неприятного «разбирательства».
— Ань, я всё понимаю, честно. Я уже звонил маме по дороге. Она… ну, она расстроилась, что ты так отреагировала. Говорит, хотела как лучше, чтобы праздник был пышный, чтобы все родственники порадовались. У них так принято, понимаешь? Это целое событие, которое должно объединять всю семью, даже самых дальних.
— Объединять? Рома, это разъединяет! Меня и тебя! — Анна сделала шаг к нему, её спокойствие начинало давать трещины, пропуская наружу волны негодования. — Какое «принято»? Мы с тобой живём в двадцать первом веке, а не в позапрошлом, когда свадьбы устраивали для демонстрации достатка и укрепления родственных связей! Мы хотели праздник для себя! Для души! А не для тёти Клавы из Сызрани, которую ты сам в глаза не видел лет двадцать, если вообще видел!
— Ну почему сразу тётя Клава… Там и другие люди, наши родственники, — Роман попытался возразить, но вышло неубедительно. Он подошёл к окну, уставился на вечерний город, словно ища там поддержки. — Ань, ну не будь такой… категоричной. Можно же найти какой-то компромисс. Ну, вычеркнем самых дальних, оставим… ну, человек семьдесят. Это же не сто пятьдесят.
Анна замерла. Семьдесят. Он сказал «семьдесят» так, будто это была незначительная уступка. Будто её желание видеть на свадьбе тридцать самых близких было какой-то блажью, которую можно легко подвинуть.
— Компромисс? Рома, это не компромисс, это ерунда какая-то. Я не собираюсь сдаваться перед твоей мамой. Почему я должна идти на компромисс в вопросе, который касается только нас двоих? Почему её «принято» важнее нашего «хотим»? Ты на чьей стороне вообще?
В этот самый момент, когда напряжение в комнате достигло почти видимой плотности, в замке провернулся ключ, и дверь распахнулась. На пороге стояла Лидия Сергеевна. Вся в боевой готовности, с поджатыми губами и выражением оскорблённой добродетели на лице. Она явно не собиралась дожидаться, пока сын «поговорит» с ней ещё раз.
— Я слышу, тут обсуждают меня и мои попытки помочь вам устроить нормальную свадьбу, — её голос, обычно медоточивый при посторонних, сейчас звенел сталью. Она прошла в комнату, не разуваясь, и остановилась прямо напротив Анны, глядя на неё в упор. — Так вот, дорогая моя будущая невестка, я действительно хочу, чтобы у моего единственного сына была свадьба, которую не стыдно показать людям. Чтобы вся наша большая семья порадовалась за него. А не куцый междусобойчик на тридцать человек, будто мы чего-то стесняемся или, не дай бог, бедствуем!
Роман дёрнулся, хотел что-то сказать, но Лидия Сергеевна жестом остановила его.
— Помолчи, Рома, я сама поговорю. А то ты, я вижу, совсем под каблук попал. Так вот, Анна. Семья – это не только муж и жена. Семья – это род, это корни. И отрывать Романа от его корней, от его родни, я не позволю. Эти люди, которых ты так презрительно называешь «тётей Клавой из Сызрани», – это его кровь. Они имеют право разделить с ним его счастье. А ты, видимо, считаешь себя выше этого. Хочешь закрыться с ним в своём маленьком мирке и чтобы никого вокруг.
— Лидия Сергеевна, — Анна старалась сохранять самообладание, хотя внутри всё кипело. — Речь не о том, чтобы «отрывать» Романа от корней. Речь о том, что это НАША с ним свадьба. И мы имеем право решать, какой она будет. Мы не хотим пышного торжества для сотен гостей, которых мы едва знаем. Мы хотим уединённый праздник. И ваш список… он просто не вписывается в наши планы.
— Ваши планы? — Лидия Сергеевна усмехнулась, и в этой усмешке было столько превосходства, что Анне захотелось закричать.
— Девочка моя, какие у тебя могут быть планы, когда речь идёт о семье моего сына? Ты входишь в нашу семью, и должна считаться с нашими традициями, с нашими устоями. А если тебе что-то не нравится… что ж, двери всегда открыты. Рома найдёт себе жену, которая будет уважать его мать и его родню.
Откровенная угроза повисла в воздухе. Роман стоял между ними, как испуганный мальчишка, не зная, куда метнуться. Он смотрел то на мать, то на Анну, и на его лице было написано отчаяние. Он явно не ожидал такого прямого и жёсткого столкновения. Он надеялся, что всё как-то само собой рассосётся, что женщины договорятся, а ему не придётся делать выбор. Но Лидия Сергеевна не оставляла ему пространства для манёвра. Она шла напролом, уверенная в своей правоте и в своей власти над сыном. Атмосфера в квартире стала не просто напряжённой – она стала удушающей. Каждое слово, каждый взгляд был заряжен враждебностью. И Анна понимала, что отступать ей некуда.
— Двери всегда открыты? — Анна повторила слова свекрови тихо, но с такой ледяной отчётливостью, что они прозвучали громче любого крика. Она перевела взгляд с Лидии Сергеевны на Романа, который так и застыл у окна, глядя куда-то в темноту за стеклом, словно его совершенно не касалась сцена, разворачивающаяся в его собственной квартире. — Рома, ты это слышал? Твоя мама только что предложила мне уйти, если меня не устраивает её командование нашей свадьбой. И посоветовала тебе найти другую жену. Более… удобную. Ты согласен с этим?
Роман вздрогнул, как от удара. Он медленно повернулся, его лицо было бледным и растерянным. Он явно не знал, что сказать, как реагировать. С одной стороны – невеста, которую он любил, их общие планы на будущее. С другой – мать, властная, привыкшая добиваться своего, играющая на его чувстве долга и вины.
— Мама, ну зачем ты так… — пробормотал он, обращаясь к Лидии Сергеевне, но не глядя на неё. — Аня, она не это имела в виду… Она просто… переживает.
— Переживает? Или диктует условия? — Анна не дала ему уйти от ответа. Она подошла ближе, встала между ним и его матерью, заставляя его сделать выбор здесь и сейчас. — Мне кажется, пора внести ясность. Либо мы делаем свадьбу так, как решили мы с тобой – для наших тридцати гостей, без тёти Клавы и «уважаемых друзей отца», и твоя мама принимает наше решение. Либо… никакой свадьбы не будет вообще. Потому что я не собираюсь выходить замуж на условиях твоей мамы и под её диктовку. Выбирай, Рома.
Ультиматум прозвучал резко и бесповоротно. Анна смотрела прямо в глаза Роману, не отводя взгляда. Она видела в них смятение, страх, но и проблеск упрямства. Он не любил, когда его ставили перед выбором, особенно таким. Лидия Сергеевна ахнула, прижав руку к сердцу. Драматический эффект был рассчитан безошибочно.
— Да как ты можешь! Ставить условия моему сыну! Шантажировать его свадьбой! — её голос задрожал от «справедливого» гнева. — Ты видишь, Ромочка, что она делает? Она пытается настроить тебя против меня, против всей нашей семьи! Ей плевать на наши чувства, на наши традиции! Лишь бы по-её было! Эгоистка! Я всю жизнь положила на то, чтобы у тебя всё было хорошо, а она… она готова всё разрушить из-за какого-то списка! Из-за того, что не хочет уважить твою родню, твоих близких! Какое неуважение к старшим, к семье! Моё сердце этого не выдержит…
Она говорила, обращаясь к Роману, её глаза наполнялись обидой, голос становился всё жалобнее, но при этом в нём звучали повелительные нотки. Она не просила – она требовала поддержки, защиты от этой «эгоистки», посмевшей бросить вызов её авторитету. Роман метался. Он смотрел на мать, на её «страдания», потом на Анну, на её холодную решимость. Он был зажат в тисках. С одной стороны – привычный мир, где мама всегда права, где нужно «уважать старших» и «не обижать родню». С другой – новая жизнь с Анной, их общие мечты, которые сейчас рушились на его глазах. Но эта новая жизнь требовала от него решительности, умения отстаивать их общие интересы, даже перед собственной матерью. А это было для него самым сложным.
— Аня… ну зачем так сразу… рубить с плеча? — он наконец заговорил, и Анна по его тону поняла всё ещё до того, как он закончил фразу. Он не смотрел ей в глаза, его взгляд блуждал где-то по стене. — Ну неужели нельзя найти… другое решение? Мама ведь… она столько для нас делает. Она просто хочет участвовать, чувствовать себя нужной. Это же важно для неё… эти родственники, знакомые… Может, мы могли бы… ну, не всех сто пятьдесят, конечно… но хотя бы самых близких из её списка добавить? Человек двадцать-тридцать? Чтобы и ей было приятно, и нам… не так накладно. Ну прояви ты немного гибкости, Ань. Ради меня. Ради неё. Нельзя же так категорично…
Он замолчал, всё ещё не решаясь посмотреть на Анну. Он выбрал. Он не сказал прямо: «Я выбираю маму». Но он предложил Анне «проявить гибкость», «понять маму», «не быть такой категоричной». Он предложил ей снова уступить, снова подвинуть свои желания ради спокойствия и удовлетворения его матери. Он показал, что не готов защищать их совместное решение, их «маленький мирок», от вторжения извне. Для него спокойствие матери оказалось важнее принципов и желаний его будущей жены.
Анна слушала его, и внутри у неё всё похолодело. Это было даже хуже, чем если бы он открыто встал на сторону Лидии Сергеевны. Эта попытка «усидеть на двух стульях», это неумение или нежелание расставить приоритеты, эта готовность жертвовать её чувствами ради материнского комфорта – всё это ударило по ней сильнее, чем крики и обвинения свекрови. Она смотрела на него, на своего жениха, и видела перед собой не мужчину, готового создать с ней новую семью, а всё того же «Ромочку», который боится ослушаться маму.
Тишина, густая и вязкая, как смола, заполнила комнату после слов Романа. Анна смотрела на него, и в её взгляде уже не было ни гнева, ни мольбы – только холодное, отстранённое понимание. Каждое его слово, произнесённое этим извиняющимся, заискивающим тоном, каждая попытка «смягчить» ситуацию, «найти компромисс» в том, что компромиссу не подлежало, ложились на чашу весов, и эта чаша неумолимо перевешивала. Он просил её «быть помягче», «понять маму», «не обидеть родственников». Он просил её отказаться от себя, от их общего «мы», ради его материнского спокойствия.
— Значит, «мама столько для нас делает», — Анна повторила его фразу почти шёпотом, но в этом шёпоте звенела сталь. Она сделала едва заметный шаг назад, словно отступая от невидимой черты, за которой оставалось всё то, во что она верила и на что надеялась. — А что делаем мы, Рома? Для себя? Для нашего будущего, которое мы, как мне казалось, собирались строить вместе? Или наше будущее – это бесконечная череда уступок твоей маме, чтобы она «не чувствовала себя ненужной» и чтобы какие-то далёкие родственники «не обиделись»?
Она медленно сняла с пальца тонкое помолвочное колечко с небольшим бриллиантом. Оно казалось сейчас таким же хрупким и ненадёжным, как и их планы на совместную жизнь. Она не швырнула его, не бросила с вызовом. Она просто положила его на маленький журнальный столик, рядом с остывшей чашкой кофе, которую так и не допила утром, когда они ещё были счастливы и обсуждали бумажных голубков. Этот жест был тихим, но оглушительно окончательным.
— Я так не могу, Рома, — сказала она так же тихо, но твёрдо, глядя ему прямо в глаза. В её взгляде не было ненависти, только глубокая, неизбывная печаль и усталость. — Я не могу выйти замуж за человека, который не готов быть моим партнёром, моим союзником. За человека, для которого мнение его мамы всегда будет важнее мнения его жены. Это не о списке гостей, Рома. Совсем не о нём. Это о приоритетах. О взаимном уважении. О способности защищать свою семью – ту, которую мы собирались создать. А ты… ты не готов. Ты хороший сын, наверное. Но мужем, таким, какой нужен мне, ты быть не сможешь.
Лидия Сергеевна, до этого момента наблюдавшая за сценой с выражением плохо скрытого триумфа, не выдержала.
— Вот видишь, Ромочка! Я же говорила! Ей нужен был только повод, чтобы всё испортить! Неблагодарная! Нашла себе принца, а теперь ещё и условия ставит! — её голос снова обрёл визгливые, обвиняющие нотки. — Ну и скатертью дорога! Найдёшь ты себе, сынок, нормальную девушку, которая будет ценить семью и уважать старших, а не эту… вертихвостку!
Роман стоял как громом поражённый. Он смотрел то на кольцо, одиноко лежащее на столике, то на Анну, то на свою мать, и на его лице отражалось такое отчаяние, такая растерянность, словно он никак не мог поверить в реальность происходящего. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Он протянул руку, словно пытаясь остановить Анну, но тут же бессильно опустил её.
— Аня… подожди… не надо так… — пролепетал он наконец, но его голос звучал слабо и неубедительно даже для него самого. Он не пытался её удержать, не пытался возразить матери, не пытался ничего исправить. Он просто стоял, раздавленный ситуацией, которую сам же и допустил.
Анна едва заметно качнула головой.
— Поздно, Рома. Так будет лучше. Для нас обоих. Прощай. Она повернулась и, не оглядываясь, вышла из квартиры, оставив его наедине с его матерью, с её «правильными» традициями и её бесконечным списком гостей. Дверь за ней закрылась тихо, без хлопка, но этот звук ознаменовал конец их истории.
Идя по улице, вдыхая свежий вечерний воздух, Анна не чувствовала ни злости, ни обиды. Только пустоту и странное, горькое облегчение. Словно с плеч свалился тяжёлый груз, который она пыталась нести слишком долго. Да, было больно. Больно рушить мечты, больно расставаться с человеком, которого, как ей казалось, она любила. Но ещё больнее было бы прожить жизнь, постоянно борясь за своё место под солнцем в собственной семье, постоянно доказывая своё право на счастье, постоянно уступая и предавая себя. Она поняла, что свадьба – это действительно показатель. Но не статуса и не количества родни. Это показатель того, готов ли мужчина отделиться от родительской семьи и создать свою собственную, где его жена будет на первом месте. Роман этот экзамен не сдал. И, как бы ни было горько это осознавать, она была благодарна этому списку на сто пятьдесят человек. Он вскрыл то, что могло бы отравить их жизнь на долгие годы. А теперь у неё был шанс найти того, кто будет готов вырезать с ней бумажных голубков и повесить их над столом, просто потому, что этого хотят они оба…
