За несколько мгновений до удара о землю Виринея ощутила чувство полной свободы. Она не испытала страха даже тогда, когда тело отделилось от подоконника и устремилось вниз. «Вот так легко можно было давно разрешить все проблемы разом», – промелькнула в голове последняя мысль, прежде чем ее грациозное тело, словно после неудачно выполненного антраша́, опустилось на землю. В стекленеющих глазах отразилось бездонное весеннее небо с легкими, как перышко ангела, облачками.
Смертельный полет Виринеи видели три пожилые женщины, возвращавшиеся с корзинками в руках из храма после Пасхальной всенощной. Солнце едва поднялось и лило мягкий свет на умытые дождем улицы, первую зелень и словно ставшие ярче после зимы фасады домов. Они поспешили к телу молодой женщины, распластанному на земле в позе летящей бабочки.
– Счастливая! – с неуместным в данной ситуации восторгом сказала Ольга Федоровна, жившая этажом ниже погибшей. – В такой праздник преставилась, сразу в рай попадет.
Спутницы осуждающе глянули на нее, а Елена Ивановна одернула подругу:
– Думай, что говоришь: Нейке всего-то лет тридцать пять, поди, какое уж тут счастье.
Двор был по-прежнему пуст: воскресенье, все хотят выспаться перед новой трудовой неделей. Некоторое время женщины решали, куда нужно звонить прежде всего, в милицию или в скорую, или бежать в квартиру Тенишевых, чтобы сообщить о несчастье Александре Степановне, матери девушки. Но через несколько минут проблема разрешилась сама собой: из подъезда показалась тщательно одетая женщина с подведенными губами. Она подбежала к лежащему на газоне телу, прижала руки ко рту и громко прошептала:
– Опозорила! Сколько я покрывала ее грехи, а она вот что удумала. Опозорила!
Затем, по-видимому, материнская любовь взяла верх над всеми остальными чувствами, и Александра Степановна метнулась к телу Неи, схватила в ладони ее руку и запричитала:
– Девочка моя, да что же ты наделала, как же я без тебя жить буду?
Но уже в следующую минуту она промокнула две скупые слезинки напомаженным носовым платком, безрезультатно порылась в карманах и, не найдя там телефон, голосом, больше похожим на приказ, чем на просьбу, обратилась к женщинам:
– Позвоните в службу спасения, наверное, это они должны заниматься подобными случаями.
Минут через пятнадцать двор наполнился людьми в погонах, которые оградили место происшествия и внимательно осматривали газон. Молодой мужчина опрашивал свидетелей, которые в подробностях рассказывали о происшествии. Появились и любопытные из числа жильцов дома, которых разбудили резкие звуки сирены служебных автомобилей. Они тихонько обсуждали случившееся.
– Да не могла она сама вниз броситься, с чего бы, ни забот, ни хлопот, только и знала, что наряды и кавалеров меняла. А тут вертишься как белка в колесе без продыху, – сказала Алена, молодая многодетная мать, муж которой в последние годы предпочитал «задерживаться на работе».
– Да кто ее знает, эту интеллигенцию, все не как у людей. Ты отца ее помнишь? Никогда по-людски с мужиками в гараже не посидел, да и руки никогда никому не подавал. Скажет «здрасти» – и идет мимо, словно ты пустое место, – завел свою песню старожил дома Игнатьевич, который постоянно находился в поиске, где бы, что бы и с кем бы выпить.
– Гордыня, гордыня ее сгубила. Все ждала принца на белом коне, а вышла бы, как все, замуж, родила детей и жила бы спокойно, – поддержала беседу бывшая одноклассница Виринеи Наташа.
– Не знаешь, так и не говори ничего, – шикнула на нее Ольга Федоровна, а потом что-то зашептала ей на ухо.
– А я и забыла уже. Помню, ходили тогда слухи, да поверить было трудно, что такое с дочкой Александры Степановны может случиться.
***
Семья главного инженера единственного в Тишевске градообразующего предприятия въехала в новый дом в год рождения Виренеи. Александра Степановна, а в те годы просто Сашенька, была младше супруга почти на двадцать лет, и мужчина к обеим «своим девочкам» относился с большой заботой и любовью. Властная от природы Александра быстро поняла, что из мужа можно веревки вить, и с первых лет супружеской жизни взяла бразды семейного правления в свои руки. Но руководила она им мягко, исподволь подводя его к нужному ей решению. Собирался он на праздники навестить стареющую мать, которая жила почти за пятьсот километров, Александра с готовностью соглашалась:
– Конечно, мать есть мать, забывать о ней нельзя. Вот только в садике медсестра сказала, что Нея в последнее время стала какая-то бледненькая и вялая, ее бы к морю свозить, но подождем лета, может, тогда удастся выбраться в Евпаторию или Ялту.
После этих слов Дмитрий Сергеевич внимательнее стал приглядываться к дочери и неожиданно замечать, что щечки у нее недостаточно розовые, бегает она не так охотно, как раньше, немного капризничает, когда ее будят. И через несколько дней безапелляционно говорил жене:
– На майские мы летим в Крым!
– А как же Анастасия Михайловна? Мы же собирались к ней, – напоминала Александра Степановна.
– А мама подождет, я уже переговорил с ней. Ты же сама понимаешь, что сейчас здоровье дочери важнее.
Александра Степановна была женщиной активной и оставаться домохозяйкой не собиралась. Имея диплом филолога, она устроилась в ближайшую школу – Виринее скоро в первый класс, будет под присмотром. Но очень скоро из простого педагога она, благодаря положению мужа, сначала стала завучем, а потом и директором, и рядовое учебное заведение превратила в элитную гимназию.
Виринея росла в любви, заботе и достатке и искренне считала, что так живут все дети. Прозрение пришло благодаря матери. Однажды девочка спросила у нее разрешения после школы пригласить к себе одноклассницу Наташу Полякову, жившую с ними в одном доме. Мать нехотя согласилась. К тому времени в будние дни к Тенишевым приходила Елизавета Александровна, готовила обед, убирала в комнатах, встречала из школы Нею, – в общем, совмещала обязанности домработницы и няни, так что она и забрала обеих девочек.
Наташа ахнула, когда оказалась в комнате подруги.
– И ты живешь здесь одна? – спросила она, с восхищением разглядывая белую кроватку под балдахином, кукольный домик и несметное количество игрушек. Они с младшим братом и родителями ютились в малогабаритной однушке.
– Одна, – грустно сказала Нея, – у меня нет ни братика, ни сестрички.
– Какая ты счастливая! – выпалила Наташа, которой дома надоел малыш, не дававший ей никогда покоя.
– И вы каждый день едите такое? – во время обеда вновь удивилась гостья.
– Какое такое? – переспросила Виринея. – Ты тоже не любишь куриную шкурку? Тогда оставь ее на тарелке.
«Как можно не любить куриную шкурку? – подумала Наташа. – Вообще, как можно не любить мясо?»
– Счастливая ты, Нея! – второй раз за день сказала ей одноклассница, уплетая за обе щеки десерт.
Девочки долго играли в детской. Елизавета Александровна несколько раз спрашивала у гостьи, не волнуются ли ее родители, где она пропадает, но Наташа беззаботно отвечала:
– Их еще дома нет.
Время шло, уже пришла с работы Александра Степановна, а Наташа все не хотела уходить от подруги. Заглянув очередной раз в комнату дочери, мать спросила:
– Нея, а ты уроки уже сделала?
Девочка растерялась, она настолько была поглощена игрой, что забыла о заданиях.
– Еще нет, – растерянно ответила она.
– Тогда провожай Наташу и быстро за работу.
Гостья неохотно стала собираться.
– А можно я возьму твою куклу поиграть? – спросила она.
Виринея заколебалась, она не знала, как отреагирует мать, но потом решилась:
– Конечно, только обращайся с ней аккуратно, мама не любит, когда у меня игрушки не в порядке, а завтра принесешь ее в школу.
На следующий день Нея ахнула, когда увидела, во что превратилась ее любимая кукла: лысая голова была оторвана, платье грязное, на лице красовались полосы от фломастеров.
– Это не я, честное слово, это все Гришка, пока я на кухне уроки делала, – со слезами на глазах говорила Наташа. – Ты меня теперь к себе не пригласишь?
Этот разговор застала Александра Степановна, вошедшая в класс предупредить Нею, чтобы после уроков дочка подождала ее, потому что Елизавета Александровна приболела и не сможет ее забрать.
– А мы сами можем пойти к вам домой, – сказала Наташа, я давно хожу из школы одна, у меня и ключи есть.
Девочка достала из-под бывшей когда-то белой блузки замызганный шнурок и продемонстрировала ключ.
– Нет, Наташа, сегодня Нея не сможет с тобой поиграть, у нее танцы, а потом уроки.
– А завтра? – не сдавалась девочка.
– А завтра бассейн.
Разговор прервал прозвеневший звонок.
Вечером Нея выслушала долгую лекцию матери о том, почему общение с Наташей нужно ограничить только до контактов в школе.
– Ты хочешь, чтобы люди о тебе подумали, что ты тоже грязнуля? Посмотри, во что она превратила твою любимую куклу. А завтра она попросит у тебя другую игрушку.
– Это не она, это ее братик, – попыталась заступиться за Наташу Нея.
– Но куклу ты ведь давала ей. Значит, она еще и безответственная. Почему бы тебе не подружиться с Юлей Сомовой или Людой Одинцовой?
Виринея пожала плечами, Наташка ей очень нравилась, но со временем она стала замечать и ее не всегда чистые волосы, и нечищеные, наверное, со дня покупки туфли, и несвежую одежду. Она отдалилась от подруги, тем более что другие девочки начали посмеиваться над Наташей.
***
Все проблемы девяностых обошли семью Тенишевых стороной, а приватизация даже пошла на пользу. Из ИТР-овского работника Дмитрий Сергеевич превратился в совладельца предприятия. Теперь уже Виринея слышала о своем счастье постоянно:
– Счастливая ты, Нея, – уже три раза за границей была.
– Счастливая ты, Виринея, твои родители могут оплатить участие в конкурсе и костюмы, а здесь хоть все ноги в кровь избей, дальше местного ДК не взлетишь.
– Да, нам так не жить, только кому ты будешь по сотовому звонить, кроме своих предков, ведь не все же такие богатые? – пыталась задеть бывшую подругу Наташа.
– Счастливая Нейка, – шептались все старшеклассницы, когда за ней стал ухаживать самый завидный жених в школе.
А Виринея и вправду от счастья словно летала на крыльях. Весь мир для нее вдруг стал заключаться в одном человеке – Синицыне Игоре из параллельного класса. Каждое утро он ждал ее возле дома, и они, весело болтая, шли в школу. Им всегда было интересно друг с другом. Обоим нравились Ремарк и Ефремов, они боготворили «Чай вдвоем» и «Prodigy» и спорили о ставших модными картинами Чюрлениса. Первая несмелая любовь коснулась их чистых душ, и они откликнулись на ее зов.
– Что-то часто я тебя стала видеть с Синицыным, – сказала однажды Александра Степановна.
Виринея, которой давно хотелось поделиться с матерью своим счастьем, начала с восторгом рассказывать о том, какой Игорь красивый, умный, талантливый, добрый – в общем, самый лучший на свете.
– Тебе о поступлении нужно думать, а не о женихах, – прервала ее мать.
– Да мы и с поступлением все решили, вместе поедем в университет, только он на физмат, а я на филфак, – не заметила ее недовольства девочка.
– Вы решили, – повысила голос Александра Степановна. – А родители уже, значит, тебе не советчики.
– Мама, но мы ведь с тобой говорили об университете, – возразила Нея.
– Говорили, но я предполагала, что ты собираешься туда ехать учиться, а не тратить свое время на какого-то Синицына. Вообще, давай поговорим серьезно. Я понимаю, школьная любовь, все проходили через это. Но ты подумай, кто ты, и кто он.
– А кто я? Что во мне такого особенного? – спросила Виринея.
Александра Степановна с пафосом ответила:
– Твои предки – князья Тенишевы, ты что, забыла, что отец получил грамоту дворянского собрания?
Девушка засмеялась. Лет пять назад мать занялась поисками родословной по линии Тенишевых, и за определенную плату ей составили генеалогическое древо, согласно которому Дмитрий Сергеевич является потомком казанского губернатора Василия Борисовича Тенишева. Несмотря на протесты мужа, который уверял, что его деды и прадеды испокон веков жили на Донской земле, она послала запрос в дворянское собрание и, к его удивлению, получила грамоту на гербовой печати. Дмитрий Сергеевич уговаривал жену никаких больше действий не предпринимать и никому не говорить об их «дворянстве», но рассказанная по секрету нескольким подругам новость разнеслась по городу. После этого у супругов была ссора, пожалуй, единственная за всю их совместную жизнь. Дмитрий Сергеевич взял с жены слово, что она не будет больше нигде и никогда упоминать «эту ересь», и она держала свое слово до разговора с дочерью.
– И нечего смеяться, на тебе лежит ответственность за продолжение княжеского рода!
Но любовь не считается ни со званиями, ни с титулами. Незадолго до выпускного Виринея поняла, что беременна. Вернее, первой почувствовала неладное Александра Семеновна.
– Мама, да не переживай, Игорь меня не бросит, мы поженимся после школы, – успокаивала ее Нея.
– Поженитесь? – выходила из себя мать. – Мы тебя растили не для голодранца без роду без племени! В общем, так, либо я его посажу, либо мы делаем аборт. И отцу ни слова.
Но шила в мешке не утаишь. После аборта начались неожиданные осложнения, пришлось делать операцию.
Когда Дмитрий Сергеевич узнал, что его любимая дочь никогда не сможет подарить ему внуков, у него случился обширный инфаркт, а через несколько дней он умер.
– Счастливая Нейка, – опять шептались за спиной знакомые. – В семнадцать лет стала такой богачкой. Теперь-то ясно, что Синицын ей не ровня, да еще и экзамены в университет завалил, как миленький загремит осенью в армию.
– Да хоть бы не в Чечню… Хоть и говорят нам по телевизору, что конфликт заканчиваются, а гробы все матерям привозят.
***
От Игоря Виринея не получила ни одного письма. Она ходила к его родителям, но соседи сказали, что семья переехала в другой район, а куда точно – неизвестно.
– Значит, не любил он тебя, как только узнал о проблемах, так сразу и след простыл, так что забудь о нем. Права я оказалась, нет в таких людях ни ответственности, ни чести, — сказала ей мать.
Шло время. Поклонников у красивой студентки, живущей в собственной квартире и подъезжающей к институту на дорогом авто, всегда хватало, но отношений она не заводила, все надеялась, что Игорь вернется.
– И чего перебирает? – недоумевали однокурсницы. – Молодостью и свободой пользоваться надо.
Однажды, приехав навестить мать, Виринея встретилась с Наташей, которая радостно ей сообщила:
– А я замуж выхожу, через неделю свадьба.
– И кто же жених? – без всякого интереса спросила Нея.
– Да ты его знаешь, Колька из соседнего подъезда, он недавно из армии вернулся, жить у него будем, у них трешка. Так что случился и на моей улице праздник.
– Поздравляю! – безучастно сказала Виринея и собралась распрощаться, но Наташа ее задержала.
– А ты знаешь, что Синицын тоже женился? Говорят, на медсестре, которая его в госпитале выхаживала. Он ведь у нас теперь герой, награду какую-то получил.
Нея почувствовала, как с болью сжалось ее сердце, но она с напускным равнодушием спросила:
– А, это тот блондин из параллельного класса? Кажется, он одно время ухаживал за мной.
– А мы думали, что у вас любовь, – не сдержалась Наташа.
Последняя надежда, еще жившая где-то глубоко-глубоко в душе Виринеи, умерла. «Молодостью пользоваться надо!» – вспомнила она слова однокурсницы и… пустилась во все тяжкие. Кавалеры рядом с нею не задерживались. Одних она выбирала на ночь, другие оставались дольше, но никого она полюбить не могла. Вскоре по институту поползли слухи, что и машину, и квартиру она заработала древнейшей профессией. Те, кто еще недавно заглядывали Нее в глаза в надежде, что она пригласит их в кафе или клуб и оплатит счет, теперь отвернулись от нее. Но Виренею это ничуть не расстроило. Она окончила университет с красным дипломом, однако идти в школу, как мать, не захотела. Благо нашлось место в редакции, куда ее взяли корректором.
К тридцати годам кураж в жизни Виринеи сменился разочарованием, и она почувствовала всю бессмысленность своей жизни. «Ни семьи, ни детей, ни любимого, ни даже просто близкого человека нет, так зачем жить, ради чего?» – подумала она однажды и выпила одну за другой целую упаковку снотворного. Когда сознание уже покидало Нею, ее вдруг пронзил животный страх. Она собрала все силы, позвонила в скорую и, придерживаясь за стены, дошла до двери и отперла замок.
***
Лечение было долгим. Александра Степановна не отходила от дочери ни на минуту. Иногда ей в голову приходила мысль, что это она виновата в случившемся, но она тут же отгоняла ее. «Я дала своей девочке все, что могла. Она просто оказалась слабой и не смогла выстоять в этом жестоком мире. Но, ничего, я заберу ее с собой, мы будем жить вместе, я научу ее заботиться о себе», – решила она.
Виринея сначала противилась матери, а потом поддалась на ее уговоры и переехала в квартиру своего детства. Как ни странно, жизнь под опекой Александры Степановны даже понравилась ей. Она научилась безукоризненно следить за собой. Как мать, выходила из дома только при полном параде с макияжем и прической. Даже работа в библиотеке ее устраивала – читателей теперь мало, иногда за целый день зайдет человек десять. Изредка в ее жизни случались вялые необременительные романы, которые безболезненно сходили на нет. Душа Неи стала оживать, и однажды, как булгаковская Маргарита, она почувствовала, что что-то должно случиться.
Пора весенних пикников в выходные опустошала город, но в будни в парках и скверах было многолюдно. Виринея после работы направилась домой, планируя, куда бы отправиться этим летом. Ее обогнал мужчина, походка которого показалась ей знакомой. Через несколько метров мужчина оглянулся, и она невольно сделала несколько быстрых шагов к нему, но затем остановилась в нерешительности.
– Нея? – удивленно выдохнул Игорь и пошел навстречу.
Следующие две недели Виринея была счастлива, как в юности. Каждой клеточкой своего тела она чувствовала, что Синицын любит ее по-прежнему, и отвечала ему взаимностью. Он не скрывал, что женат, что жена с дочерью сейчас в санатории, а он приехал навестить родителей и потом собирался присоединиться к семье. Но теперь он понял, что все эти годы ждал встречи с ней.
– Судьба подарила нам второй шанс, так давай же не будем упускать его, – сказал однажды Игорь.
Виринея грустно посмотрела на него:
– У тебя семья, дочка, а со мной у тебя никогда детей не будет. Тогда, давно, я послушалась мать, предала тебя, убила нашего ребенка, так что у нас нет будущего. Я рада, что мы с тобой встретились, спасибо за эти дни счастья, но…
– Давай решать проблемы по мере их возникновения. Завтра я еду домой и подаю документы на развод, не хочу обсуждать с женой этот вопрос по телефону, она хорошая женщина, я ей многим обязан, но люблю я тебя. Поверь, ты теперь будешь самая счастливая жена на свете.
***
Дни без Игоря тянулись медленно. Он звонил по несколько раз в день, говорил ласковые слова, от которых кружилась голова и замирало сердце. Еще немного – и они будут вместе.
– Ты думаешь, что он приедет? – скептически спросила однажды Александра Семеновна. – Я смотрю на ваши отношения не столь оптимистично. Неужели в твоем окружении нет человека более достойного. Кто он сейчас, прораб на стройке или водитель фуры?
– Мама, да какая разница, Игорь – мой любимый мужчина, и я счастлива буду только с ним, – ответила Нея.
– Вот видишь, ты даже не знаешь, кем он сейчас работает. А чего еще ты не знаешь? Может быть, он сидел в тюрьме, недаром столько лет в городе не объявлялся.
– В тюрьме так в тюрьме, сейчас-то он со мной.
– С тобой ли? – произнесла Александра Семеновна, прежде чем раздался телефонный звонок.
Виринея ушла в свою комнату. Звонил Игорь, но голос у него был какой-то чужой и отрешенный:
– Нея, ты лучшее, что было в моей жизни, я с легкостью могу уйти от жены, но не могу бросить дочь.
Игорь продолжал что-то говорить, но она уже не слушала его. Виринея положила телефон рядом с собой.
– Вот и закончилась сказка, – прошептала она, глядя на школьную фотографию, которую недавно вновь поставила на стол. На ней Синицын по-детски несмело обнимал ее за плечи, а она, держа в руках свой первый букет, улыбалась ему.
– Что-то случилось? – спросила Александра Семеновна, заглядывая в комнату.
– Да, мама, завтра я стану самой счастливой женщиной на свете.
– Игорь приезжает? Ну что ж, чему быть, того не миновать, как говорится, от судьбы не уйдешь. Спокойной ночи.
В эту минуту послышались торжественные перезвоны, возвещающие о Воскресении Христовом.
– И тебе спокойной ночи, мама, – ответила Виринея.
Несколько часов она сидела почти неподвижно, перебирая в памяти дни своей юности. «Что я сделала не так? Почему на мою долю выпало столько страданий? Зачем мне судьба подарила надежду и тут же забрала ее?» – думала она. Ненадолго веселый весенний ливень погрузил Нею в сон, но забрезживший рассвет разбудил ее, и нестерпимая боль утраты пронзила с новой силой. Она подошла к открытому окну и глянула вниз. Высота не испугала ее. Она перевела взгляд на разливавшуюся в небе зарю и почему-то вспомнила хрестоматийные строчки: «Почему люди не летают, как птицы?» «Почему женщины так страдают от любви? – продолжила она монолог. – Я не хочу, я не могу больше страдать». Она быстро взобралась на подоконник, расправила руки, словно собираясь взмахнуть ими, и шагнула в неизвестность.
