никитаДом затих. Окончательно. Прошло сорок дней со дня ухода мамы, Марии Семеновны. Вера сидела в её комнате, вдыхая слабый аромат маминых духов, который ещё держался в воздухе, и чувствовала, как на душе тяжело. Не от горя. От предчувствия.
Завещание зачитали неделю назад. Всё, что у мамы было – старый дом, где прошло их детство, и небольшая шкатулка с фамильными украшениями – мама оставила ей, Вере. Единственной.
Лариса, старшая сестра, живущая в другом городе, приняла эту новость холодно. Она и мамой-то особо не занималась. Звонила раз в месяц, приезжала два раза в год, на пару дней. Зато Вера… Вера вернулась в этот дом пятнадцать лет назад после развода. Ухаживала за мамой, когда та заболела. Вкладывала свои скромные деньги в ремонт, вела хозяйство. Этот дом стал для неё больше, чем просто стены. Он стал её жизнью.
Лариса приехала на сорок дней. Она держалась отстранённо, холодно. А потом, когда все разъехались, осталась наедине с Верой.
Нам поговорить надо, – сказала она тоном, от которого у Веры ёкнуло сердце.
Они сидели на кухне. Лариса смотрела на нее с какой-то отталкивающей смесью зависти и праведного гнева.
Я считаю, это несправедливо, – начала она. – Мама оставила всё тебе. А я что? Я тоже её дочь.
Это мамино решение, Лариса, – тихо ответила Вера. – Она так захотела.
Она просто старая была! – отрезала Лариса. – Ты её обработала! Сидела на шее, а теперь всё себе захапала!
Вера онемела. Сидела на шее? Она? Которая последние годы была маме и сиделкой, и поваром, и прачкой, и медсестрой? Которая пожертвовала своей жизнью ради мамы?
Деньги на стол – за дом и украшения. Иначе я подаю в суд! – рявкнула Лариса.
Она говорила это с такой наглостью, с такой уверенностью в своей правоте, будто Вера была не сестрой, а воровкой, укравшей у неё последнее.
Я оценщика найму, – продолжала Лариса. – Поделим стоимость пополам. Либо ты мне выплачиваешь половину, либо продаём дом и делим деньги. Я не собираюсь это так оставлять!
Вера была в шоке. Она пыталась объяснить, напомнить о годах ухода, о своих вложениях. Но Лариса ничего не хотела слушать. «Уход – это твой долг как дочери! Это не повод лишать меня моей доли!».
Лариса уехала, но начала действовать. Она консультировалась с юристом, присылала Вере угрожающие сообщения, звонила всем родственникам, рассказывая, какая Вера «жадная» и «бессовестная». Вера чувствовала себя раздавленной. Она не понимала. Почему мама приняла такое решение, которое теперь сеет раздор? Или… может быть, она чего-то не знает?
Пытаясь найти ответ, пытаясь понять маму, Вера начала разбирать её вещи. Аккуратно, бережно. Она перебирала старые мамины платья, её письма, её фотографии. И в старом, пыльном альбоме, среди чёрно-белых снимков, она нашла его. Пожелтевший, сложенный вчетверо листок. Письмо. От отца. Написанное много лет назад, незадолго до его смерти.
Она начала читать. И с каждым прочитанным словом её глаза наполнялись слезами.
«Дорогая Машенька,
Знаю, тебе будет тяжело без меня. Но ты сильная. Ты справишься.
Прости меня за то, что приходится так. Но Лариса… ты знаешь, она всегда была у нас напористая. Ей нужен этот старт. Она мечтает о своей жизни в городе. И я хочу ей помочь. Я продал свою долю в нашей кооперативной квартире. Деньги, что выручил, отдаю ей. Это её часть. Её доля.
Наш дом… он остаётся тебе. И Вере. Вы вдвоём построите в нём свою жизнь. Верочка всегда была рядом, она наша тихая радость. Пусть этот дом будет её опорой.
Когда придёт время… когда меня и тебя не станет… напомни Ларисе об этом. Не чтобы упрекнуть. А чтобы не было обид. Её доля – это эти деньги. Верочкина доля – это дом. Это справедливо.
Люблю вас. Твой Иван».
Вера сидела с письмом в руках, и слёзы текли по её щекам. Горячие, очищающие. Всё встало на свои места. Мама не «свихнулась». Она была справедлива. Она отдала Ларисе её долю. Двадцать пять лет назад. В другой форме. Чтобы та могла уехать и построить свою жизнь. А этот дом – дом, в который Вера вкладывала все свои силы последние пятнадцать лет – был её. Её по праву. Её по справедливости. Её по воле отца и матери.
Лариса, не получив ответа, прислала официальное письмо от юриста. Требование о выплате компенсации. Вера позвонила ей.
Лариса, я согласна встретиться. У меня дома. В присутствии нотариуса. Чтобы всё было официально.
Лариса пришла с юристом. Вела себя уверенно, надменно. Юрист говорил о сроках, о законах, о судебной перспективе. Вера молча слушала.
Когда они закончили, она достала из папки пожелтевший листок. Письмо отца.
Лариса, ты говоришь о своей доле в наследстве? Давай поговорим о твоей доле. О той, что ты получила двадцать пять лет назад.
Она начала читать. Читать письмо отца, написанное из другого времени. О том, как он продал свою долю в их первой квартире, чтобы дать Ларисе деньги на покупку жилья в другом городе. О том, как он просил мать напомнить ей об этом, чтобы «не было обид».
Юрист Ларисы слушал, и его лицо медленно вытягивалось. Лариса слушала, и её лицо менялось – от наглости к изумлению, а затем – к ярости и бессилию.
Вера закончила читать.
Твоя доля, Лариса, была отдана тебе двадцать пять лет назад. Чтобы ты могла уехать и построить свою жизнь. Ты её получила. А я осталась с мамой. Ухаживала за ней, вкладывала в этот дом. Мама считала это справедливым. И я тоже. Этот дом – моя доля. Моя по праву отца и матери.
Юрист, поняв, что дело проиграно, быстро собрал свои бумаги. Лариса сидела, уничтоженная.
Так что, Лариса, – Вера смотрела на неё без жалости. – Ты не получишь денег за этот дом. И не получишь украшений. Твоя доля уже давно у тебя.
Лариса вскочила.
Это ложь! Ты всё выдумала!
Это письмо отца, Лариса, – спокойно ответила Вера. – И его воля. А теперь… уходи.
Она открыла дверь. Лариса, не найдя слов, выбежала из дома.
Вера осталась одна. Она снова взяла в руки письмо отца. Слёзы текли по лицу. Но это были слёзы не от боли, а от очищения. Она отстояла не только дом. Она отстояла справедливость. И память своих родителей.