никитаВ самую долгую зимнюю ночь, когда солнце лишь слегка касалось горизонта, а к вечеру небо затягивалось синими сумерками, Иван Егоров решил отправиться в глубь северной чащи. Он уже много лет жил в верховьях реки Курьи, в маленьком охотничьем домике, который ему когда-то построил отец. Несколько раз в год Иван наведывался в город за провиантом, общался с друзьями, но вот уже год, как никуда не выезжал — здоровье отца ухудшилось, да и сам Иван привык к уединению.
Той зимой, накануне Рождества, природа словно решила проверить его на прочность: несколько дней подряд шли метели, а стоило им утихнуть, ударили морозы градусов под тридцать. К реке не пробраться, снег лёг толстым слоем, а ночи растянулись едва ли не на двадцать часов. Иван, облачённый в тёплые штаны и оленью шубу, готовился к тому, чтобы пойти проверить дальние капканы — вдруг там добыча, и, кроме того, хотел принести чуть свежего мяса для отца.
С собой взял ружьё, охотничий нож, мешочек с сушёными ягодами — перекус. Выйдя на крыльцо, почувствовал, как мороз щиплет кожу, но шелест ветра стих, лишь тишина звенела над безбрежным простором снега. В таком молчании каждый шаг звучал гулко. Иван двинулся по тропе, которую сам проложил ещё осенью, но теперь она была занесена, и приходилось взрывать снег своими шагами.
Сумерки надвигались быстро, хотя день только начался. Ледяной воздух сверкал искрами, когда редкий солнечный луч проскальзывал сквозь еловые лапы. Иван шёл осторожно, изредка помечал путь метками на деревьях — мелом, чтобы не заблудиться. Места вокруг были дикие: отсюда до ближайшей деревушки километров сорок, и то по непролазным дорогам. Его отец, Пётр Егорович, когда-то решил поселиться здесь, потому что «только в глуши чувствуешь настоящую свободу». Иван унаследовал ту же тягу к простору.
Через пару часов он дошёл до старого валежника, у которого иногда ловил зайцев. Капкан стоял пустой, но видно, что снег примят — похоже, добыча сорвалась. Иван перезарядил ловушку, осмотрел следы. Дальше путь вёл к просеке, где он ставил второй капкан. Пока шёл, всё чаще оглядывался — тишина нагнетала тревогу, будто северный лес что-то скрывал. Но никаких признаков волков или росомахи не было, всё казалось мирным.
Добравшись до второй ловушки, обнаружил, что там угодила небольшая куница. Иван с сожалением подумал, что зверь ещё жив, но ранен — придётся добить гуманно. С тяжёлым вздохом сделал это, понимая, что таковы законы охоты. Куницу решил взять на мех, а мясо не годится. Хотелось поймать зайца или глухаря, но пока не повезло.
Воспользовавшись остановкой, Иван присел на поваленный ствол, достал из кармана снежкомёрзлую лепёшку, несколько сушёных ягод. Задумался: «Вечер скоро, может, повернуть назад?» Но ему вспомнилось, что есть ещё дальний капкан у подножия холмов. А отец ждёт мяса или хотя бы утешения, что он не зря ходил. Иван выругался тихо — ну, посмотрит ещё там и вернётся.
Держа ружьё наготове, пошёл дальше, углубляясь в лес. Свет становился всё слабее, тень от деревьев сливалась в сплошной сумрак, и вскоре Иван зажёг налобный фонарь, чтобы видеть, куда ступает. Ему казалось, что вот-вот в небе начнёт играть северное сияние, как иногда бывает в ясные морозные ночи. Но облака, похоже, скрывали небо.
Дойдя до места, обнаружил, что капкан пустой, да и следов зверя не видно. «Ну, значит, невезение, — подумал Иван, — хотя чего я хотел: холод жуткий, зверь попрятался». Стало ясно, что пора поворачивать назад, иначе рискует не успеть до полной темноты.
Он уже собрался уходить, но вдруг заметил в стороне какой-то продолговатый след, словно не зверь, а человеческий след, вгрызающийся в снег. «Это что ещё такое?» — удивился Иван. Не часто кто-то бродит по этой глуши. Может, случайный охотник. Или турист-самоубийца. Решил проверить — осторожно, с ружьём наизготовку, двинулся по следу.
Шёл минут десять, след то пропадал, то возобновлялся, иногда проваливаясь в глубокие заносы. Вскоре увидел сквозь стволы деревьев неясный свет, словно тусклое освещение из окна. «Изба какая-то?» — пронеслось в голове. Этого он точно не ожидал — по его памяти, в этих местах не было никаких строений, кроме их собственного домика. Может, заброшенная избёнка? Да, бывали в тайге такие «охотничьи заимки». Но кто-то, похоже, там жил, раз свет горит.
Всюду глухая тишина, лишь сердце Ивана стучало в ушах. Аккуратно приблизился, увидел, что действительно маленький домик, едва различимый под слоем снега, но из окна просачивается слабый огонёк. Иван постучал в дверь, сердце сжималось в предчувствии чего-то непонятного.
— Кто там? — раздался тихий женский голос.
Он назвал себя: «Я Иван Егоров, охотник, прошу ночлега или понимания, что тут происходит». Дверь приоткрылась, показалось молодое женское лицо, отчасти испуганное, но решительное.
— Проходите, — сказала она. — Только оружие, пожалуйста, оставьте у порога.
Иван подчинился, хотя и был настороже. Внутри избушка оказалась не такой уж ветхой: горела керосиновая лампа, стояла печка, выложенная камнем. Женщина назвалась Полиной, сказала, что живёт здесь недавно, «вынужденно». Подробностей не объяснила, лишь обмолвилась, что бегает от каких-то проблем, и просила не выдавать её местоположение, если вдруг кто спросит. Иван почувствовал странное смешение: хочется расспросить, но в то же время он сам живёт отшельником и ценит чужое право на тайну.
— А что за письмо у вас на столе? — невольно спросил, заметив бумагу с надписью «Рождественское».
Полина смутилась: «Да так… Пишу письмо к Рождеству, будто самому судьбе…» Иван глянул на её лицо и увидел в глазах печаль. Кажется, ей и вправду тяжело, раз укрылась в глуши.
— Вы простите, что я вторгся, — сказал он. — Но увидел свет. Хотел узнать, кто тут.
— Понимаю, — кивнула Полина, задумчиво перебирая слова. — Не бойтесь, я ничего плохого не замышляю. Мне просто нужно время, чтобы разобраться в себе. А перед Рождеством я пишу письмо с пожеланиями… Может, оно как-то исполнится.
Иван вздохнул: он-то рос в семье охотников, где не принято было особо в чудеса верить, но почему-то мысль о рождественской магии согревала сердце.
— Тут холодно, — обратила внимание Полина, подкладывая дров в печь, — давайте я вас чаем напою.
Она разожгла огонь, поставила воду на плиту. Иван сел на простой табурет, стянул варежки. Рассказал, что ищет мясо для больного отца, и как набрёл на её избу.
— С отцом, значит… Сочувствую, болеть в таком месте тяжело, — сказала она. — Надолго вы так живёте в глуши?
— С рождения, да и мне неохота в город, — пожал плечами Иван. — Тишина, простор. Но бывает одиноко.
Они пили горячий чай и беседовали, ощущая, как время словно остановилось. В ламповом свете избёнка казалась крошечной вселенной, вокруг которой лежит бескрайняя тайга, погружённая в полярные сумерки. За дверью трещал мороз, а тут люди, поделившиеся теплом.
Наконец Иван сказал, что ему пора идти, ночь близилась, а отец ждёт. Полина тревожно переглянулась: «Только будьте осторожны, не замёрзните… Может, останетесь до утра? Места найдётся, я могу растелить матрас…» Иван колебался: ведь отец болен, нужно возвращаться, но и ночь уже, идти далековато.
— Нет, пойду, — решил он, — пусть путь тяжёлый, но надо отцу отнести куницу, а то он волнуется.
Они вышли из избушки, попрощались. Полина дала ему в подарок свёрток сушёных грибов и пару картофелин: «Это я на зиму припасла, но вам нужнее, раз отец болен». Он поблагодарил, рассыпался в благодарностях. В душе чувствовал странное тепло, будто встретил давно знакомого человека, хотя виделись впервые.
— А письмо… Вы допишите? — спросил он.
— Допишу, — грустно улыбнулась она, — может, и отправлю судьбе, а может, сожгу в печи, как ритуал.
Иван пожал ей руку, пообещал, что если ей что-то нужно — пусть оставит метку на дереве у просеки, он иногда туда заходит.
— Спасибо. Может, ещё увидимся, — тихо сказала Полина, и её слова отозвались в Иване теплом.
Он двинулся назад, благо старые метки не далит заблудиться. Холод крепчал, но на душе было счастливое предчувствие. Добравшись к дому уже за полночь, увидел, что отец дремлет. Иван растопил печку, подготовил ужин, рассказал отцу, что с капканами не особо повезло, но куница есть. Про загадочную же Полину пока умолчал — сам не знал, как объяснить.
Наступил вечер Рождества. Отец чувствовал себя скверно, лежал. Иван, сам того не ожидая, подумал о том, чтобы тоже написать письмо, но не к судьбе — а к Полине. Может, просто поздравить, поблагодарить её за гостеприимство? Но как доставить? Ведь она живёт неизвестно как, и вообще: «Она ведь может завтра же уехать, или скрывается. А я что — буду навязываться?»
Однако сердце подсказывало: поступай, как чувствуешь. Взял бумагу, карандаш, несколько раз переставлял слова. В итоге вышло коротко: «Спасибо за тепло в ваш дом. Пусть Рождество принесёт вам надежду. Если вдруг нужна помощь или просто поговорить, напишите ответ на бересту у просеки. Буду рад увидеть. Иван.»
Скрутил записку, припрятал в карман. Решил, что, когда пойдёт проверять капканы, оставит это письмо у её дверей или где-нибудь, если она не откроет.
Следующим утром вновь пошёл в лес, прихватил с собой немного провианта, а также письмо. Думал зайти к избушке. Но, пройдя знакомым маршрутом, не увидел никаких свежих следов. Подойдя к избушке, обнаружил её заколоченной — дверь на засов, окна тёмные. Ни дыма, ни следов костра. «Полина уехала?» — сжалось сердце.
Всюду стояла безмолвная зима. Может, она ушла в другую сторону? А вдруг случилось что-то? Иван попробовал постучать — тишина. Немного повозился с засовом — оказалась заперта изнутри или наглухо. Потом догадался заглянуть в окошко — внутри темно, никакой мебели не видно, будто и не было никого. Сердце екнуло: неужто привиделось всё? Хотя вот тут же следы на снегу возле порога, заметные, но недельной давности.
— Может, она ушла, — прошептал Иван, не зная, радоваться за неё или печалиться.
Решил оставить письмо: сунул его в щель между бревнами крыльца. «Вдруг вернётся». Постоял минуту, оглядываясь. В воздухе витал морозный ветер. Зачем-то позвал тихо: «Полина…» Но никто не отозвался.
Вернувшись домой, отец спросил, почему Иван так печален. Тот отвечал, что не поймал ничего, да и устал. Но на душе лежала тоска: не успел он как следует поговорить с Полиной, а она уже исчезла. Бывает же: люди пересекаются в глуши, как мимолётные звёзды на небе.
Прошла неделя, в лесу опять было холодно, Иван занимался обычными делами: проверял ловушки, подкармливал отцовское подсобное хозяйство. Письмо, по всей видимости, так и осталось в той щели, никому не нужное. Но в душе он грезил: а вдруг она вернётся, прочитает…
Одним вечером отец подозвал его: «Сынок, я тут rummaging в своих старых сундуках, наткнулся на карту этих краёв. Может, тебе интересно, — говорил он, — вдруг найдёшь ещё какую-то старую избушку. Разно ж бывает». Иван взглянул на карту, действительно, там были отмечены несколько охотничьих заимок, в том числе и та, которую он теперь знал.
На карте напротив этой заимки стояла пометка: «Покинуто ещё в 70-х». Значит, очень давно никто там не жил. Но Полина ведь явно что-то отремонтировала, зажигала свет. Неужели временно? Сомнения одолевали его: кто она, куда делась?
В середине января мороз чуть отпустил, и Иван решил всё же сходить в тот район. Если письма нет на месте — значит, не вернулась. Пробравшись через сугробы, вышел к знакомому месту. Но крыльцо оказалось занесено ветром, дверь по-прежнему заперта, а письмо, которое он оставил, всё так же торчало в щели, слегка промокшее, обмёрзшее. Нет, не вернулась.
Вздохнув тяжко, Иван забрал письмо назад, развернул — текст расплылся, бумага в крошку. Положил в карман, понимая, что, видать, был это всего лишь мимолётный эпизод.
Шло время, Иван почти свыкся с мыслью, что может никогда больше не увидит Полину. Но в глубине души вспоминал её лицо, голос. В конце января на календаре вдруг заметил: скоро Candlemas? Или какой-то праздник. Отец подал идею: «Сынок, а давай письмо-ответ напишем на снегу, авось она как-то прочтёт?»— «Глупость», — отмахнулся Иван. Но сам всё же решил: напишу лучше ещё одно письмо, да оставлю там же, возле избы, в каком-нибудь контейнере, чтобы не мокло. Вдруг судьба.
Иван так и сделал: второй раз сходил, оставил небольшой пластиковый лоток с новым письмом внутри, закрепив к доске. Мол, если вернётесь, прочитаете. Просил просто хоть какой-то знак, что она жива. Прошло ещё две недели. Никто не дал о себе знать.
Февраль выдался суровый, с буранами. Отец здоровьем сдал, но держался. Иван уже перестал думать о Полине, когда однажды ночью в дверь их дома постучали. Иван открыл и увидел почтальона из деревни, который сказал: «Вот, получили вам письмо на почте, странное, только имя твоё указано — «Иван Егоров, северная чаща», но они догадались, что это ты. Держи».
Письмо было в старом конверте, без обратного адреса, лишь надпись «С Рождеством». Сердце Ивана застучало: неужели она? Быстро распечатал, увидел аккуратный женский почерк: «Простите, что исчезла. Я была вынуждена бежать дальше, не хотела вас втягивать в свои проблемы. Спасибо за доброту и понимание. Ваше письмо я прочла, когда вернулась на два часа, взять забытые вещи. Но не осмелилась заявиться к вам, боялась причинить хлопот. Ваша доброта меня тронула, я буду помнить. Возможно, однажды всё уладится, и мы сможем поговорить спокойно. Я надеюсь, у вас всё хорошо. Храню ваши подаренные слова, пусть они согревают меня в дороге. Полина».
Иван читал, руки дрожали от переполнявших чувств. Значит, она всё-таки вернулась, забрала вещи, письмо! А потом как-то сумела отправить ему ответ почтой: скорее всего, в районном центре. Значит, жива, и помнит о нём. Отец, увидев его реакцию, понял, что что-то случилось, и Ивана уже не беспокоил расспросами.
За окном всё ещё господствовала зима, снега не убавилось. Но Иван ощущал внутри странную радость: может, это и есть то маленькое рождественское чудо, которое приходит, пусть с опозданием. В ответ на письмо Полины он не мог ничего отправить, не зная адреса, но теперь понимал, что её история не закончена. И, возможно, когда придёт весна или когда судьба позволит, Полина появится вновь — и они вместе переждут суровые зимние ночи, разговаривая у керосиновой лампы о всяком.
Теперь каждый выход к лесу он совершал с особым чувством. Как бы звери не попадались в капкан, как бы не бушевала метель, он ждал: а вдруг найдёт новую весточку. Или увидит её случайно, пробирающуюся сквозь тайгу, лёгкой тенью. Но если даже не увидит, он уже не тот, кто был прежде. Он знал, что добро и внимание, подаренные чужому человеку в нужный момент, могут сотворить незримое чудо: человек уносит это тепло с собой в мир. И Иван верил: если их пути действительно предназначены быть вместе, Полина ещё вернётся.
А пока зима царила над северной чащей, и ночь разрасталась в синеву, расцвеченную лишь звёздами да редким сиянием. В маленьком домике у реки отец задрёмывал, а Иван глядел на письмо, перечитывая любимые строки: «Спасибо за доброту и понимание…» И вдруг понял, что это и есть его «рождественское письмо» — оно дошло до него с опозданием, но всё равно попало в руки. Ласковое пламя лампы колебалось на стене, и морозный ветер за стенами пел свою бесконечную колыбельную. Иван же улыбался в темноту, зная: иногда простая встреча в суровой тайге может стать первым шагом на пути к чему-то большому. Потому что волшебство зимы и рождественская надежда не знают границ даже в самом глухом краю.