никитаЯ помню тот день, словно это было вчера, хотя пролетел уже целый год… Год, перевернувший мою жизнь с ног на голову, вывернувший наизнанку и заставивший заново учиться дышать. Виктор стоял в дверях, собирался уходить – не просто в магазин или на работу, а уходить из нашей жизни. Смотрел не то виновато, не то вызывающе. Я тогда еще цеплялась за надежду, будто это глупая шутка, недоразумение какое-то.
– Ты куда это собрался, Вить? – спросила тихо, голос дрогнул предательски.
Он откашлялся, помялся у порога, словно чужой стал вмиг, будто и не было этих двадцати пяти лет вместе. Двадцать пять лет… Целая жизнь, построенная на общих мечтах, радостях, и, чего уж греха таить, проблемах тоже. Вместе детей растили, дом строили, через кризисы переходили – и вот так, в один миг, все перечеркнуто?
– Оль… – начал он неловко, избегая смотреть в глаза. – Ты пойми… Ну, так получилось…
«Так получилось». Как будто случайно споткнулся, как будто не нарочно наступил мне на сердце своим грязным ботинком.
– Что «так получилось»? – голос уже окреп, в нем появилась сталь, та самая, которую я всегда прятала глубоко внутри. Но сейчас она прорвалась наружу, словно защитная броня.
– Ну, Лариса… – промямлил он, покраснев как мальчишка. – У нас… всё серьезно.
Лариса. Это имя резануло, словно ножом по сердцу. Лариса… молоденькая вертихвостка из его офиса, про которую я краем уха слышала, но отмахивалась, не верила. Думала, брехня все это, сплетни бабьи. Оказалось – не брехня. Оказалось – правда. И правда эта била под дых так, что воздуха не хватало.
– Серьезно? – выдохнула я, усмехнувшись горько. – Серьезно? Виктор, тебе же пятьдесят лет! Ты с ума сошел? Какая Лариса? У нас семья, дети, внуки скоро…
– Оль, ну не начинай, а? – он поморщился, словно я ему зубную боль напоминала. – Не надо вот этого всего. Я устал. Понимаешь? Устал от всего этого… быта, ответственности… Хочу пожить для себя.
«Пожить для себя». А как же я? А дети? А все, что между нами было? Все эти годы, что я отдала ему, семье, этому дому? Всё – псу под хвост? Из-за какой-то вертихвостки, которая, небось, годится ему во внучки?
– Устал? – повторила я, глядя ему прямо в глаза. – Хорошо. Иди. Иди, если так решил. Только знай, Виктор… обратно пути не будет. Никогда.
Он посмотрел на меня с недоверием, усмехнулся криво.
– Да ладно тебе, Оль. Ну, погорячился, бывает. Вернусь еще, на коленях приползу, прощения просить будешь. Ты ж меня знаешь. Мы ж с тобой…
– Нет, Виктор, – перебила я его резко. – Я тебя знала. Знала, думала, что знаю. А оказывается, жила с чужим человеком. Иди. Иди, пока я тебе вслед ничего не сказала такого, о чем потом пожалею.
Он пожал плечами, забрал свой чемоданчик, собранный заранее, видимо, – я и этого не заметила, была в своем горе как в тумане. И ушел. Хлопнул дверью так громко, что в доме все задрожало. Словно гром грянул, разделив нашу жизнь на «до» и «после».
Первое время было как в кошмаре. Вроде живешь, дышишь, ходишь на работу, готовишь еду… а внутри – пустота. Дыра черная, звенящая. Все вокруг казалось чужим, не своим. Дом – и тот будто осиротел без него. Всё напоминало о Викторе: его любимое кресло у окна, недочитанная книга на тумбочке, даже запах его одеколона еще витал в воздухе, словно насмешка.
Подруги жалели, советовали «одуматься», «поговорить», «вернуть мужа в семью». Дочь плакала, убеждала меня не рубить с плеча. А я молчала. Молчала и внутри себя крепла. Нельзя мне было раскисать, нельзя было показывать слабость. Ни ему, ни себе, никому. Стиснула зубы и решила: выживу. Докажу всем – и ему в первую очередь – что я еще ого-го! Что я – не половинка, не придаток к мужу, а целая, самодостаточная личность.
Уволилась со своей скучной работы в библиотеке, куда ходила как на каторгу последние годы. Нашла курсы флористики – всегда цветы любила, да все времени не хватало. Окунулась в это новое дело с головой. Училась, творила, экспериментировала. Забыла про слезы и обиды. Руки, испачканные землей, успокаивали, запахи трав и цветов пьянили, а красота, созданная своими руками, дарила надежду.
Через пару месяцев открыла маленький цветочный магазинчик – мечта давняя, которую все откладывала «на потом». И пошло-поехало. Работа закрутила, увлекла, заполнила собой все пустоты. Клиенты хвалили, друзья помогали, дочь радовалась за меня. Я расцветала вместе со своими цветами. Почувствовала себя… живой. Настоящей. Свободной.
В зеркале увидела не загнанную, уставшую домохозяйку, а женщину – интересную, уверенную в себе, с блеском в глазах. Даже помолодела, наверное, лет на десять. Мужчины стали обращать внимание – приятно, конечно, но пока не до романов. Надо было на ноги встать, дело раскрутить, себя заново собрать по кусочкам.
И вот, ровно через год после его ухода, звонок в дверь. Открываю – стоит Виктор. Не тот самоуверенный красавец, каким уходил, а какой-то жалкий, помятый, осунувшийся старик. Глаза потухшие, плечи опущены, на щеке – щетина небритая. Одежда – дешевая, мятая, не глаженная. Словно бомж какой-то.
Я даже сначала не поверила своим глазам. Виктор? Это он? Что с ним случилось?
– Оля… – прохрипел он, глядя на меня снизу вверх. – Можно… войти?
Я посторонилась, пропуская его в дом. Он вошел как чужой, огляделся неуверенно. Словно и не жил здесь четверть века. Смотрю на него и думаю: сколько же боли и разочарования вместилось в этот год?
– Что случилось, Виктор? – спрашиваю спокойно, без злорадства, без упрека. Просто – констатация факта.
Он тяжело вздохнул, сел на краешек стула в прихожей, словно боялся замарать.
– Оля… прости меня… дурака старого. Я… ошибся. Очень ошибся.
Смотрю на него и… ничего не чувствую. Ни злости, ни обиды, ни жалости. Пустота. Будто перегорело все внутри. Будто и не было ничего между нами.
– Лариса… бросила меня, – продолжил он, глядя в пол. – Просто… нашла другого, помоложе. А я… работу потерял. Со здоровьем проблемы. Никому не нужен оказался.
Вот оно что. «Пожил для себя», называется. Пожил – и выжил. Всё, как я и говорила тогда, год назад. Вернется, на коленях приползет. Вот и приполз.
– Ну, и что ты хочешь, Виктор? – спрашиваю прямо, без обиняков.
Он поднял на меня глаза, полные мольбы.
– Оль… прими меня обратно. Прости. Я понимаю, что виноват перед тобой по самое не могу. Но… помоги мне. Не дай пропасть.
Смотрю на него… жалкий он какой-то, беспомощный. И сердце… не дрогнуло. Ни капельки. Ни сочувствия, ни желания помочь. Ничего. Только легкое презрение, да и то – скорее к собственной глупости прошлой, чем к нему.
– Виктор, – говорю спокойно, глядя ему прямо в глаза. – Я тебя простила. Давно простила. Еще тогда, год назад, простила. Не для тебя – для себя. Чтобы жить дальше, чтобы освободиться от обиды, от боли, от прошлого. Простила и отпустила. Но… ты – не часть моей новой жизни. Понимаешь? Ты – прошлое. А я живу настоящим и смотрю в будущее. И в этом будущем для тебя нет места.
Он молчал, опустив голову. Видела, как по щеке покатилась скупая мужская слеза. Жалко его, конечно… но не настолько, чтобы снова впустить в свою жизнь. Не настолько, чтобы снова стать его опорой, его сиделкой, его… женой. Нет уж. Хватит с меня.
– Прощай, Виктор, – говорю тихо и поворачиваюсь, чтобы открыть ему дверь.
Он не двигается с места. Сидит, как прибитый. Смотрю на него сверху вниз – чужой совсем человек. И вдруг понимаю, что никакой обиды больше нет. Только… облегчение. Словно тяжелый груз с плеч свалился.
– Иди, Виктор. – повторяю настойчивее. – Иди. Ищи себе место в другой жизни. В моей – тебе больше нет места.
Он медленно поднимается, ковыляет к двери. На пороге останавливается, оборачивается. В глазах – отчаяние.
– Ты… ты счастлива без меня? – спрашивает шепотом.
Счастлива? Сложный вопрос. Но… свободна – точно. И сильна – как никогда прежде. И жизнь моя – интересная, насыщенная, полная красок и новых возможностей. А счастье… счастье – впереди. Я знаю.
– Да, Виктор, – отвечаю уверенно, глядя ему прямо в глаза. – Я счастлива. По-своему, по-новому… Но – счастлива. А тебе… желаю найти свое счастье. Где-то там… в другом месте.
И закрываю дверь. На этот раз – тихо, спокойно, без грома и грохота. Просто закрываю дверь в прошлое. И с облегчением выдыхаю. Новая жизнь – только начинается. И в этой новой жизни для меня – только цветы, краски и надежда. И никакого места для «вернувшихся на коленях». Прошлое – остается в прошлом. И это – правильно. Это – справедливо. Это – жизнь.