Третий месяц их брака, и каждое утро она просыпалась с мыслью — повезло. Аня проснулась на десять минут раньше будильника — как всегда в свободные дни. Организм, натренированный годами ранних вставаний, не хотел отключаться даже в каникулы. Она лежала, разглядывая потолок. Лёша дышал рядом — ровно, с небольшим посвистом.
Повезло, что выбрала правильно. Повезло, что с первого раза.
Телефон светил с тумбочки новым сообщением. Семья — внеочередной педсовет. Аня поморщилась. Даже в каникулы что-то требовалось, кого-то спасать, о чём-то срочно договариваться. Лёша вздохнул во сне. Она повернулась и положила руку ему на плечо. Спина у него была тёплая, большая, надёжная. Ей нравилось чувствовать его рядом — так спокойно, как в детстве под маминым одеялом.
Телефон снова тренькнул. Аня сползла с кровати и на цыпочках вышла из комнаты. В коридоре она встала у окна.
До свадьбы они встречались ровно два года. Познакомились на дне рождения общей подруги. Она сидела в углу с бокалом сока, не особо вслушиваясь в болтовню компании. После работы голова не вмещала больше ни слова. Он подсел рядом, молча. Достал телефон, мельком взглянул и убрал обратно.
— Думал, что старосты есть только в школах, — сказал он вдруг.
Она подняла глаза. Высокий, с правильными чертами лица, и вроде не пьяный.
— Я проверяю, слушаешь ли ты, — улыбнулся он. — Там обсуждают, как ты отделала родителя, который хотел подкупить тебя ради оценки.
— А я думала, обсуждают, как самостоятельно выучить таблицу умножения.
Он засмеялся, и вечер с ним пролетел незаметно.
Он работал инженером, налаживал оборудование на заводах по всей стране. Аня видела его чертежи — ровные, точные линии, как и его характер. Иногда Лёша уезжал в командировки — бывало и на неделю, и на две. Обычно звонил каждый день, но временами пропадал со связи. Говорил — сети не было, объект секретный, телефоны забирали.
Аня не расспрашивала особо. У неё тоже работа была не из лёгких — и не из коротких. Вечерами проверяла тетради, по выходным готовилась к урокам. Он никогда не жаловался на её занятость. Ценил её работу, говорил, что она его маленькая героиня. И приносил кофе в постель, когда она засиживалась до ночи.
Он даже не пил. Почти совсем. Разве что пиво иногда, с футболом. Это особо удивляло её родителей. Отец мрачно шутил — ищи подвох. А мама смотрела на Лёшу с таким восторгом, словно он уже сделал им десять внуков.
— Они все сначала красивые, — говорила Аня подругам. — А потом превращаются то в храпящую тушу, то в алкоголика.
Но Лёша не превращался. Он был внимательным — и в первый месяц знакомства, и на годовщину, и после ссор. Когда они ругались, он сердился, но не опускался до оскорблений. Мог хлопнуть дверью, но через полчаса присылал сообщение — «Потом поговорим?». И они говорили.
— Мы все ищем подвохи, — сказала ей как-то подруга Марина. — А может, просто человек хороший?
Аня выпила кофе, нашарила тапочки. Лёша вышел из ванной, обнял её сзади.
— Опять не спишь? — сказал он, зарываясь носом в её волосы.
— Школа, — она пожала плечами. — Иногда хочется взять и сбежать. На пару недель. Не отвечать на звонки.
— Я, кстати, тоже хочу сбежать, — он поцеловал её в шею. — С друзьями уеду на пару недель — сплав по реке, палатки, природа. Макс позвал.
— На пару недель?
— Ну, не больше. Я же теперь женатый человек.
Два года отношений. Три месяца брака. Аня смотрела на Лёшину спину, пока он готовил ей кофе. Она и с самого начала была уверена в нём — в его надёжности, в его взрослости. Да и попробуй в тридцать с лишним быть неуверенной — только время теряешь.
— Не стой у этого окна, тут темно, — сказал он, выходя из ванной. — Пойдем на кухню, там светлее. И кофе заодно сделаю.
Аня кивнула. У них была своя маленькая квартирка на восьмом этаже. Уютная, совсем недавно отремонтированная. Перед свадьбой он договорился с бригадой, они сделали всё за пару недель. Аня только утверждала цвета и мебель. Кухня выходила во двор, заставленный машинами. Пальмы и бунгало, как в рекламе, не просматривались. Но свой угол есть свой угол.
— Когда едешь-то? — спросила она, размешивая молоко в кофе.
— Завтра рано утром, — он потянулся за печеньем. — Автобус отправляется в шесть.
Аня почувствовала, как что-то кольнуло в груди — новая жизнь, и снова одна. Но отбросила эту мысль.
— Это же не очередная командировка, — улыбнулась она. — Это же для души. Езжай, конечно. Позови ещё моих проверять классную работу.
Утром он собрался быстро. Рюкзак уже стоял в коридоре — большой, туристический. Аня сонно наблюдала, как он проверяет содержимое карманов. Телефон, ключи, документы. Поцеловал в лоб, осторожно, будто боясь разбудить окончательно.
— Пиши, как будет связь, — сказала Аня. — Конечно. Люблю тебя.
Дверь закрылась. Она повернулась на другой бок и уснула.
Первые сутки прошли спокойно. Сообщение — «доехали, всё в порядке» — и тишина. Аня не переживала. Какая там связь, в горах.
День второй начался обычно — завтрак, уборка, звонок маме. Телефон зазвонил в тот момент, когда она выгружала посуду из машинки. Номер свекрови. Аня на секунду замешкалась. С Еленой Васильевной у неё сложились ровные отношения — не слишком близкие, не слишком прохладные. Уважительный нейтралитет.
— Алло? — Где Лёша? — голос свекрови звучал отрывисто, словно она задыхалась.
— Здравствуйте, Елена Васильевна. Лёша уехал с друзьями, сплав по реке. А что случилось?
— Что случилось? — её голос дрогнул. — Ты зачем его отпустила? Ты же теперь жена! Не знаешь, с кем он ушёл?!
Аня поставила чашку на стол. Что-то в тоне свекрови было не так. Что-то, что превращало обычный вопрос в обвинение.
— С Максимом и ещё какими-то друзьями. А что, что-то не так?
По ту сторону повисла тяжёлая пауза. Потом Елена Васильевна вздохнула — громко, словно собирая силы.
— Девочка моя. Ты вообще ничего не знаешь?
Аня похолодела. Свекровь никогда не называла её «девочкой». Даже не обращалась по имени — только «ты» или, изредка, «Анна».
— Это его старая компания. Макс — первый алкоголик на районе. Они раз в год собираются и уходят в запой. Бывает, на месяц. Лёша с ними каждый год ездит, с института ещё.
В ушах зашумело. Аня смотрела на свою руку, всё ещё сжимавшую чашку. Чашка была белая с зелёной каймой. Лёша привёз такой набор из Крыма — его первая командировка после их знакомства.
— Это шутка? — выдавила она, заранее зная ответ.
— Какие шутки, — голос свекрови звучал устало. — Я думала, вы это уже обсудили, раз поженились. Я думала, он тебе всё рассказал. Он же тебе про командировки что говорил?
— Что… что телефоны забирают. Что связи нет. Что режимные объекты.
Елена Васильевна молчала долго, потом сказала:
— Никаких командировок у него нет уже полтора года. Он на одном месте работает. У него алкогольная зависимость. Запойная. На берегу-то он может не пить годами. А как сорвётся — всё, может месяц не просыхать. Я думала, вы справились, что он вылечился, раз уж решились.
Аня смотрела в окно. За стеклами был обычный осенний день — серый, слякотный. Мир, в котором не было её мужа, каким она его знала.
— Он — алкоголик? Лёша? Да он даже пива не пьёт, только изредка.
— На берегу — конечно, — свекровь говорила тихо, словно сама с собой. — Они все так. Силы воли много. А как сорвутся — всё, держи карман шире. Я думала, он завязал. И с этими оборванцами не встречается.
В её словах сквозила такая искренняя боль и разочарование, что Аня поняла — правда.
— Что мне делать? — спросила она.
— А что ты можешь? Ждать, — свекровь помолчала и добавила странно-мягким голосом: — Позвони, если что. Я тридцать лет так прожила.
Тридцать лет в браке с алкоголиком.
Аня набрала Лёшин номер. Гудки. Длинные, издевательские. «Абонент временно недоступен».
Она начала писать сообщения его друзьям. Максим, Денис, Олег… Те, чьи имена мелькали в разговорах, но с кем он почти не встречался при ней. Знал, что не одобрит — думала она раньше. Стыдился, что пьют — поняла она теперь.
Весь день никто не отвечал. Вечером пришло сообщение от какого-то Стаса: «Не парься, все норм. Чё названиваешь? Мужик гуляет сам знает как». Фразу венчал подмигивающий смайлик.
Ночью она не спала. Разложила перед собой календарь и выделяла красным все дни, когда у Лёши были «командировки». Выходило не больше двух недель раз в три-четыре месяца. Может, не так страшно? Может, свекровь преувеличивает?
Аня вспомнила его родителей — вечно напряженную мать и молчаливого отца. Как они смотрели на сына — он шутил за столом, и они слушали его с какой-то отчаянной радостью, словно каждое его слово было чудом. Она списывала это на обычную родительскую любовь. А это был страх — что вот-вот сорвётся.
Телефон на прикроватной тумбочке снова зазвонил. Аня схватила трубку как спасательный круг.
— Алло! Лёша? Лёш?
Но в трубке звучал чужой, смутно знакомый голос:
— Привет, это Влад, Лёшин двоюродный брат. Извини за поздний звонок. Моя мать сказала, что тебе всё объяснили. Как ты там?
Прошло пять дней. Пять дней без сна, почти без еды. Аня смотрела в потолок, лежа на диване. Раньше это был их диван — теперь только её. Всё в квартире стало только её — чашки, книги, подушки. И прошлое — тоже только её. Его прошлого она не знала. Его настоящего — тоже.
Звонила мама. Голос обеспокоенный:
— Анечка, ты в порядке?
— Да, мам. Всё хорошо.
— А что случилось? Ты второй день на работу не выходишь.
— Ничего. Простуда.
Не могла рассказать правду. Не хотела признаваться, что ошиблась. Что проглядела, прослушала, проспала. Как учительница с десятилетним стажем могла оказаться такой слепой?
Голос был сиплый. Она не плакала — странно, но не было слёз. Только пустота в груди, словно сердце вынули, а в яму натекла ледяная вода. Внутри всё мерзло. Руки, ноги — ледяные. Закуталась в плед, но не помогало.
Когда отключала телефон, чтобы не отвечать на звонки, пришло сообщение от Максима. Тот самый «лучший друг», организатор поездки.
«Не переживай, Анюта! С ним всё норм, просто тел утопил 😂 Как вернемся — сразу домой. Чес слово!👍»
Утопил телефон. А может, пропил. Или разбил. Какая разница.
Аня перечитывала старые сообщения. «Милая, задерживаюсь на объекте, телефоны забрали, буду завтра». «Прости, никак не выбраться, начальство требует доделать схему». Все его «командировки» — калька одной лжи. Две недели в квартале, а иногда и чаще.
Влад, двоюродный брат, звонил каждый день. Вначале она отвечала. Теперь сбрасывала.
— Анют, я не оправдываю его, но давай поговорим. Он ведь старается на самом деле.
— Вы всё знали. Все. Мать, отец, ты. И никто не счёл нужным сказать мне до свадьбы.
— Мы думали, что он сам. Что всё решили между собой.
— Да, конечно. Мы всё решили. А именно — он решил мне врать два года.
На седьмой день пришло сообщение от Лёши. Всего одно: «Прости».
Аня смотрела на это слово и ничего не чувствовала. Совсем ничего — ни злости, ни боли. Оцепенение. Если бы он написал раньше, если бы он не исчез… Но нет. Он предпочёл стыд страху её потерять. Он выбрал друзей, бутылку, запой. Не её.
Ночью она не спала. В темноте всё казалось особенно безнадёжным. Она открыла блокнот и начала писать при свете ночника. Обычный блокнот — тот, в котором отмечала дни рождения учеников.
«Дорогой Лёша…» Аня зачеркнула. Какой он дорогой?
«Алексей.» Слишком официально, будто письмо из налоговой.
«Лёша. Я пишу это письмо, потому что ты заслуживаешь знать, почему меня нет дома, когда ты вернёшься. А я не хочу говорить тебе в лицо — боюсь сорваться. Боюсь заплакать. Боюсь поверить твоим обещаниям и снова обмануться.»
Ручка дрожала в пальцах. Аня перевела дыхание.
«Ты мне показался другим. Ты был моим будущим, а оказался тенью. Я бы боролась, если бы ты не лгал. Но ты строил всё на вранье.»
Перед глазами встало его лицо. Голубые глаза, ямочка на подбородке, лучики морщин в уголках глаз, когда улыбался. Это был её Лёша. А тот, другой — алкоголик в запое — был чужим человеком, которого она не знала.
«Дело не в том, что ты пьёшь. Дело в том, что ты скрывал это. Два года ты притворялся кем-то другим. И я не знаю, настоящий ли тот Лёша, которого я полюбила, или он тоже выдумка.»
Слёзы всё-таки пришли. Закапали на бумагу, расплывая чернила. Аня смахнула их. Посидела, собираясь с мыслями.
«Я ухожу. Не потому что ты пил. А потому что ты исчез — и до сих пор молчишь. Потому что я больше не верю, что знаю тебя. Я больше не верю тебе.»
Запечатала письмо в конверт. Положила на стол — там, где он оставлял ключи.
А потом начала собирать вещи. В чемодан уместилось немного — одежда, документы, ноутбук. Всё самое ценное. Остальное… остальное осталось безделушками в квартире, где жили двое незнакомых людей.
Утром она позвонила отцу. Впервые за неделю голос был твёрдым. — Папа, ты можешь мне помочь? С переездом.
— Случилось что-то?
— Потом расскажу. Просто встреть, ладно?
Дверь захлопнулась за ней с тихим щелчком. Ключ она оставила в замке.
На лестничной клетке было тихо. Только часы тикали на стене. Аня перехватила ручку чемодана и двинулась к лифту.
На первом этаже из почтового ящика вывалилась стопка квитанций. Она машинально подняла их, сунула в сумку. Квартплата, счёт за телефон — на имя мужа. Как будто обычный день.
Но уже не было их обычных дней. И не будет.
Она села в такси. Заснеженный город проплывал мимо окна. Когда-то она любила эти серые утра, спешила на работу, думала, что впереди ещё столько всего — дом, дети, тихие семейные вечера. А теперь не осталось ничего, кроме рубцов там, где были мечты.
Зазвонил телефон. Лёша. Наконец-то. Аня нажала «отклонить». Руки не дрожали.
Прошло три недели. Родительская квартира казалась маленькой, тесной после их с Лёшей отремонтированного гнезда. Но в ней было спокойно. Мама не задавала лишних вопросов, отец ходил на цыпочках и включал телевизор потише. Как будто у неё грипп, а не разбитая жизнь.
Аня вернулась на работу. Вошла в класс — тридцать пар глаз уставились на неё выжидающе. И вдруг поняла, что здесь — в стенах школы — ей лучше, чем дома. Здесь нет места для самокопания. Для разглядывания ошибок в прошлом, которые уже не исправить.
— Анна Сергеевна, вы заболели? — спросил Пашка с последней парты. — Марья Петровна сказала, вы грипповали.
— Да, немного. Открываем тетради, записываем тему…
Телефон вибрировал в сумке постоянно. Лёша. Свекровь. Лёшины друзья. Она никому не отвечала. Что тут скажешь? Что она такая умная и проницательная, а муж — обманщик и пьяница? Что доверчивая дура, не разглядевшая очевидного? Что испугалась трудностей?
Правда была проще: она не могла жить во лжи. Не с алкоголиком — с лжецом.
В выходные позвонила Марина.
— Как ты? Я слышала, вы разъехались. Хочешь, заеду?
— Не надо, — Аня подумала и добавила. — Я поживу пока у родителей, а потом сниму что-нибудь. Не могу там больше.
— А Лёша? Я думала, это у вас временно…
— У нас — навсегда. А у него — не знаю. Спроси у его печени.
Марина помолчала, потом сказала осторожно: — Он приходил к нам. К Диме. Трезвый был. Сказал, что два года не пил до этого, что сорвался из-за стресса со свадьбой. — Два года не пил? А что же тогда делал в «командировках»? — Аня сама удивилась, каким холодным стал её голос. — Ты проверяй, что он рассказывает. Особенно трезвый.
По разговорам с подругами выходило, что Лёша приходил ко всем их общим знакомым. Выглядел плохо, говорил о раскаянии, о том, что готов всё исправить. Ездил к её родителям, но отец его не впустил.
Наконец позвонила риелтор Зина, старая мамина знакомая. — Нашла тебе комнату. Не бог весть что, но чисто и близко от метро. Хозяйка пожилая, пустит одинокую женщину. Поедешь смотреть?
Аня поехала в тот же день. Комната и правда оказалась маленькой, но светлой. Окно выходило в тихий двор, где на лавочках сидели старушки и наблюдали за редкими прохожими. Как сто лет назад.
Хозяйка, Нина Ивановна, выглядела строго — высокая, прямая, с аккуратно уложенными седыми волосами. — Выпивающих не пускаю, — сказала она сразу. — Гостей тоже. Не гостиница. — Мне и не нужно, — ответила Аня. — Я учительница, у меня тетради и тишина.
Они быстро договорились. И уже через два дня Аня перевезла вещи — всё те же чемодан и сумка.
В тот же вечер, когда она раскладывала одежду в старый шкаф с зеркальной дверцей, телефон зазвонил снова. Она даже не посмотрела, кто это. Просто отключила совсем. Хватит. Новая жизнь — новые правила.
Лёша вернулся домой через месяц после отъезда. Зашёл в подъезд, поднялся на восьмой этаж. Синие круги под глазами, одутловатое лицо, жёлтые белки. И запах — этот запах перегара, который въедается в кожу, в волосы, даже если три дня не пить.
Открыл дверь. В квартире было тихо и прохладно. На столе — конверт.
Он не стал сразу открывать его. Прошёл по комнатам, заглянул в шкаф — пусто. Её зубной щётки нет в ванной. Духов нет на полке.
И только тогда он понял — она не просто обиделась. Она ушла. По-настоящему.
Пальцы дрожали, когда он разрывал конверт. Пробежал глазами текст. Перечитал снова — медленно, слово за словом.
«Ты мне показался другим. Ты был моим будущим, а оказался тенью. Я бы боролась, если бы ты не лгал. Но ты строил всё на вранье.»
Лёша сел прямо на пол. Его затрясло — не от алкоголя, не от болезни. От понимания, что он потерял. По-настоящему потерял. И ничего не исправишь.
Он достал телефон, набрал её номер. Гудки, долгие, монотонные. Потом механический голос: «Абонент временно недоступен.»
В голове крутились оправдания. Он действительно не пил два года до этого срыва. Он действительно боролся, ходил ко врачу, принимал лекарства. С тех пор как встретил её, он пил только на этих «выездах», в специально отведённое время, чтобы она не видела, не знала, не переживала. Чтобы не мешать ей жить нормальной жизнью. А всё остальное время был настоящим — внимательным, заботливым, непьющим.
Но это оправдание было хуже самого срыва. Нет особого времени для пьянства. Нет возможности быть «немного алкоголиком». И главное — нет никакого способа быть честным человеком, постоянно обманывая самого близкого.
Письмо выпало из ослабевших пальцев. Лёша смотрел в окно, где начинали зажигаться вечерние огни. В былые дни они с Аней любили смотреть на них вместе. Сидели на кухне, пили чай, болтали о пустяках. Он рассказывал ей о работе — настоящей работе, не вымышленных командировках. Она смеялась его шуткам — искренне, от души. Это был их мир, их микрокосмос. И он сам всё разрушил.
Лёша лёг на диван, не раздеваясь. В голове стучала одна мысль: она ушла не от алкоголика. Она ушла от лжи, за которой он прятался два года.
В маленькой комнате с окнами во двор Аня сидела у подоконника. На коленях — стопка тетрадей. На столе — чашка чая. В ушах — тишина отключенного телефона.
Она смотрела на медленно гаснущее небо и думала — не о Лёше, не о себе. О том, как странно устроена жизнь. Вот идёшь по ней, думаешь, что всё понимаешь, всё контролируешь. А потом — один звонок, один человек, одно слово. И ты уже в другой реальности. Где всё, во что верила, оказывается ненастоящим.
Иногда человек исчезает — и именно тогда видишь, кем он был всё это время.
Аня отложила тетради, поставила чашку на стол. Глубоко вдохнула — впервые за долгое время без чувства, что рядом кто-то исчезает. И улыбнулась — слабо, но искренне. Своему отражению в стекле. Тусклым фонарям во дворе. Новой, ещё не начавшейся жизни.
