— Соли дать не можешь? — Людмила Сергеевна стояла в дверях, держась за косяк так, будто готовилась к отказу.
— Соли? — Марина поправила домашний халат и взглянула на соседку с удивлением. — А что, в магазине не продают?
— Продают, конечно. Просто у меня гречка варится, а соль кончилась. Думала, может, по-соседски…
— Ну, знаешь ли, Людмила Сергеевна. — Марина покачала головой. — У меня самой всего ничего осталось. На донышке только.
— Понятно. — Людмила Сергеевна кивнула и развернулась к своей двери. — Значит, не судьба.
— Да ты не обижайся! — крикнула Марина ей вслед. — Завтра в магазин схожу, куплю большую пачку, тогда…
Но соседка уже скрылась в своей квартире, и дверь захлопнулась с таким звуком, будто Людмила Сергеевна хотела переломить весь подъезд напополам.
Марина вернулась на кухню и задумчиво посмотрела на шкафчик с приправами. На полке красовались три баночки соли — одна совсем новая, ещё не распечатанная, вторая наполовину полная, и третья действительно почти пустая. Она открыла было шкафчик, чтобы взять полную банку, но потом передумала.
— А чего это я должна? — пробормотала она себе под нос. — Мало ли что у кого закончилось. Каждый день теперь бегать, то соль дай, то сахар, то ещё что…
Но мысли об этой истории не давали покоя. Марина села за стол, налила себе чай и вспомнила, как недавно сама просила у Людмиловой помочь с тяжёлой сумкой. Та даже дверь не открыла — только крикнула через неё: «Руки болят, не могу!»
— Вот и получается, — проговорила Марина вслух. — Сама помощи не оказывает, а теперь просит.
За стеной послышался стук кастрюль — видимо, соседка готовила свою несолёную гречку. Звуки были какие-то особенно резкие, будто Людмила Сергеевна нарочно грохотала посудой.
— Что ж ты так шумишь-то? — раздражённо подумала Марина. — Всем же слышно.
Минут через десять грохот стих, и в подъезде воцарилась обычная тишина. Марина допила чай и принялась убираться на кухне. Протирая стол, она невольно прислушивалась к звукам из соседней квартиры, но там было тихо, как в могиле.
— Странно, — пробормотала она. — Обычно у неё всегда телевизор орёт, а тут…
Вечером, выносяя мусор, Марина столкнулась с Людмилой Сергеевной у мусоропровода. Соседка делала вид, что не замечает её, но Марина решила первая заговорить:
— Людмила Сергеевна, ты чего такая мрачная? Из-за соли что ли?
— При чём тут соль? — холодно ответила та, не поворачивая головы. — Просто поняла наконец, на кого можно рассчитывать, а на кого нет.
— Да что ты в самом деле! Из-за какой-то соли такой сыр-бор затеяла!
— Сыр-бор? — Людмила Сергеевна резко обернулась, и Марина увидела в её глазах что-то такое, что заставило её отступить на шаг. — Это не сыр-бор, милочка. Это просто жизнь показала, кто есть кто.
— Да объясни толком, в чём дело-то!
— А что объяснять? — Людмила Сергеевна швырнула мусорный пакет в проём и резко развернулась. — Всё и так ясно. Живём рядом восемь лет, а толку никакого.
Она ушла к себе, оставив Марину стоять у мусоропровода с ощущением, что что-то очень важное ускользнуло от неё. В голове крутилась одна мысль: «А может, и правда я не так поступила?»
Следующие два дня Марина чувствовала себя неуютно. Каждый раз, выходя из квартиры, она прислушивалась — не хлопнет ли соседская дверь, не появится ли Людмила Сергеевна на площадке. Но та словно растворилась в воздухе.
— Ну и ладно, — говорила себе Марина, раскладывая по тарелкам котлеты. — Нашла из-за чего обижаться. Соль — это тебе не деньги в долг давать.
Но спокойствие было показным. В глубине души Марина понимала: что-то в этой истории было не так. Слишком уж болезненно отреагировала Людмила Сергеевна на простой отказ. Будто Марина не соль ей не дала, а в самое сердце ударила.
За ужином она вспомнила их соседские отношения последних лет. Формальные, сухие, но вполне мирные. Здоровались при встрече, изредка обменивались парой фраз о погоде или о проблемах в доме. Людмила Сергеевна жила одна, работала где-то санитаркой, кажется. Или медсестрой? Марина точно не помнила.
— А ведь когда я только сюда переехала, она совсем другой была, — припомнила Марина, намазывая хлеб маслом. — Общительная такая, приветливая. Даже пироги иногда угощала.
Что же случилось потом? Когда именно их отношения стали такими прохладными? Марина напрягла память, но нашла только обрывки: Людмила Сергеевна просила помочь с чем-то, Марина отказала… Или наоборот? Детали стёрлись, осталось только смутное ощущение неловкости.
Вечером, моя посуду, Марина услышала за стеной осторожные шаги. Людмила Сергеевна ходила по своей кухне — медленно, будто нехотя. Потом зазвучал телевизор, но странно тихо, не как обычно.
— Заболела, что ли? — подумала Марина и тут же себя одёрнула. — А какое мне дело? Сама виновата, обиделась из-за ерунды.
Но на следующее утро, выходя в магазин, она всё-таки прислушалась у соседской двери. Тишина. Даже телевизора не было слышно.
В очереди в хлебном отделе Марина столкнулась с Тамарой Петровной из пятого этажа.
— Марина, а что это у вас там с Людмилой Сергеевной творится? — поинтересовалась та, придвигаясь ближе. — Третий день как в воду опущенная ходит. Вчера в аптеку зашла, стоит у витрины и плачет. Тихонько так, думает, никто не видит.
— В аптеку? — удивилась Марина. — А чего ей там плакать-то?
— Да кто её знает. Может, таблетки дорогие? — Тамара Петровна пожала плечами. — Или совсем плохо с деньгами. Знаешь, как сейчас пенсионерам тяжело.
Марина купила хлеб и медленно пошла домой. Аптека… Почему-то это слово отозвалось в памяти чем-то знакомым и неприятным. Аптека, Людмила Сергеевна, какая-то просьба…
Поднимаясь по лестнице, она вдруг чётко вспомнила: да, года три назад соседка просила её сходить в аптеку — купить какие-то дорогие лекарства. Говорила, что деньги есть, просто ноги болят, трудно добираться. А Марина тогда отказала. Сказала, что некогда, сама болею.
— Вот оно что, — прошептала Марина, останавливаясь на площадке. — А я и забыла совсем.
Целый день эта мысль не давала Марине покоя. Она то и дело подходила к окну, выходящему во двор, высматривая знакомую сутуловатую фигуру. Людмила Сергеевна так и не появилась.
К вечеру Марина не выдержала и решилась на разговор. Подойдя к соседской двери, она негромко постучала.
— Людмила Сергеевна, вы дома?
Долгая пауза. Потом осторожные шаги и вопрос из-за двери:
— Кто там?
— Это я, Марина. Из соседней квартиры.
— А что вам нужно?
— Поговорить хотела бы. Можно зайти?
— Не нужно мне ничего. Идите себе.
— Людмила Сергеевна, ну что вы как маленькая! Откройте, поговорим по-человечески.
За дверью послышалось сопение, потом щёлкнул замок. Дверь приоткрылась на цепочку, и в щели появился покрасневший глаз соседки.
— Чего надо-то?
— Я вспомнила про аптеку, — прямо сказала Марина. — Помните, года три назад просили сходить? А я отказала.
Людмила Сергеевна резко закрыла дверь. Марина услышала, как та отошла от двери, потом вернулась и сняла цепочку.
— Заходите, — сухо сказала она.
Квартира встретила Марину запахом лекарств и одиночества. В прихожей на полочке стояли аккуратно расставленные пузырьки с таблетками, а в комнате на столе лежала раскрытая медицинская карточка.
— Садитесь, если хотите, — Людмила Сергеевна указала на старое кресло. — Только я не понимаю, зачем ворошить старое.
— Да потому что совесть мучает, — призналась Марина. — Вспомнила вдруг, как вы тогда просили, а я… Была вся в своих проблемах, даже не подумала, что вам правда нужно.
— Правда нужно было, — тихо сказала Людмила Сергеевна, опускаясь на диван. — Очень нужно. У меня тогда давление скакало так, что чуть удар не случился. А ехать в поликлинику сил не было.
— Так вы бы объяснили! Я думала, вы просто поленились идти.
— Объяснила? — Людмила Сергеевна горько усмехнулась. — Да я три раза к вам подходила, всё собиралась рассказать. А вы каждый раз: некогда, болею, дел полно. Поняла — не хочет человек связываться с чужими бедами.
Марина почувствовала, как щёки начинают гореть от стыда.
— А что в итоге? Лекарства достали?
— В итоге отлежала в больнице две недели. Соседка из другого подъезда скорую вызвала, когда меня на лестнице нашла. — Людмила Сергеевна подняла глаза на Марину. — С тех пор и думаю: зачем просить о помощи, если все только о себе думают?
— Людмила Сергеевна, я не знала! Честное слово, не знала, что так серьёзно!
— А зачем знать? Вам-то что за дело до соседки? — В голосе звучала не злость, а какая-то безнадёжная усталость. — Живём рядом, но каждый сам по себе.
Марина сидела, не зная, что сказать. В комнате тикали старые часы, на подоконнике вяло висели листья фикуса.
— А всё-таки, — осторожно начала Марина, — из-за этого вы так на соль отреагировали? Ну не могла же такая мелочь…
— Мелочь? — Людмила Сергеевна вдруг выпрямилась. — Вы до сих пор не понимаете? Дело не в соли! Дело в том, что мне хотелось поверить — изменилось что-то между нами. Что можно подойти с простой просьбой и не получить отказ. А получилось как всегда.
— Но у меня соли действительно мало было!
— У вас? — Людмила Сергеевна встала и прошла на кухню. — Марина, идите сюда.
Они стояли у окна, из которого было видно окно Мариной кухни.
— Вот там, на полке, — Людмила Сергеевна показала пальцем. — Три банки соли. Я вижу их каждый день, когда мою посуду.
Марина почувствовала, что земля уходит из-под ног.
— Видите? — Людмила Сергеевна не отводила взгляда от Мариного окна. — Большая банка совсем целая, средняя наполовину полная. А мне сказали — на донышке только.
Марина закрыла глаза. Хотелось провалиться сквозь землю.
— Я… я не подумала. Просто не хотела…
— Не хотели что? Делиться? Помогать? Или просто разговаривать со мной? — Людмила Сергеевна повернулась к ней, и Марина увидела, что соседка плачет. — Знаете, что самое обидное? Не то, что отказали. А то, что соврали. Как будто я последняя дура, не замечу.
— Людмила Сергеевна, ну простите! Не знаю, что на меня нашло. Просто подумала…
— Что подумали? Что я попрошайка какая-то? Что приставать буду? — Слёзы текли по морщинистым щекам, и Людмила Сергеевна даже не пыталась их вытирать. — Да я же восемь лет рядом живу! Восемь лет тишком-нишком, никого не беспокою, сама со всем справляюсь!
— Да я знаю, знаю, что вы хорошая соседка…
— Хорошая? — Людмила Сергеевна всхлипнула. — Хорошая соседка — это которая здоровается и не шумит? А когда плохо становится, когда помощь нужна — тут уж не до хороших соседей?
Марина опустилась на табуретку, чувствуя, как накатывает стыд.
— Людмила Сергеевна, а что тогда в больнице-то было? Вы так и не рассказали толком.
— А что рассказывать? — Людмила Сергеевна вытерла глаза фартуком. — Три дня давление под двести прыгало. Таблетки кончились, а без них никак. Думала, попрошу соседушку сбегать в аптеку — ведь рядом живём, как родные почти. А оказалось — чужие мы с вами, Марина. Совсем чужие.
— Но почему же вы молчали все эти годы? Можно было бы поговорить, объяснить!
— Объяснить? — Людмила Сергеевна горько усмехнулась. — Да вы же после того случая ещё более холодной стали. Будто боитесь, что попрошу о чём ещё. Здороваемся через раз, глаза отводите. Я поняла: не нужна я вам со своими проблемами.
— Неправда! Я просто… — Марина замолчала, понимая, что соседка права.
— Просто что? Стеснялись? Боялись, что приду с новыми просьбами? — Людмила Сергеевна села напротив. — А знаете, о чём я все эти годы думала? Что, может, это судьба такая. Что не положено мне, чтобы кто-то помог, поддержал. Одна родилась, одна и помирать буду.
— Ну что вы такое говорите!
— А что говорить? Правду говорю. — Людмила Сергеевна смотрела в окно, где уже начинало темнеть. — Мужа давно нет, детей не было, родни никакой. Только и есть что соседи. А соседи… они рядом, но не рядом.
— Людмила Сергеевна, а вы… вы совсем одна? — тихо спросила Марина.
— Совсем. Последние пять лет особенно тяжело. Всё чаще думаю: а если плохо станет, кто узнает? Кто поможет? Лежать буду, а никому дела нет.
Марина почувствовала, как перехватывает горло. Она вспомнила собственные бессонные ночи, когда болело сердце и хотелось с кем-то поговорить. Но звонить было некому — дочь в другом городе, подруги разъехались. И Марина лежала в темноте, слушая, как за стеной движется такая же одинокая жизнь.
— А я-то думала, что у вас всё хорошо, — прошептала она. — Тихонько живёте, никого не беспокоите…
— Тихонько — это не значит хорошо, — сказала Людмила Сергеевна. — Просто привыкла не жаловаться. Кому жаловаться-то?
— Мне можно было. Я же рядом.
— Вам? — Людмила Сергеевна внимательно посмотрела на Марину. — После того, как с солью получилось, я окончательно поняла: вы меня сторонитесь. Считаете назойливой.
— Да нет же! Я просто… — Марина замолчала и вдруг добавила совсем тихо: — Знаете, я сама боюсь.
— Чего боитесь?
— Того же, что и вы. Что одна останусь. Что никому не буду нужна. — Марина подняла глаза на соседку. — И вместо того чтобы подружиться, довериться кому-то, я отгораживаюсь. Думаю: не буду просить, не буду навязываться — и меня отвергать не будут.
Людмила Сергеевна помолчала, разглядывая свои натруженные руки.
— Выходит, обе мы дуры, — тихо сказала она наконец. — Живём стена к стене, а боимся друг друга.
— Ещё какие дуры, — согласилась Марина, и вдруг неожиданно для себя засмеялась сквозь слёзы.
Людмила Сергеевна тоже улыбнулась сквозь слёзы, и на кухне стало как-то светлее, несмотря на сгущающиеся за окном сумерки.
— Марина, а давайте чай попьём? — предложила она, вставая. — У меня тут пряники есть, домашние. Сама пекла.
— Давайте. А я сбегаю за солью. Настоящей, полной банкой.
— Не надо соли, — остановила её Людмила Сергеевна. — Честное слово, не нужна. Вчера купила. А просила тогда… просто хотелось поговорить с кем-то. Узнать, что не все в мире безразличные.
— Так вы не из-за гречки…
— Не из-за гречки. Из-за одиночества, — просто сказала Людмила Сергеевна, ставя чайник. — Иногда так хочется, чтобы кто-то откликнулся на твои слова. Чтобы не мимо прошёл, а остановился.
Марина молча обняла соседку. Та сначала напряглась, а потом расслабилась и прижалась к Мариному плечу.
— Какие же мы с вами глупые, — прошептала Марина. — Три года мучились каждая сама по себе.
— Да уж, умом не вышли, — согласилась Людмила Сергеевна, отстраняясь и вытирая глаза. — Ну что, будем дружить по-настоящему? По-соседски?
— Обязательно будем. А знаете что? Давайте завтра вместе в поликлинику сходим. У меня тоже к врачу пора, всё откладываю.
— Вместе? — удивилась Людмила Сергеевна. — А не тяжело вам будет?
— Наоборот, легче. Веселее ведь вдвоём.
Они пили чай с пряниками и разговаривали — осторожно сначала, а потом всё смелее. Оказалось, что у них много общего: обе любят старые фильмы, обе волнуются за страну, обе скучают по тем временам, когда соседи были как семья.
— А я вот что подумала, — сказала Марина, допивая чай. — Может, ключи друг другу дадим? На всякий случай. Вдруг что случится — я к вам забегу, или вы ко мне.
— Ключи? — Людмила Сергеевна задумалась. — А ведь хорошая мысль. Спокойнее будет.
— Вот и договорились. А ещё давайте хотя бы раз в неделю вместе ужинать. Сегодня у вас, завтра у меня.
— Марина, да вы что! Не хочу быть навязчивой…
— Какая навязчивая! — Марина махнула рукой. — Мне одной готовить неинтересно. А вдвоём и поесть вкуснее, и поговорить есть с кем.
Когда Марина собралась уходить, Людмила Сергеевна вдруг сказала:
— Подождите, я вам что-то дам.
Она принесла из комнаты небольшую баночку.
— Что это?
— Мёд. Липовый, из деревни привозили. — Людмила Сергеевна протянула баночку. — Хотела раньше угостить, да всё не решалась. Думала, откажетесь.
— Людмила Сергеевна! — Марина прижала баночку к груди. — Спасибо! А знаете, завтра принесу вам пирог. Яблочный, по бабушкиному рецепту.
— Правда принесёте?
— Честное слово! И больше никогда не буду врать про соль, — засмеялась Марина.
Уже в своей квартире, заваривая чай с липовым мёдом, Марина думала о том, как странно устроена жизнь. Столько лет они жили рядом, мучились от одиночества, а нужно было всего лишь открыть дверь и протянуть руку.
За стеной послышались негромкие звуки — Людмила Сергеевна, видимо, готовилась ко сну. Теперь эти звуки не раздражали, а успокаивали. Значит, человек рядом. Значит, не одна.
— Доброй ночи, соседушка, — тихо сказала Марина в сторону стены.
И ей показалось, что из-за стены донеслось такое же тихое: — И вам спокойной ночи, Мариночка.
