Анна Сергеевна стояла у окна своей маленькой кухни, машинально помешивая остывший чай. Острая ложечка позвякивала о стенки чашки, нарушая утреннюю тишину. За окном медленно просыпался двор их пятиэтажки – старой «хрущевки» на окраине города. Тусклый октябрьский свет едва пробивался сквозь низкие облака, окрашивая всё в серые тона. Её взгляд невольно остановился на новенькой иномарке семьи Кравцовых – огромном чёрном внедорожнике, нагло занимавшем сразу два парковочных места. Рядом ютились старенькие «жигули» и «москвичи» их соседей, словно бедные родственники на богатой свадьбе.
Звяканье ложки прервал шорох карандаша – её четырехлетний сын Миша сосредоточенно водил им по бумаге, высунув от усердия кончик языка. На его щеке остался след вчерашней манной каши – Анна не успела умыть сына перед работой, опаздывала на дежурство в поликлинику.
— Мамочка, смотри! — Миша поднял рисунок дрожащими от возбуждения ручонками. — Это детский сад! Тут я, тут мои друзья будут, а это воспитательница!
Сердце Анны болезненно сжалось, во рту появился горький привкус. Вчерашний разговор с заведующей детским садом снова всплыл в памяти.
— К сожалению, мест нет, — холодно цедила полная женщина в строгом костюме, не глядя Анне в глаза. — Может быть, в следующем году…
А сегодня утром она видела, как дочь Кравцовых, Леночка, в новеньком комбинезоне и с блестящим рюкзачком, преспокойно отправилась в тот же самый садик.
— Какой замечательный рисунок, солнышко, — Анна погладила сына по голове, чувствуя, как предательски дрожат пальцы. — Ты у меня настоящий художник.
В дверь громко постучали – три резких удара. На пороге возвышалась Нина Петровна, старшая по подъезду, в своём неизменном синем халате и с папкой подмышкой.
— Анночка, голубушка! — затараторила она, просачиваясь в квартиру. — Собрание жильцов через час, насчёт благоустройства двора. Ты же придёшь? Кворум нужен.
От Нины Петровны пахло валерьянкой и кошками. Она быстро оглядела кухню, задержав взгляд на стопке неоплаченных квитанций на подоконнике.
— Приду, конечно, — вздохнула Анна. — Только вот с Мишей вопрос…
— А что с садиком-то? — Нина Петровна понизила голос до заговорщического шёпота. — Всё никак не устроишь ребёночка?
— Мест нет, — эти слова царапали горло, как наждачная бумага.
— Как же нет? — всплеснула руками соседка. — А Кравцовы вот определили Леночку. Может, тебе тоже… того? — она многозначительно подмигнула.
— Чего «того»? — резко спросила Анна, чувствуя, как начинают гореть щёки.
— Ну, знаешь… — Нина Петровна наклонилась ближе, обдавая запахом валерьянки. — Подарочек заведующей. Конвертик. Сейчас все так делают, милая. Система такая.
Анна почувствовала, как к горлу подступает тошнота: — Нина Петровна, я медсестрой в поликлинике работаю. За копейки. Какие подарочки? У меня на молоко едва хватает.
Миша оторвался от рисования, встревоженно глядя на мать. Его карандаш замер над бумагой, оставив недорисованное солнце без лучей.
— Ой, милая, — Нина Петровна покачала головой, поджав губы. — Так не устроишь ребёнка. Сейчас время такое… Или ты в очереди, или с конвертиком. По-другому никак. — Она вздохнула. — Ну, подумай. На собрание ждём.
Дверь закрылась, а Анна так и осталась стоять, чувствуя, как внутри закипает что-то горячее и злое. Она перевела взгляд на сына – он снова склонился над рисунком, старательно пририсовывая лучи к недоделанному солнцу. Его маленькие пальчики крепко сжимали жёлтый карандаш. Нет. Она не станет участвовать в этой грязной игре. Не станет учить сына, что правду можно купить. Она будет бороться – за справедливость, за его будущее, за то самое солнце на его рисунке.
***
Промозглым октябрьским утром Анна, оставив Мишу с соседкой бабой Клавой, отправилась в районное управление образования. Старое трёхэтажное здание советской постройки встретило её запахом хлорки и затхлости. В длинном коридоре с потрескавшейся штукатуркой царила гнетущая атмосфера казённого учреждения. Потёртый линолеум поскрипывал под ногами, а со стен смотрели выцветшие плакаты с неестественно улыбающимися детьми. Где-то капала вода, и этот монотонный звук отсчитывал минуты бесконечного ожидания.
— Присядьте, — сухо бросила секретарша, крашеная блондинка лет пятидесяти, не отрывая взгляда от экрана компьютера. — Вас вызовут.
***
Собрание жильцов проходило во дворе, под старым тополем. Моросил мелкий дождь, но люди не расходились – обсуждали установку новой детской площадки. Анна стояла чуть в стороне, кутаясь в старую куртку, и рассеянно слушала споры о расположении качелей, пока не услышала своё имя.
— А вот Анна у нас теперь борец за справедливость, — голос Нины Петровны сочился ядом, как прокисшее молоко. — По инстанциям ходит, всех обвиняет в коррупции, а сама не может ребёнка в садик устроить.
— Да-да, — подхватила Кравцова, поправляя дорогой шарф. — Ходит, жалуется везде. Пишет, жалуется. А того не понимает, что есть определённые правила жизни. Не всем же в грязи копаться…
Анна почувствовала, как все взгляды устремились на неё – любопытные, осуждающие, сочувствующие. В горле пересохло, руки задрожали, но она расправила плечи и заставила себя говорить:
— Правила? — её голос прозвучал неожиданно громко. — Вы называете взятки правилами? А как же закон? Как же права наших детей? Или у нас теперь детский сад – это элитный клуб для избранных?
— Ой, началось, — демонстративно закатила глаза Кравцова. — Может, вам ещё и на работе всё должны подарить? И квартиру, и машину? Все как-то устраиваются, одной вам всё неправильно!
— Нет, — твёрдо ответила Анна. — Я хочу только того, что положено по закону.
— Да кто ты такая, чтобы учить нас жить? — взвизгнула Кравцова, её холёное лицо исказилось. — Нищета несчастная! Ребёнка одна тянешь, мужа нет… Да ты просто завидуешь! Завидуешь, что у других есть возможности, а у тебя нет!
— Елена Викторовна! — неожиданно громко прозвучал старческий голос. Это была Мария Степановна, пожилая учительница с первого этажа. Она тяжело опиралась на трость, но стояла прямо, как на уроке. — Постыдились бы! У Анны сын больной был, муж сбежал, как крыса с корабля, а она выстояла. Ночами не спала, выхаживала. Работает честно, никого не обманывает. А вы… — она покачала головой. — Вы своей дочери какой пример подаёте?
— А что я? — Кравцова побагровела, как свёкла. — Я для своего ребёнка всё делаю! Всё! А вы тут… моралисты!
— Всё, кроме честности, — тихо, но отчётливо произнесла Анна. Дождь усилился, но она словно не замечала его. — А потом наши дети вырастут. И что мы им скажем? Что правды нет? Что побеждает только тот, кто богаче и наглее? Что совесть можно купить за конверт с деньгами?
В наступившей тишине отчётливо слышалось, как барабанит дождь по листьям тополя, как где-то в глубине двора заплакал ребёнок. Анна оглядела лица соседей – кто-то отводил глаза, кто-то кивал, соглашаясь, Нина Петровна нервно теребила пуговицу на кофте.
***
Через неделю в почтовом ящике Анна обнаружила официальный конверт из областного управления образования. Руки дрожали, когда она вскрывала его на кухне, пока Миша увлечённо рисовал очередной рисунок детского сада – теперь уже с качелями и горкой.
Её жалобу рассмотрели. Назначили проверку. А ещё через месяц по району прокатилась волна перемен – в их детском саду сменилась заведующая, а следом за ней и некоторые чиновники в управлении образования. В один морозный ноябрьский день Анна получила долгожданное извещение – Мише выделили место в группе.
Первое морозное утро в садике выдалось солнечным и звонким. У входа они столкнулись с Кравцовой и Леночкой. Анна увидела, как напряглись плечи соседки, как та машинально поправила воротник дорогого пальто.
— Здравствуйте, Елена Викторовна, — спокойно произнесла Анна, чувствуя удивительную лёгкость. Злости больше не было – только тихая радость и облегчение.
Кравцова дёрнула уголком накрашенных губ и молча прошла мимо, но Леночка вывернулась из материнской руки и помахала Мише: — Привет! А я тебя помню, ты из нашего двора! Будешь со мной дружить?
— Буду! — радостно откликнулся Миша, крепче сжимая мамину руку.
Анна смотрела, как её сын впервые входит в группу – неуверенно, но с любопытством, как оглядывается на новых друзей, как светится его лицо. К горлу подступил комок, на глаза навернулись слёзы. Это была победа. Маленькая, но такая важная победа справедливости над системой, честности над мелочной корыстью.
А во дворе их дома через месяц действительно появилась новая детская площадка – с яркими качелями, горкой и песочницей. И каждый вечер, возвращаясь из садика, Анна видела, как на этой площадке играют вместе дети из разных семей – и Миша, и Леночка, и другие ребята, не знающие ещё ничего о взрослых проблемах, о делении на «своих» и «чужих», о конвертах с деньгами. Для них существовали только качели, взлетающие к небу, и песочные замки, и общие игры до самого вечера.
И глядя на них, Анна понимала – иногда нужно просто не боятся быть честным. Даже если кажется, что ты один против целой системы. Потому что правда всё равно пробьёт себе дорогу – как первые весенние цветы сквозь остатки серого снега.
