– Фу, брось сейчас же эту гадость! – сердитый окрик заставил Анастасию обернуться, и она увидела женщину лет сорока, которая изо всех сил дёргала за руку худенькую девочку. Та держала в руках рыжего котёнка и умоляющими глазами смотрела на мать:
– Мам, пожалуйста! Он ведь бездомный и пропадёт на улице! Смотри, у него обожжённый бочок. Это, наверное, мальчишки издевались над ним! Мамочка! Давай возьмём его к себе. Мы вылечим его. Я сама буду ухаживать за ним, купать и кормить!
– Конечно, мне как раз не хватает ещё одного нахлебника! – женщина не собиралась сдаваться и идти на поводу у дочери. – Ника!!! Выбрось его сейчас же! Он, наверняка, блохастый и заразный! Страшный ещё какой! Фу! Мерзость! А если у него лишай? Я что, потом буду возить тебя по больницам?
– Нет, он красивый! Я буду звать его Рыжик, мама! – девочка продолжала прижимать к себе дрожащее тельце котёнка. – Пожалуйста, давай заберём его себе! Я очень сильно тебя прошу!
– Господи, что мне с тобой делать?! – всплеснула руками мать, наклонилась к дочери и что-то горячо заговорила.
Её слов Анастасия уже не слышала, она вошла в магазин и остановилась у витрины с хлебобулочными изделиями, задумчиво глядя на выставленный товар. Но видела она перед собой не булочки и батоны, а собственное прошлое, которое так и не смогло её отпустить.
Слезы выступили на глазах Анастасии, и она поспешно прижала пальцы к нижним векам, пытаясь справиться с волнением. Но память предательски уже вернула её в прошлое, серое и беспросветное как холодный осенний туман…
***
– Настька, вставай! Да просыпайся же ты, кулёма! – Валентина стянула старенькое ватное одеяло с трёхлетней дочери и попыталась поставить её на ноги.
Сонная девочка захныкала, но мать и не подумала сжалиться над ребёнком. Она подхватила её и поволокла на крошечную кухню, где заставила наклониться над жёлтым эмалированным тазом с отбитыми краями. Ледяная вода обожгла тёплую, нежную кожу Насти, и девочка, испугано дёрнувшись, принялась вырываться из цепких рук матери.
– Совсем с ума сошла, паразитка этакая?! – Валентина широкой ладонью несколько раз шлёпнула дочь и хорошенько встряхнула её: – Стой смирно!
Потом, снова склонила над тазом и принялась тереть лицо девочки.
– На, вытирайся! – сунула она в руки дочери вафельное полотенце, – а я пока хлеб порежу.
Настя прижала жёсткую ткань к пылающему личику и провела ею по щёчке. Полотенце больно царапнуло её кожу и девочка, бросив испуганный взгляд на отвернувшуюся мать, быстро задрала край майки и вытерла лицо. Валентина ничего не заметила и Настя, переведя дыхание, подошла к ней и забралась на стул, ожидая, когда же будет готов завтрак.
Валентина тем временем достала из холодильника пожелтевший кусок старого сала, отрезала несколько ломтей, потом бросила их на сковороду. Тут же по кухне поплыл густой запах жареного прогорклого жира, но Валентина не собиралась разбрасываться продуктами и вылила на шкворчащее сало четыре яйца. Потом принялась резать хлеб.
Все это она делала молча, и также молча дочь со своего места наблюдала за ней. Валентина не обращала на девочку никакого внимания, и только когда завтрак был готов, положила одно яйцо с кусками поджаренного сала на тарелку для дочери:
– Ешь! Только быстро, мне некогда!
Перед собой Валентина поставила сковороду и принялась макать в яйца и жир толстые куски серого хлеба. Она ела быстро и с аппетитом, и Настя тоже торопливо принялась за свою порцию. Она уже знала, что если откажется от завтрака или не успеет съесть его, останется голодной чуть ли не до вечера, а это было хуже всего. Поэтому, когда мать поднялась, чтобы вымыть опустевшую сковороду, Настя тоже доела положенные ей хлеб и яйцо, а вот кусочки сала оставила на тарелке, слишком уж они были невкусными.
Валентина подхватила их пальцами и отправила в рот, проворчав, что если дочь и дальше будет выделываться и плохо есть, она отдаст её в детский дом.
– Вспомнишь тогда мать, – бубнила она себе под нос, домывая посуду, потом повернулась к Насте: – Ну, что расселась? Иди, неси куртку и шапку. Долго мне тебя ждать?
Через минуту они вышли на улицу из дворницкой, где жили с весны. Валентина принялась мести тротуар, а Настя села на скамеечку и стала смотреть по сторонам. Октябрь подходил к концу и деревья уже почти сбросили свою листву. Насте нравилось смотреть, как листики разного цвета и размера кружатся над землёй, словно играют в догонялки друг с другом. Иногда Настя тоже бегала и кружилась с ними, но мать всегда угрожающе кричала ей:
– Упадёшь, тогда не ной! И не вздумай порвать колготки! Получишь тогда у меня!
Настя знала, что мать всегда была очень быстрой на расправу и потому старалась лишний раз не раздражать её. Тем более что Валентина, как говорила бабушка Тоня, характером пошла в отца и «зажигалась с воды». Смысла этих слов девочка не понимала, но крепкая материнская ладонь доходчиво объясняла Насте, что спорить с мамой не нужно.
– Вжух, вжух, вжух… – равномерно и однообразно шелестела по тротуарной плитке метла, которой работала мама. Этот звук убаюкивал не выспавшуюся девочку и она, уронив голову на грудь, уснула, не замечая ни осенней прохлады, ни шума проснувшейся улицы, ни чужих голосов, которые раздавались то там, то здесь.
Маленькая худощавая старушонка в болоньевом плаще и с зонтом в руках вышла из подъезда, посмотрела на спящего ребёнка, потом окликнула её мать:
– Что ж ты измываешься над дитём, Валентина? Измаялась девчушка с тобой, неужто не видишь?
– А что я могу поделать? – равнодушно передёрнула плечами та, оперлась на метлу и поправила сбившийся платок. – Оставить мне её не с кем, а работать надо. Если тротуары листвой заметёт, вы, Анна Григорьевна, первая хай поднимите и меня уволят!
– Ну что у вас за выражения такие «хай поднимите»? – поморщилась старушка. – Конечно, раз вы дворник, значит, порядок должен быть, но ведь и с ребёнком можно что-то придумать. У неё же есть отец?
– Был да сплыл, – усмехнулась Валентина. – Знаете, как это бывает?
– Ох ты, горюшко, – вздохнула Анна Григорьевна. – Подлецом, значит, оказался?
– Ещё каким, – кивнула Валентина. – Я на шестом месяце была, когда его в тюрьму посадили за пьяную поножовщину. Долго теперь сидеть будет.
– А до этого жили вы где? – спросила старушка, кивнув на дверь дворницкой.
– Сначала у матери Васькиной, в деревне, потом, после того как его посадили, я в город уехала, – пояснила Валентина. – Надоело мне её нытьё слушать. Здесь, в городе, помыкалась, помыкалась, на работу устроилась и Настьку родила. Вон, ей уже четыре скоро, так что мы теперь тут вроде как свои.
– Это все хорошо, – согласилась Анна Григорьевна. – Но Настёна у тебя ещё такая маленькая. Почему ты не отвезёшь её в деревню к матери Василия? Все-таки родная бабушка, не выгонит же она её на улицу. Или к своим родителям, они у тебя живы?
– Живы, – кивнула Валентина. – Только живут далеко отсюда. Да и не нужна я матери. У неё давным-давно другая семья, муж, дети. А я как выросла, так и по боку. Даже не созваниваемся. А мать Васьки… Ей и без нас нормально живётся!
Валентина взглянула на свою собеседницу и вдруг рассердилась:
– Что вы, Анна Григорьевна, пристали ко мне? Работать мешаете! Вы что ли за меня улицу мести будете? А если вам так жалко Настьку, заберите её к себе, сердобольная вы наша!
Настя, сквозь сон услышавшая окрик матери, заёрзала на скамейке, но сон слишком крепко держал её и старушка, обернувшись на девочку, только заохала, отступив от разгневанной Валентины:
– Что ж ты так кричишь, сумасшедшая? Дитя напугаешь! Ох ты, непутёвая! – покачала головой старушка, повернулась и пошла по своим делам.
– Иди-иди! Советчица! – крикнула ей в спину Валентина и, что-то ворча под нос, снова принялась размахивать метлой, сметая в кучу опавшую листву:
– Вжух, вжух, вжух…
***
До обеда Настя успела и выспаться, и поиграть с камушками, которые попадались ей на тротуаре, и устать, и проголодаться. Но подойти к матери и попросить у неё что-нибудь из еды, девочка не посмела. Она привыкла терпеть и просто ждала, когда мама освободится.
Мимо ходили люди, жильцы ближайших домов, но никому не было дела до маленькой голодной девочки. А она то и дело поднимала кверху носик, принюхиваясь к ароматам, которые доносились до неё из открытых окон окружавших её чужих кухонь.
Вдруг что-то серенькое шевельнулось в ворохе листвы и Настя, ахнув, увидела любопытные глазки котёнка, который, жалобно мяукнув, вышел к ней и стал тереться о ноги. Девочка тут же схватила его на руки и, позабыв обо всем на свете, бросилась к матери:
– Ой, мамочка! Смотри, кого я нашла! Можно я возьму его себе?
– Настька, брось его сейчас же! – Валентина шагнула к дочери, вырвала у неё из рук котёнка, схватила его за шкирку и, сделав несколько шагов, перебросила его через невысокий забор, отделявший их двор от других придворовых территорий.
– Мама! – заплакала Настя, но тут же получила звонкий шлепок, заставивший её замолчать. А через пять минут Валентина увела дочь домой и принялась разогревать вермишелевый суп, который варила прошлым вечером.
– Садись ешь! – строго сказала она девочке, но той впервые не лез кусок в горло, хоть она и была очень голодна. Настя представила того серого котёнка, такого маленького и несчастного. Он тоже хочет есть, и она охотно разделила бы с ним свою порцию, но мама запретила ей брать его домой. От жалости, сжавшей её сердечко, Настя всхлипнула, а потом заплакала во весь голос.
Мать, уже доедавшая свой суп, взглянула на дочь, встала и, схватив её за руку, толкнула на кровать.
– Не хочешь, не ешь! – прикрикнула она на неё. – Но и гулять со мной не пойдёшь! Сиди тогда тут! Поняла?!
Девочка все ещё плакала, когда мать, закончив обед, снова ушла на работу, закрыв дворницкую на ключ. Вечером, когда она вернулась, Настя крепко спала, уткнувшись опухшим от слез носиков в мокрую подушку. А на столе так и стоял несъёденный суп …
***
Таких или похожих на этот день в жизни Насти было очень много. Осень сменила зима, вслед за ней пришли весна и лето. И вот опять на землю полетели жёлтые листья. Настя смотрела на всё это большими грустными глазами и не думала, что когда-нибудь её жизнь изменится. Но однажды вечером к ним в дворницкую постучали, Валентина открыла и, заулыбавшись, заговорила ласковым, незнакомым Насте голосом:
– Вале-е-ера! Какие люди и без охраны!
– Да я сам себе охрана, – усмехнулся он в ответ, а потом привлёк к себе Валентину и крепко поцеловал её в губы. – Ну что, давай немного пошалим? Я вернулся из рейса и, как видишь, очень проголодался. Как ты понимаешь, я говорю не про еду!
– Сумасшедший! – смеясь, Валентина кулаком постучала по его плечу. – Отпусти, Настька не спит! Ты что так рано явился? Я же говорила, чтобы раньше одиннадцати не приходил. Видишь, сидит, как сова уставилась на тебя!
Девочка и в самом деле во все глаза смотрела на незнакомца, а он весело подмигнул ей и сказал довольным голосом:
– А может я специально пришёл, чтобы с ней познакомиться?
– Дурак! – Валентина снова хлопнула его ладонью, но не рассердилась а, наоборот, с довольной улыбкой стала разбирать пакет с продуктами, которые тот принёс: хлеб, сыр, колбасу, консервы.
Валерий тем временем присел на кровать Насти и снова подмигнул ей:
– Ну что, я – дядя Валера. Давай знакомиться. Вот, смотри, что я тебе принёс.
Он достал из кармана пакетик странных камушков, припыленных чем-то коричневым.
– Ты что смотришь? – удивился Валерий. – Не ела, что ли, такие никогда? Это карамельки, «подушечки» называются. А сверху на них какао. Да ты попробуй. Вкусно же!
Настя послушно сунула в рот одну конфету и даже зажмурилась от удовольствия.
– Ну вот, – растянул губы в улыбке Валерий. – Я же тебе говорил! Вкусно?
– Ага, очень, – кивнула девочка и тут же добавила: – Спасибо…
– Так это ещё не всё! – Валерий, словно фокусник, достал из кармана большую шоколадку, а потом игрушку – маленького плюшевого медвежонка с клетчатым бантиком на шее.
– О-о-й! – задохнулась от восторга Настя. Она не нашла даже слов, чтобы поблагодарить доброго дядю Валеру, а он легонько щёлкнул её по носу:
– Ну что, будем с тобой дружить?
– Да! – воскликнула Настя и бросилась ему на шею. – Дядя Валера! Спасибо!!!
Валентина подошла и потянула дочь к себе:
– Ладно, хватит! – она сунула ей в руки ломоть хлеба с толстым куском колбасы и подтолкнула к двери: – Иди, погуляй! Нам с дядей Валерой поговорить надо!
Не чуя под собой ног, Настя вышла во двор и села на свою любимую скамейку. Болтая ногами, она с аппетитом съела бутерброд и сунула в рот карамельную подушечку. Вечер был тёплым, и девочка впервые в жизни чувствовала себя абсолютно счастливой. Дома её ждал славный подарок дяди Валеры – мишка с глазками-пуговками, шоколадка и конфеты подушечки. Настя успела взять с собой всего несколько штучек и уже давно все съела.
– Настька! Где ты? – Валентина вышла вслед за Валерием и позвала дочь, всматриваясь в темноту.
– Здесь! – девочка спрыгнула со скамейки и подбежала к матери. Та взяла её за руку. А Валерий потрепал девочку по голове:
– Ну что, малая, пока!
– Пока! – Настя весело помахала ему липкой ладошкой. – Приходи к нам ещё!
– Обязательно! – хохотнул мужчина, подмигнул ей и растворился в темноте.
***
С того самого дня девочка с нетерпением ждала каждого визита Валерия, ведь он никогда не жалел для девочки гостинцев или добрых слов. Настя с аппетитом съедала сладости и фрукты, которые он приносил ей. А однажды они даже вместе сходили в парк, и Настя впервые в жизни каталась на каруселях и смешном, но таком скрипучем паровозике, который, потряхивая хохочущих детей, катился по рельсам. Это был самый чудесный день в жизни маленькой девочки, и она с нетерпением ждала его повторения, не зная, что больше это чудо не вернётся к ней никогда. Как и дядя Валера…
Вместо него однажды к Валентине пришёл другой мужчина, хмурый и неразговорчивый Вадим. Он ничего не принёс Насте и даже не взглянул в её сторону, зато достал из кармана бутылку водки и стукнул ею о стол.