Аня стряхнула с ботинок снег, прижимая к уху телефон. Димка топтался рядом, пытаясь стянуть намокшие варежки.
— Нет, Кать, я не смогу проверить эту партию сегодня, — она помогла сыну расстегнуть молнию на куртке. — Понимаю, что срочно. Но у меня свекровь звонила, просила заехать.
Катя на другом конце провода что-то недовольно бубнила о сроках и поставщиках. Аня прикрыла микрофон ладонью: — Дим, раздевайся и сразу мыть руки. Уроки — за кухонным столом.
— Слушай, — она вернулась к разговору, — завтра с утра всё проверю. Первым делом. Обещаю, — и, не дождавшись ответа, нажала отбой.
Вечно так. Товар на складе, документы в офисе, ребенок на продленке, ужин на плите — и всё одновременно горит.
Но сегодня к списку неотложных дел добавился ещё один пункт. Анна посмотрела на смс от свекрови: «Андрей не берет трубку, а я не могу достать кастрюли, они под коробками. Заедь, если сможешь».
Аня вздохнула. Опять.
Муж вернулся с работы, когда она уже укладывала Димку.
— Мама звонила? — спросил он вместо приветствия, заглядывая в детскую.
— Да. Говорит, не может до кастрюль добраться.
Андрей потёр переносицу. — Давай завтра? Я с ног валюсь.
— А я не валюсь? — Аня поправила одеяло сыну. — Спи, солнышко. Папа слишком громко разговаривает.
Они вышли в коридор.
— Завтра утром я на складе, — Аня понизила голос. — А твоя мама, между прочим, второй день на макаронах сидит, потому что готовить не в чем.
— Почему она мне не позвонила?
— Звонила. Ты трубку не взял.
Андрей молча смотрел в пол. Знакомое выражение — смесь вины и бессилия. В такие моменты он становился похож на маленького мальчика, которого отчитывают за разбитое окно.
Аня смягчилась. — Слушай, я всё понимаю. Но это же твои родители. Может, хоть кастрюли им расчистим?
Квартира свёкров находилась в соседнем квартале — пятнадцать минут пешком через сквер. Стандартная двушка в панельном доме, третий этаж. Когда-то здесь было чисто и уютно. Теперь же…
Аня помнила своё первое посещение шесть лет назад. Тогда ещё всё выглядело относительно нормально. Да, в кладовке теснились какие-то коробки, на антресолях громоздились свертки, но это можно было списать на обычную бережливость советского поколения.
С каждым годом становилось хуже. После того как Николай Петрович вышел на пенсию, его странное хобби — собирать «полезные вещи» — превратилось в одержимость. Сначала он заполнил балкон. Потом — маленькую комнату. А когда продал свой гараж три года назад (машину пришлось сдать ещё раньше из-за проблем со зрением), всё окончательно вышло из-под контроля.
Аня нажала на звонок. Никто не ответил. Она позвонила ещё раз, дольше. Где-то в глубине квартиры что-то загремело.
— Кто там? — раздался хриплый голос свёкра.
— Это Аня, Николай Петрович. Я одна.
Пауза. Потом шаркающие шаги. Щелчок замка.
В щель приоткрытой двери виднелось лицо свёкра — осунувшееся, с запавшими глазами, с неопрятной седой щетиной.
— А, ты, — он приоткрыл дверь шире. — Зачем пришла?
— Ирина Сергеевна звонила. Кастрюли вам нужны?
Свёкор пожевал губами. — А Андрюха где?
— На работе задержался, — соврала Аня. — Просил меня заехать.
Николай Петрович неохотно посторонился, пропуская её в квартиру.
Запах ударил в нос сразу — затхлость, пыль, что-то кислое. Аня сделала шаг и застыла. Прихожая, где раньше могли спокойно разуться четыре человека, теперь представляла собой узкий тоннель между стопками газет и коробками. Напротив входа высилась конструкция из двух старых телевизоров, на них — облезлый радиоприемник.
— Проходи, чего встала, — свёкор протиснулся мимо.
Аня сбросила ботинки и осторожно двинулась следом, стараясь ничего не задеть. Каждый шаг давался с трудом — пол был усеян деталями, инструментами, скомканными бумагами.
В гостиной она увидела свекровь. Маленькая, ссутулившаяся женщина сидела на краешке дивана — единственном свободном пятачке. Вокруг громоздились горы… всего. Сломанные торшеры, радиодетали, стопки журналов, перевязанные бечевкой, какие-то железки, пластиковые контейнеры с болтами и гайками.
— Анечка, — свекровь попыталась улыбнуться. — Ты всё-таки пришла.
— Конечно, — Аня осторожно приблизилась, лавируя между завалами. — Где те кастрюли, которые нужно достать?
Ирина Сергеевна указала на кухню: — Там, под раковиной. Только не получается добраться — Коля вчера свои моторчики туда сложил.
Аня заглянула на кухню и почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Стол, подоконник, холодильник — все поверхности были завалены хламом. Плита еле виднелась под коробками. Путь к раковине преграждала конструкция из картонных ящиков.
— Не трогай ничего! — вдруг рявкнул за спиной свёкор. — Я там всё по системе разложил. У меня порядок!
— Коля, но мне готовить не в чем, — тихо произнесла Ирина Сергеевна.
— А ты не готовь! Макароны поели — и хватит. Чего там готовить?
Аня поймала взгляд свекрови — затравленный, полный беззвучной мольбы.
— Николай Петрович, — Аня постаралась, чтобы голос звучал спокойно, — давайте я просто подвину немного эти коробки, достану кастрюли, и всё положу обратно. Точно так же.
Свёкор насупился, смерил её подозрительным взглядом. — Только смотри, ничего не выкидывай. Это всё нужные вещи. Ценные. Вы, молодежь, ничего не цените, всё готовы выбросить. А я эти моторчики три месяца собирал. Они рабочие!
— Я понимаю, — кивнула Аня, хотя на самом деле ничего не понимала. — Просто подвину на минутку.
С трудом она опустилась на корточки и начала осторожно перемещать коробки, стараясь запоминать их расположение. Из некоторых торчали провода, другие позвякивали чем-то металлическим. На одной красовалась надпись «Пружины от дивана (хорошие)».
Свёкор стоял над душой, комментируя каждое движение: — Осторожнее! Вот так клади. Нет, не сюда! Эта коробка не с этими должна стоять!
Наконец, Аня добралась до шкафчика под раковиной. Вытащила две кастрюли и ковшик, вручила их свекрови. Начала аккуратно возвращать коробки на места.
— Вот, Коля, теперь я смогу суп сварить, — свекровь прижимала к груди кастрюли, как сокровище.
— Суп, суп, — проворчал свёкор. — Только и думаете, что о еде.
Завершив перестановку, Аня выпрямилась. Кухня была крошечной, душной, с единственным тусклым светильником под потолком. Она невольно представила, как Ирина Сергеевна изо дня в день пытается что-то приготовить в этих условиях. Как пробирается через завалы, чтобы попить воды.
Домой Аня вернулась мрачнее тучи. Андрей сидел на кухне с ноутбуком, что-то сосредоточенно печатая.
— Как там? — спросил он, не поднимая глаз.
Аня скинула куртку на спинку стула. — Хуже, чем ты думаешь.
— Да куда уж хуже, — он невесело усмехнулся.
— Туда, — отрезала она. — У твоей мамы синяки на руках. Знаешь, откуда? Натыкается на углы коробок, когда пытается пройти из комнаты в ванную.
Андрей наконец оторвался от экрана. — Что ты предлагаешь? Насильно всё выбросить? Так они нас на порог больше не пустят.
Аня налила себе чаю и села напротив мужа. — Не знаю. Но что-то делать надо. Твоя мать там как призрак — серая, высохшая. Когда я уходила, она шепнула: «Приходи на следующей неделе, я кое-что отложила, может, выбросить удастся».
Андрей напрягся: — Ты согласилась?
— А что я должна была сказать? — она обхватила чашку ладонями, грея озябшие пальцы. — Твоя мать просит о помощи. По-своему, украдкой, но просит.
Андрей захлопнул ноутбук с такой силой, что Аня вздрогнула. — Знаешь, чем это закончится? Отец обнаружит пропажу, закатит скандал, обвинит её в предательстве. А потом достанет и мне, и тебе. Особенно мне — как «зачинщику заговора».
— Но мы должны что-то сделать.
— Я пробовал, — в глазах Андрея мелькнуло что-то, похожее на страх. — Помнишь, год назад? Когда я предложил разобрать хлам в маленькой комнате?
Аня помнила. Крики слышались даже на лестничной площадке. «Предатель», «неблагодарный», «хочешь от меня избавиться» — это были самые мягкие выражения, которые тогда использовал свёкор. Закончилось всё тем, что Николай Петрович схватил Андрея за грудки и толкнул к стене. «В мой дом больше не приходи,» — процедил он сквозь зубы.
Две недели они не общались. Потом Ирина Сергеевна позвонила, как ни в чем не бывало, пригласила на день рождения внука. Словно ничего не случилось. И они все сделали вид, что так и есть.
— Хорошо, — Аня отставила чашку. — Что если мы найдем специалиста? Психолога, который работает с такими… случаями.
Андрей покачал головой: — Отец скорее умрет, чем признает, что у него проблемы. Да и маме неловко будет.
— А жить среди помойки ей не неловко? — Аня повысила голос и тут же осеклась, вспомнив о спящем сыне. — Прости. Просто… это же ненормально. И опасно. Что если случится пожар? Там же выйти невозможно.
Андрей потер лицо руками. — Я знаю. Я всё это знаю.
В следующий вторник Аня снова пришла к свекрови. На этот раз она выбрала время, когда Николай Петрович ходил за пенсией — про это осторожно сообщила Ирина Сергеевна.
— Только недолго, — свекровь нервно поглядывала на часы, впуская Аню. — Он через час вернется.
Квартира выглядела ещё хуже, чем в прошлый раз. Теперь проход из прихожей в комнату стал настолько узким, что приходилось протискиваться боком.
— Я тут собрала кое-что, — свекровь указала на пакет, стоявший у балконной двери. — Старые журналы… Коля не заметит, он все равно новые тащит каждый день.
Аня заглянула в пакет. Пожелтевшие номера «Науки и жизни» за 1980-е годы. — Ирина Сергеевна, может, вы всё-таки поговорите с ним? Объясните, что так жить невозможно…
Свекровь опустила глаза. — Бесполезно. Он на любое замечание кричит, что я не понимаю ценности вещей. Что всё это — его проекты, его работа.
— Какая работа, Ирина Сергеевна? — Аня обвела взглядом комнату. — Он хоть раз что-то починил из всего этого?
— В том-то и дело, что пытается. Сидит с паяльником, что-то крутит, соединяет… Потом бросает и начинает новое. Говорит, деталей не хватает, и тащит ещё.
Аня присела на краешек стула, единственного, который не был завален. — Вы же понимаете, что это болезнь?
Свекровь вздохнула. — Он всегда был… бережливым. Но раньше это всё в гараже хранилось. А теперь… — она развела руками.
— Андрей беспокоится, — Аня понизила голос. — И я тоже. Тут же дышать нечем. И опасно.
— А что делать? — свекровь впервые подняла на Аню глаза, полные слез. — Выгнать его? Куда? Или самой уйти? Но он же пропадет. Не ест, если не напомнить. Таблетки забывает пить.
Аня почувствовала ком в горле. Эта женщина сорок лет прожила с мужем. Вырастила сына. И теперь превратилась в тень, обреченную лавировать между гор хлама.
— Может, социальные службы… — начала Аня, но свекровь замахала руками: — Нет-нет! Только не это. Это же позор. Соседи что скажут? Да и Коля никого не пустит.
В дверях загремел ключ. Обе женщины вздрогнули.
— Быстрее, — Ирина Сергеевна схватила пакет с журналами и сунула Ане. — Спрячься где-нибудь! Я его отвлеку.
Аня растерянно осмотрелась: — Где? Тут же каждый сантиметр занят.
— За шкафом встань, — свекровь торопливо указала на узкий простенок между стеной и старым серванитом. — Я его в ванную отправлю, а ты тихонько выскользнешь.
Аня, как во сне, подхватила пакет и протиснулась в указанное убежище. Сердце колотилось как сумасшедшее. «Что я делаю? Прячусь в квартире родителей мужа, как воровка,» — мелькнула абсурдная мысль.
— Ира! Ты где? — донесся из прихожей голос свёкра.
— Здесь, Коля, — отозвалась свекровь спокойным голосом. — Как прогулялся? Руки помой, я чай поставила.
— С кем ты разговаривала? Мне показалось, я голоса слышал.
— Телевизор был включен, — не моргнув глазом соврала Ирина Сергеевна. — Иди, помой руки, ты же с улицы.
Аня услышала, как свёкор что-то ворчит, потом шаркающие шаги, скрип двери ванной комнаты. Свекровь тут же оказалась рядом.
— Быстрее, — прошептала она. — Он долго руки моет, это у него ритуал такой.
Аня на цыпочках прокралась к входной двери, стараясь не задеть ничего из хлама. Свекровь беззвучно открыла замок. Из ванной доносился шум воды.
— Спасибо, — шепнула Аня, сжимая пакет с журналами.
Свекровь только кивнула, в глазах стояли слезы. Аня выскользнула на лестничную площадку, дверь за ней тихо закрылась. Она быстро спустилась по лестнице и остановилась на первом этаже, пытаясь отдышаться. В руках она всё ещё сжимала пакет с журналами — нелепое свидетельство их маленького заговора.
— Знаешь, что самое страшное? — говорила она вечером Андрею. — Твоя мать боится. Реально боится твоего отца.
Андрей молчал, глядя в одну точку.
— И квартира… Там же настоящий лабиринт. Я еле выбралась. А если пожар? Они сгорят заживо, понимаешь?
— Понимаю, — он поднял на неё глаза. — Но что ты предлагаешь? Я уже не знаю, что делать.
— Давай хотя бы попробуем. Ещё раз. Приедем вместе, поговорим. Спокойно, без давления.
— О чём? Я уже сто раз объяснял отцу, что так жить нельзя. Для него эти вещи — смысл жизни. Он там что-то изобретает, понимаешь? В своей голове он не старый пенсионер, тащащий хлам с помойки. Он — ученый, инженер, гений, которого не оценили.
Подобные вылазки повторились ещё дважды. Аня приходила, когда свёкор уходил, и они со свекровью потихоньку выносили то, что можно было убрать без риска обнаружения: старые газеты, сломанные пластиковые игрушки, рассыпавшиеся на части журналы. Ничего ценного, ничего существенного. Капля в море хлама.
Однажды Ирина Сергеевна позвонила Андрею. Голос её звучал странно — тихий, прерывающийся: — Андрюша, прости, что беспокою… Ты не мог бы принести мне лекарство от давления? У меня закончилось, а выйти не могу…
— Что значит — выйти не можешь? — Андрей нахмурился, прижимая телефон к уху.
Пауза. — Коля… заставил перенести диван. Теперь он перекрывает часть коридора. Я не протискиваюсь.
Тишина. — Мам, — Андрей говорил тихо, словно боялся, что кто-то услышит, — отец что, запер тебя?
— Нет-нет, — она торопливо перебила сына. — Он не специально. Просто у него новый проект, ему нужно место для работы, вот он и…
— Я сейчас приеду, — Андрей оборвал её. — Сиди там, никуда не уходи.
Он повесил трубку и повернулся к Ане. Лицо его было белым, как мел. — Отец запер мать в комнате. Передвинул диван так, что она не может выйти.
— Господи, — Аня прижала руку ко рту. — Он что, совсем с ума сошел?
— Едем, — Андрей схватил ключи от машины. — Дима пусть остается, он уже большой. Справится пару часов один.
Всю дорогу они молчали. Андрей вцепился в руль так, что побелели костяшки пальцев. Припарковавшись у дома родителей, он выскочил из машины и почти бегом направился к подъезду. Аня едва поспевала за ним.
Дверь открыл свёкор. Вид у него был растрепанный, на щеке — свежая царапина. — А, Андрюха, — он окинул сына недовольным взглядом, потом заметил Аню и нахмурился ещё сильнее. — Опять вдвоем пришли? Чего надо?
— Мама звонила. Ей нужны лекарства.
— А, ерунда это всё, — свёкор махнул рукой. — Ничего с ней не случится. Подумаешь, давление. У всех давление.
— Пусти, — Андрей шагнул вперед. — Я хочу её увидеть.
Николай Петрович посторонился, но без энтузиазма. Квартира встретила их душным спертым воздухом и новыми горами хлама. Теперь даже тот узкий проход, по которому Аня протискивалась в прошлый раз, был уже наполовину.
— Мама! — позвал Андрей.
— Я здесь, сынок, — слабый голос донесся из дальней комнаты. — В спальне.
Они проследовали за свёкром по узкому коридору. То, что Аня увидела в конце, заставило её похолодеть: старый массивный диван был сдвинут так, что закрывал почти весь дверной проем в спальню. Оставался лишь узкий зазор, через который с трудом мог протиснуться худощавый мужчина. Для полной Ирины Сергеевны этот проход был непреодолим.
— Мама, — Андрей остановился перед дверью, растерянно глядя на этот абсурдный тюремный затвор. — Ты как?
В щель виднелось бледное лицо свекрови. — Нормально, сынок. Коля сказал, что вечером передвинет обратно. Ему просто для работы нужно было…
— Для какой, к чёрту, работы? — Андрей повернулся к отцу. — Ты понимаешь, что делаешь? Ты мать в заложники взял!
— Не ори на меня! — свёкор вдруг выпрямился, сжал кулаки. — В моем доме что хочу, то и делаю! Ей же не плохо там. Лежит, телевизор смотрит. А мне надо было место для монтажа. Я радиоприемник новый собираю.
— Радиоприемник? — Андрей обвел рукой заваленную комнату. — Среди всего этого хлама?
— Это не хлам! — свёкор повысил голос. — Это ценные вещи! Детали! Материалы!
— Папа, — Андрей вдруг заговорил спокойнее, — давай вместе подвинем диван. Мама должна иметь возможность выйти. А потом я тебе помогу с твоим… приемником.
Николай Петрович помолчал, словно обдумывая предложение. — Нет, — наконец сказал он. — Там всё точно выставлено. Нельзя двигать.
— Коля, — неожиданно твердо произнесла Ирина Сергеевна из-за дивана. — У меня голова кружится. Мне в туалет нужно.
— Потерпишь! — отрезал свёкор. — Вечером сдвину.
Что-то изменилось в лице Андрея. Аня знала этот взгляд — так муж смотрел, когда принимал трудное решение.
— Отойди, — сказал он отцу.
— Чего?
— Отойди. Мы с Аней сами двинем.
— Я сказал — нет!
Андрей сделал шаг вперед, и свёкор инстинктивно отступил. — Ты что, руку на отца поднимешь?
— Если понадобится — да, — тихо ответил Андрей. — А теперь посторонись.
Николай Петрович отступил ещё на шаг, в глазах мелькнуло что-то новое — не злость, а скорее удивление, почти замешательство.
Андрей и Аня вдвоем навалились на диван. Он оказался невероятно тяжелым — не столько сам по себе, сколько из-за груды вещей, наваленных на него и вокруг. Ножки скрипели по полу, что-то падало с подлокотников, рассыпалось. Свёкор метался рядом, пытаясь подхватить падающие предметы.
— Осторожно! Это же редкие запчасти! Ты знаешь, сколько я их собирал?!
Наконец они сдвинули диван достаточно, чтобы Ирина Сергеевна могла выйти. Она появилась на пороге — растрепанная, бледная, в мятом халате. Губы подрагивали.
— Спасибо, — прошептала она, не глядя на мужа. — Я только в ванную…
Она с трудом протиснулась мимо них и скрылась в конце коридора.
— Доволен? — Николай Петрович уставился на сына. — Весь порядок нарушил. Два часа расставлял, а ты…
— Папа, — Андрей вдруг опустился на краешек сдвинутого дивана. — Ты понимаешь, что происходит? Ты мать запер. Запер в комнате на целый день. Из-за этого, — он обвел рукой горы хлама.
— Ничего страшного не случилось бы, — пробормотал свёкор, но уже без прежней уверенности.
— А если бы случилось? — Андрей смотрел прямо в глаза отцу. — Если бы ей стало плохо? Если бы пожар начался?
— Какой пожар? Я аккуратный.
Андрей вдруг наклонился и поднял с пола упавшую при перестановке газету. Развернул её. На пожелтевших страницах красовался заголовок: «Хозяйке на заметку» и дата — 1982 год.
— Зачем ты это хранишь, пап?
Николай Петрович потянулся за газетой: — Там хорошие советы. Полезные. Как технику продлить…
— В 1982 писали про технику, которой давно нет, — Андрей не отдавал газету. — А если я сейчас начну всё это выносить? Вот, — он ткнул пальцем в гору коробок у стены, — этот хлам?
Лицо свёкра исказилось. — Только попробуй! Это мое! Моя жизнь!
— В этом и проблема, — Андрей покачал головой. — Твоя жизнь теперь — это мусор. И мамину жизнь ты тоже в мусор превратил.
Из ванной вернулась Ирина Сергеевна — немного посвежевшая, с причесанными волосами. Она остановилась в дверях, глядя на мужчин.
— Что такое? — её голос звучал встревоженно. — Вы поссорились?
— Мама, — Андрей поднялся ей навстречу. — Собирай вещи. Поедешь к нам. Хотя бы на пару дней.
— Что?! — воскликнули одновременно оба старика.
— Ты с ума сошел, — свёкор шагнул к жене, словно загораживая. — Никуда она не поедет!
— Андрюша, ну как же… — Ирина Сергеевна растерянно оглядывалась. — А отец как? Один?
Андрей взял мать за руки: — Мама, ты здесь заперта. В прямом смысле. В комнате без выхода. Среди хлама. Ты этого хочешь?
Свекровь молчала, опустив голову.
— Если он не хочет ничего менять — это его выбор, — продолжал Андрей. — Но тебя мы забираем. Хотя бы на время.
Николай Петрович вдруг осел на стул. Его гнев словно испарился, оставив растерянность и какую-то детскую обиду. — Предатели, — пробормотал он. — Все предатели…
***
Ирина Сергеевна ехала на переднем сиденье, крепко прижимая к груди маленькую дорожную сумку. Она взяла с собой белье, халат, тапочки, лекарства. Ничего больше.
Николай Петрович остался стоять в дверях. Сгорбившись, с застывшим выражением детской обиды и растерянности. Он даже не пытался остановить жену. Только смотрел, как она уходит, и беззвучно шевелил губами.
Всю дорогу в машине стояла тишина. Андрей сосредоточенно вёл, Аня изредка поглядывала на свекровь в зеркало заднего вида. Ирина Сергеевна казалась постаревшей на десять лет — серая, сухая, с потухшим взглядом.
— Коля будет скучать, — вдруг произнесла она, когда они уже подъезжали к дому. — Один. С кем он будет разговаривать?
— С телевизором, как обычно, — ответил Андрей, стараясь, чтобы голос звучал легко. — Не переживай, мам. Это ненадолго. Пока он не осознает…
Он не закончил фразу. Что именно должен был осознать Николай Петрович? Что его одержимость разрушает не только его жизнь, но и жизнь близких? Что квартира превратилась в свалку, опасную для жизни? Что он, по сути, держал жену в плену?
— Ты же знаешь его, — Ирина Сергеевна слабо улыбнулась. — Он упрямый. Всегда таким был. Ещё до твоего рождения.
— Знаю, — Андрей кивнул. — Но одно дело — упрямство, другое — то, что происходит сейчас.
Дима встретил их с восторгом. Для него приезд бабушки был праздником.
— Баба Ира! — он повис у неё на шее. — Ты к нам насовсем?
— Нет, милый, — она ласково потрепала его по голове. — Только погостить.
— А почему дедушка не приехал?
Свекровь бросила быстрый взгляд на Андрея, и он вмешался: — У дедушки дела, сынок. Важный проект. Ты лучше покажи бабушке, какую модель собрал.
Дима просиял и потащил бабушку в свою комнату, наперебой рассказывая о новом конструкторе.
Когда они остались одни, Аня обняла мужа: — Ты молодец. Правильно сделал.
Андрей прижался лбом к её плечу. — Не знаю. Может, не стоило… Отец теперь вообще нас видеть не захочет.
— Подумай о маме, — Аня погладила его по спине. — Ей нужна передышка. И тебе тоже.
— Да, наверное, — он выпрямился, потер лицо руками. — Пойду постель ей застелю в гостиной.
Первые дни Ирина Сергеевна выглядела потерянной. Часами сидела у окна, всматриваясь в проходящих внизу людей. Много спала. Почти не ела. Каждый вечер звонила мужу, разговор всегда был коротким и напряженным.
— Как ты там? — спрашивала она. — Нормально, — отвечал он. — Ты поел? — Поел. — Таблетки принял? — Принял. — Я скоро вернусь. — Угу.
И так каждый день. Аня слышала эти разговоры, проходя мимо кухни, где свекровь уединялась с телефоном.
На четвертый день что-то изменилось. Ирина Сергеевна вдруг начала помогать по дому. Сначала робко предложила погладить белье. Потом приготовила обед — настоящий, с супом и вторым, не то что привычные Анины наскоро сооруженные блюда после работы. К вечеру она даже затеяла печь пирог — впервые за много лет.
— Я и забыла, как это — на нормальной кухне готовить, — призналась она Ане, когда они вместе мыли посуду. — Без препятствий. Без боя за каждый сантиметр столешницы.
Аня молча кивнула, боясь спугнуть этот момент откровенности.
— Знаешь, — продолжила свекровь, тщательно вытирая тарелку, — мы с Колей раньше часто в театр ходили. Ездили отдыхать на море. У нас гости бывали…
Её голос дрогнул.
— А потом это всё… постепенно… Сначала мелочи начал тащить. Я не придавала значения. Потом больше, больше… — она поставила тарелку на полку. — А когда опомнилась — уже поздно было. Всё заполонило.
— Это болезнь, Ирина Сергеевна, — осторожно сказала Аня. — Есть специалисты, которые с этим работают.
Свекровь горько усмехнулась: — Думаешь, он пойдет? Да скорее умрет, чем признает, что у него… проблемы.
Они закончили с посудой и сели пить чай. За окном уже темнело. Дима уснул, начитавшись с бабушкой книжек.
— А знаешь, — вдруг сказала свекровь, разглядывая чаинки на дне чашки, — я ведь не вернусь домой.
Аня чуть не поперхнулась: — Совсем?
— По крайней мере, пока там всё так, — повторила Ирина Сергеевна твердо. — Не могу больше жить среди этих завалов.
— Но… Николай Петрович…
— Пусть подумает, — в глазах свекрови появился стальной блеск. — Я сорок два года терпела. Достаточно.
Следующие дни свекровь потихоньку обживалась у них. Поначалу стеснялась, всё время спрашивала, не мешает ли. «Что ты, мама, не говори так,» — уверял Андрей. Дима был счастлив — бабушка читала ему книжки и пекла блины по утрам.
Вечером пятого дня раздался звонок в дверь. На пороге стоял Николай Петрович — небритый, в помятой куртке, с пакетом в руках.
— Ира здесь? — спросил он, не глядя на Андрея.
— Да, проходи, — Андрей посторонился, пропуская отца.
Свёкор протиснулся в прихожую, огляделся, словно оценивая, сколько здесь свободного места. Из кухни выглянула Ирина Сергеевна.
— Коля? — она на мгновение застыла, потом шагнула навстречу. — Что случилось?
— Ничего, — он протянул ей пакет. — Вот, принес… твои тапочки. Те, зимние. Подумал, тебе нужно.
Андрей и Аня переглянулись. Николай Петрович, преодолевший свою гордость и пришедший к сыну с повинной головой — это было что-то невероятное.
— Спасибо, — свекровь приняла пакет. — Как ты там?
— Нормально, — он пожал плечами. — Суп из пакетов варю.
— Проходи, — она кивнула на кухню. — Чаю попьем.
Они сидели за столом вчетвером. Николай Петрович заметно нервничал, крутил в руках чашку, то и дело поглядывал на часы.
— Ты это… домой-то вернешься? — наконец спросил он жену.
Ирина Сергеевна отставила чашку. — Не знаю, Коля. Тут я хотя бы свободно дышу.
Николай Петрович побледнел. — То есть… не вернешься?
— А зачем? — она посмотрела ему прямо в глаза. — Чтобы снова между коробками протискиваться? Чтобы меня в комнате запирали?
— Я же не специально, — пробормотал он, опустив голову. — Просто так получилось…
— Сорок два года так получалось, Коля, — её голос звучал устало, но твердо. — Я всё это время терпела, молчала. Думала — твое хобби, твой интерес. Но это уже не интерес. Это болезнь.
Наступила тишина. Николай Петрович смотрел в стол, сгорбившись, постаревший, поникший.
— И что теперь? — наконец спросил он.
— Не знаю, — Ирина Сергеевна развела руками. — Но так продолжаться не может. Я у Андрюши и Ани пока поживу.
Андрей откашлялся: — Пап, может, всё-таки к специалисту? Есть психологи, которые с такими… особенностями работают.
— Я не псих! — свёкор вскинул голову.
— Никто этого и не говорит, — мягко возразила Аня. — Просто есть люди, которые могут помочь справиться с… тягой к накопительству.
Николай Петрович обвел всех взглядом — затравленным, как у пойманного зверя.
— Я без Иры не могу, — вдруг сказал он глухо. — Кто суп варить будет? Кто таблетки даст?
— Тогда придется что-то менять, — Ирина Сергеевна смотрела на мужа почти с нежностью. — Расчистить квартиру. Хотя бы частично. Чтобы жить по-человечески.
Свёкор молчал, теребя салфетку.
— Мы поможем, — вдруг сказал Андрей. — Если ты согласишься… мы с Аней приедем. Постепенно, понемногу разберем. Не всё сразу. Сначала кухню, потом комнату…
— Выбрасывать будете? — Николай Петрович сник.
— Только с твоего разрешения, — твердо сказала Аня. — Что захочешь сохранить — сохраним. Но расположим иначе. Чтобы проходы были. Чтобы дышать можно было.
Утром Аня сидела на лавочке у подъезда, в волосах пыль, ногти в грязи, руки озябли на промозглом весеннем ветру. Андрей опустился рядом, протянул ей банку колы.
— Представляешь, — он сделал глоток из своей банки, — отец согласился отдать телевизоры. Все четыре.
— Прогресс, — Аня слабо улыбнулась.
Всю ночь они разбирали завалы в маленькой комнате родительской квартиры. Выносили коробки, сортировали, складывали мусор в пакеты. Николай Петрович метался между ними, то возражая, то соглашаясь, то хватаясь за сердце. Но к утру один угол комнаты был расчищен — там поставили кровать для Ирины Сергеевны.
— Это только начало, — Андрей потер усталые глаза. — Работы на месяцы.
— Может, и на годы, — кивнула Аня. — Это же не просто хлам разобрать. Это привычку, болезнь лечить.
Они помолчали. Из открытого окна на пятом этаже доносились звуки радио — кто-то включил музыку.
— Знаешь, — Аня повернулась к мужу, — это не наш дом. Но это твои родители. И если мы не будем их спасать — то кто тогда?
Андрей кивнул, глядя куда-то вдаль.
— Только скажи, пожалуйста, — она толкнула его плечом, пытаясь разрядить обстановку, — что ты не начнешь собирать утюги.
Он рассмеялся впервые за долгое время — хрипло, устало, но искренне.
— Нет, — он покачал головой. — Если что и соберу — то только бутылки из-под пива. По пятницам.
Они встали и медленно пошли домой. Впереди ещё был долгий путь — месяцы кропотливой работы, уговоров, компромиссов. Возможно, новые срывы и конфликты. Николай Петрович не изменится за один день. Может быть, не изменится никогда полностью.
Но сегодня они сделали первый шаг. Расчистили крошечный участок — не только в захламленной квартире, но и в запутанных семейных отношениях.
Иногда помогать — это не спасать. Это расчистить путь к спасению. Хотя бы на шаг.
И сегодня этот шаг был сделан.
