Игорь помнил этот звук с детства. Тихий скрип половиц в коридоре, когда мать крадётся к его комнате послушать, не разговаривает ли он с женой. И вот теперь, в свои тридцать два, он снова ловил себя на том, что прислушивается к этому звуку, сидя на кухне собственной квартиры.
— Она опять задерживается? — Татьяна Михайловна возникла в дверном проёме, как призрак в бордовом халате. Её тонкие губы, накрашенные даже дома, изогнулись в привычной усмешке. — Четвёртый раз за неделю, если я правильно считаю.
Игорь поморщился, глядя на часы. 19:22. Катя обещала быть к семи.
— У неё работа у нее, мам. Ты же знаешь.
— Знаю, — кивнула Татьяна, подходя к плите. — И про проект знаю, и про корпоративы знаю. И про то, как женщины делают карьеру, тоже знаю.
Она произнесла это тем особенным тоном, который использовала всегда, когда говорила об отце. Так же она говорила: «Он, конечно, мог бы хоть раз нас навестить» или «Интересно, он вообще помнит, когда у тебя день рождения?»
— Давай не будем, а? — устало попросил Игорь, потирая переносицу.
Он ненавидел себя за эту слабость — за то, что даже сейчас, после двадцати двух лет жизни без отца, любое напоминание о нём отзывалось тупой болью в груди. Будто все эти годы он прятал там осколок, который никак не мог вытащить. Но хуже всего было чувство вины, преследовавшее его с детства.
Вина за то, что отец ушёл именно из-за него — слишком шумного, слишком требовательного, недостаточно послушного ребёнка — как всегда говорила ему мать. За то, что мать осталась одна и так и не смогла построить новую семью, растратив свою жизнь на воспитание сына — а отец-то быстро нашел себе спутницу. За то, что каждый раз, когда он смеялся с Катей или играл с Мишей, где-то внутри сознания мелькала предательская мысль: а мама ведь никогда не была по-настоящему счастлива после ухода отца.
Каким правом он, Игорь, позволял себе радоваться жизни, когда сломал судьбу собственной матери? Именно поэтому он так редко перечил ей — каждый её упрёк находил в его душе благодатную почву, взращенную годами невысказанного чувства вины.
— Конечно, не будем, — Татьяна поставила перед ним тарелку с дымящимся борщом. — Кушай, пока горячий. Я туда говядины положила, не как твоя — кости да овощи.
Игорь послушно взялся за ложку. Было время, когда он спорил, защищал Катю, объяснял матери, что «её диетический борщ» — это сознательный выбор, а не неумение готовить. Но потом понял бесполезность этих споров. Проще съесть и промолчать.
— А Мишенька где? — спохватилась вдруг Татьяна.
— Спит, — Игорь благодарно улыбнулся, вспомнив сына. — Я ему почитал Дракона и он сразу отключился.
Мать поджала губы:
— Всё-таки это ненормально, что трёхлетний ребёнок привык засыпать без матери. В моё время…
Она не договорила — в прихожей хлопнула дверь. Катя вернулась.
Игорь видел, как напряглись плечи жены, когда она заметила свекровь за столом. Как сверкнули на миг зелёные глаза, прежде чем она взяла себя в руки. Рыжие волосы растрепались от ветра видимо, на щеках играл румянец.
— Добрый вечер, Татьяна Михайловна, — голос Кати звучал нейтрально, но твёрдо.
— Ужинать будешь? — вместо приветствия спросила Татьяна. — Борщ я сварила.
— Спасибо, я перекусила в офисе, — Катя сбросила пальто и устало опустилась на стул напротив Игоря. — Миша спит?
— Да, — кивнул Игорь, разрываясь между желанием обнять жену и страхом увидеть неодобрительный взгляд матери. — Ты как? Закончили?
— Почти, — Катя улыбнулась, и от этой улыбки у Игоря сдавило сердце. — Завтра финальная правка и…
— Ой, послушать вас, так прямо Госплан спасаете, — перебила Татьяна, с грохотом ставя чашку на стол. — Презентации, дедлайны… А то, что ребёнок мать не видит — это ничего? Отец спать укладывает!
Улыбка Кати померкла.
— Игорь, — очень спокойно произнесла Катя, не глядя на свекровь. — Можно тебя на минутку?
Они вышли в спальню, и Катя плотно закрыла дверь.
— Долго это будет продолжаться? — без предисловий спросила она.
Игорь тяжело опустился на кровать:
— Слушай, я понимаю, ты устала, она тоже на взводе…
— Нет, — Катя покачала головой. — Не устала. Я в бешенстве. Я работаю — у меня интересная и важная для меня работа, чтобы у нас была возможность наконец переехать. Мы три года говорим о собственной квартире, Игорь! А вместо поддержки, я не говорю уже о похвале, я каждый день возвращаюсь домой, где меня встречают допросом, где я была и почему так поздно. Я еще и оправдываться должна.
— Мама просто волнуется, — привычно произнёс Игорь, разглядывая узор на ковре. — Ей шестьдесят два, она одинока, ей нужно…
— Ей нужен внук и сын под боком, я понимаю, — Катя присела рядом и взяла его за руку. — Но и мне нужен муж, а не пятнадцатилетний подросток, который боится матери. Я чувствую, что теряю тебя, Игорь.
Он поднял на неё глаза — усталые, с тенью растущей тревоги:
— Что это значит — теряешь?
Катя глубоко вздохнула:
— Мы с Мишей могли бы пожить у моих родителей, пока не закроем ипотеку. Это было бы логично, учитывая…
— Нет! — Игорь вскочил. — Даже не думай. Мама этого не переживёт!
— А наш брак? — почти шёпотом спросила Катя. — Он переживёт?
Игорь провёл рукой по волосам — кстати жест, который он перенял от отца. Память услужливо подбросила картинку: восьмой день рождения, отец так же ерошит волосы, выслушивая очередной упрёк матери и ее очередная ревность к очередной коллеге.
— Давай подождём ещё немного, — наконец сказал он. — Ещё месяц-два, и я получу повышение. Тогда мы точно сможем позволить себе ипотеку.
Катя смотрела на него с таким разочарованием, что ему стало не по себе.
— Хорошо, — наконец кивнула она. — Но я хочу, чтобы ты пообещал: если твоя мать ещё раз скажет Мише, что «мама плохая, потому что всё время работает», мы съедем. Неважно куда. Я этого больше не потерплю.
Игорь похолодел:
— Она сказала ему это?
— Спроси у неё сам, — Катя устало поднялась. — Я в душ.
Игорь остался сидеть на краю кровати, раздираемый противоречивыми чувствами. Часть его хотела немедленно пойти к матери и потребовать объяснений. Другая — та, что годами училась избегать конфликтов — убеждала, что Катя преувеличивает, что мать не могла сказать такого ребёнку. В итоге он не сделал ни того, ни другого — просто лёг спать, притворившись, что уже задремал, когда Катя вернулась из ванной. В эту ночь между ними впервые пролегла невидимая граница — тонкая, как лезвие, но уже непреодолимая.
Утром мать вела себя как ни в чём не бывало. Миша радостно щебетал про какую-то историю, которую бабушка ему рассказала, а Игорь внимательно следил за интонациями, взглядами, жестами — пытаясь уловить признаки того, о чём говорила Катя. Но не увидел ничего особенного. Может, жена и правда придумала? Может, это просто усталость и раздражение говорили в ней?
Он уговаривал себя, что всё наладится само собой. Что им просто нужно немного больше денег и своя квартира. Что конфликт между матерью и женой — это нормально, так у всех бывает. Что нужно просто переждать.
Только позже — намного позже — он понял, что именно в тот вечер должен был сделать выбор. И сделал его, промолчав.
Первая трещина в броне его доверия к жене появилась в марте.
— Вот же… куда она пропала? — Катя торопливо перебирала вещи на столике в прихожей. — Игорь, ты не видел мою синюю папку? Я её вчера сюда положила.
— Нет, — он выглянул из ванной с зубной щеткой во рту. — На кухне посмотри.
Катя поспешила на кухню, где Татьяна неторопливо помешивала чай, делая вид, что читает газету.
— Татьяна Михайловна, вы не видели тут синюю папку?
Татьяна подняла глаза от газеты:
— А что в ней такого важного? — она отхлебнула чай. — Прямо с ног сбилась.
— Документы для сегодняшней презентации, — в голосе Кати зазвенело раздражение. Она глянула на часы — опаздывала уже на пятнадцать минут.
— А-а-а, — Татьяна как бы между прочим приподняла газету, под которой лежала синяя папка. — Эта, что ли?
Катя схватила папку:
— Спасибо. Только в следующий раз не трогайте мои вещи, хорошо?
— И не собиралась, — Татьяна вскинула брови. — Больно надо. Секретные материалы, наверное? Или чертежи новой электростанции? — она усмехнулась и вернулась к газете.
Игорь, вошедший на кухню, увидел, как Катя крепко стиснула папку и, ничего не ответив, быстро вышла.
Когда за Катей закрылась дверь, мать посмотрела на сына с выражением оскорблённой невинности:
— Видишь, как она со мной разговаривает? В моём доме!
— Технически, это моя квартира, мам, — осторожно заметил Игорь. — И Катя просто устала. У неё аврал на работе.
— А, ну конечно, — Татьяна отодвинула чашку с чаем. — Аврал. Так теперь это называется.
— Что ты имеешь в виду?
Мать демонстративно вздохнула:
— Ничего, сынок. Просто странно мне видеть, как ты работаешь с утра до ночи, а она всё пропадает где-то с этими «презентациями». Ты в неё веришь — и слава богу. Но только помни: ты слишком добрый, как твой отец. А женщины этим пользуются. Они предают. Все предают — не доверяй никому, кроме меня.
Игорь хотел возразить, но не нашёлся с ответом. Эти слова он слышал столько раз, что они звучали в голове как мантра.
Вечером, укладывая Мишу, он не сдержался и спросил:
— Сынуль, а что бабушка говорит про маму?
Мальчик, сосредоточенно пристраивая плюшевого дракона на подушке, пожал плечами:
— Сынуль, а что бабушка говорит про маму?
Мальчик, сосредоточенно пристраивая плюшевого дракона на подушке, пожал плечиками:
— Баба гаваит… мама нас не любит. Мама на аботе, — он шмыгнул носом и потеребил ухо дракона.
— Что?! — Игорь похолодел. — Она правда так сказала?
Миша кивнул, продолжая возиться с игрушкой:
— Угу. Мама уйдёт, как деда. А Миша с папой и бабой будет, — произнес он по-детски коверкая слова, но от этого слова звучали еще страшнее в своей простоте.
Из всех манипуляций матери это была самая жестокая.
Игорь крепко обнял сына, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева. Той ночью он впервые серьёзно поругался с матерью.
— Как ты могла такое сказать ребёнку?! — шипел он, стараясь не разбудить Мишу. — Ты понимаешь, что травмируешь его? Что это ложь?
Татьяна горестно всплеснула руками:
— Господи, ты и правда веришь, что она работает допоздна? — в голосе матери звучало неподдельное беспокойство. — Ты хоть раз проверял?
— Я доверяю своей жене, — отчеканил Игорь.
— А зря, — мать внезапно успокоилась и посмотрела на него с жалостью. — Я тоже себе говорила: «Я верю Володе. Раз говорит, что на заводе задержался — значит, так и есть». А сам знаешь, чем всё кончилось? Никакого завода и не было! Он просто обманывал меня, а я и верила. Потому что слишком любила.
Она тяжело вздохнула:
— Все эти «собрания», «срочные чертежи», «план горит»… И я, как глупая, сидела ждала его с ужином. А потом выяснилось… — голос её дрогнул. — Ты не хочешь видеть правду, потому что боишься её. Точно как я тогда. Ты в этом весь в меня — такой же доверчивый. А она — копия твоего отца. Даже отговорки похожие.
Она положила руку ему на плечо:
— Ничего, сынок. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Поймёшь рано или поздно.
Она повернулась и ушла в свою комнату, а Игорь остался стоять, чувствуя, как ядовитые слова медленно просачиваются сквозь броню его уверенности.
Той ночью они с Катей впервые не любились после ссоры. Он лежал, глядя в потолок, и мысленно перебирал все её задержки, все деловые ужины, все неотвеченные звонки. Ему становилось душно от этих мыслей. Утром он проснулся с чётким ощущением, что должен знать правду.
— Ты проверяешь мой телефон? — голос Кати звенел от возмущения.
Игорь вздрогнул, застигнутый врасплох. Он действительно просматривал её сообщения, пока Катя была в душе.
— Я просто искал номер Лены, — соврал он.
Катя вырвала у него телефон:
— Лены? А чат с Антоном тебе зачем понадобился?
Антон был её коллегой, с которым она часто работала над проектами. Высокий блондин с белозубой улыбкой, Игорь видел его пару раз на корпоративах Кати. И каждый раз ему казалось, что Антон смотрит на его жену слишком… заинтересованно.
— Случайно открыл, — он почувствовал, как краска стыда заливает лицо. — Извини.
— Что с тобой происходит? — Катя села рядом, обернув полотенце вокруг мокрых волос. — Последние недели ты сам не свой. Следишь за мной, задаёшь странные вопросы. Я что-то сделала не так?
Игорь провёл рукой по лицу:
— Нет, просто… Ты так поздно возвращаешься, постоянно на телефоне. Я почти не вижу тебя. Может, ты… — он запнулся, не в силах озвучить то, что грызло его изнутри.
— Может, я что? — Катя напряглась. — Договаривай.
— Да нет, ничего, — Игорь отвел глаза. — Устал просто.
Катя молча поджала начала расчесывать мокрые волосы. Что-то между ними треснуло в тот вечер. Он стал проверять ее телефон. Она перестала рассказывать про работу. И каждый раз, когда она задерживалась, в голове крутилось одно и то же — а с кем она там на самом деле?
А через неделю Татьяна принесла первую фотографию.
— Сынок, — позвала она его в свою комнату. — Я не хотела тебе это показывать, но… Думаю, ты должен знать.
На экране её телефона было фото: Катя, выходящая из блестящего чёрного «Мерседеса». Снимок был сделан явно издалека, но ошибиться было невозможно — её огненно-рыжие волосы узнавались безошибочно.
— Что это? — голос Игоря сел.
— Случайно увидела, когда из поликлиники шла, — Татьяна дернула щекой, и глаза её потемнели от злости. — Сначала думала, не показывать тебе… Но нет, не могу молчать. Игорёша, — она понизила голос почти до шёпота, — ты же прямо в мои следы наступаешь.
Как под копирку всё! Я тоже так сидела и ждала, глаза в дверь протёрла. А он… — она резко взмахнула рукой. — Все они одним миром мазаны. Вот он, корень зла, твой отец. Сбежал! Бросил семью! В тебя это вшито, понимаешь?
Игорь забрал телефон, вглядываясь в детали. На фото была его Катя, его жена, выходящая из чужой дорогой машины. Он вспомнил их ссоры, её поздние возвращения, её внезапное продвижение по службе. И что-то оборвалось внутри.
В груди стало холодно и пусто, как будто туда сквозняк задул.
— Это ничего не доказывает, — голос Игоря сел. — Может, её просто коллега подвез.
— Да-да, конечно, — Татьяна хмыкнула. — «Коллега». На Мерседесе. Ты хоть сам-то веришь в это? — она наклонилась ближе, понизив голос. — Я ж в НИИ тридцать лет проработала, всякого навидалась.
Валька из соседнего отдела так же начинала — сперва их главный инженер её «до метро подбрасывал». Потом оказалось — никакого метро и в помине не было. А Светка, соседка моя по общежитию? Муж ушёл в рейс, а она с каким-то хмырём из Внешторга закрутила. Тоже всё «презентации» да «совещания». А у самой глаза как у кошки, когда сметану сожрала.
Татьяна достала из кармана халата сигарету — привычка, от которой она никак не могла избавиться.
— Все они одинаковые. Всегда. Задержалась, говорит, а волосы уложены, помада свежая, и этот её запах… французский, дорогущий. Думаешь, для кого она старается? Для тебя, что ли? Ты и не заметишь.
Игорь сидел оглушенный. В голове словно переключатель щёлкнул. Всё, что казалось нормальным и естественным, вдруг предстало в другом свете. Катя задерживается — это подозрительно. Катя хорошо выглядит — подозрительно. Катя разговаривает по телефону — подозрительно.
А может и правда есть что-то, чего он просто не хотел видеть?
