— Значит, по-вашему, это норма, рыться в сумочке, брать мою банковскую карту и списывать деньги? — спросила Маргарита у мужа и свекрови.
Голос дрожал, хотя она старалась говорить ровно, глядя то на мужа Игоря, то на его мать, Елену Сергеевну. Комната, пропахшая нафталином и вечными пирожками свекрови, словно наэлектризовалась. В воздухе повисло тяжелое, гнетущее молчание, какое бывает перед грозой.
Игорь, ее муж, переминался с ноги на ногу, избегая взгляда. Ему, всегда такому мягкому и податливому, сейчас словно и вовсе не хватало места в этом кресле. Лицо порозовело, на лбу выступили мелкие капельки пота, хотя в квартире было совсем не жарко.
Елена Сергеевна, напротив, сидела прямо, как королева на троне, на своем любимом жестком стуле у окна. Взгляд серых, цепких глаз – будто сверлил Маргариту насквозь. На губах – тонкая, презрительная складка. Даже в свои восемьдесят с лишним, она сохраняла осанку и властность, от которых у Игоря и в шестьдесят до сих пор подгибались коленки.
— Рита, ну что ты такое говоришь, — наконец, не выдержал Игорь, его голос был каким-то виноватым и тихим, словно он провинился уже самим фактом своего существования. — Зачем нам твои деньги?
«Нам», — машинально отметила Маргарита. Всегда «нам». Не «мне», не «маме», а вот это «нам», как будто они – единый неделимый организм, где она – чужеродная клетка.
— А деньги откуда с карты списались? – не отступала Маргарита, стараясь сохранять спокойствие, хотя внутри все кипело. – Я вчера в магазин ходила, хотела кое-что купить… а там отказ. Проверила приложение – минус пять тысяч. Пять тысяч, Игорь! Я что, сама с собой разговариваю?
Елена Сергеевна фыркнула. Фырканье у нее получалось знатное, презрительное и очень громкое. Словно разорвался старый, прохудившийся кожаный диван.
— Великая трагедия, пять тысяч! Из-за каких-то копеек такой скандал. Ты, Риточка, поспокойнее будь. Нервы надо беречь. В твоем-то возрасте.
Маргарита вскипела окончательно. «В моем возрасте»! Это она слышала постоянно. «В твоем возрасте надо думать о здоровье, а не скандалы устраивать», «в твоем возрасте пора уже мудрее быть», «в твоем возрасте…». Будто возраст – это индульгенция на любое хамство и несправедливость.
— Елена Сергеевна, не переводите стрелки. Я спросила конкретно: кто взял мою карту и снял деньги? И почему без моего разрешения? Или у нас теперь так принято – обворовывать друг друга втихаря?
Щеки у Маргариты горели. Обида, гнев, недоумение – все смешалось в какой-то горький коктейль. Дело было даже не в деньгах, хотя пять тысяч – тоже деньги, не лишние. Дело было в принципе. В этом наглом, бесцеремонном вторжении в ее личное пространство. В этом ощущении, что тебя держат за дурочку, за пустое место.
— Ну, взяла я, — вдруг резко сказала Елена Сергеевна, словно отрубила. И посмотрела на Маргариту с таким видом, будто сделала ей великое одолжение, сознавшись.
Маргарита опешила. Вот так просто – «взяла я». Ни тени раскаяния, ни капли смущения. Только какое-то раздражение, будто ее, Маргариту, отвлекли от важных дел.
— Взяли? И что? Это нормально, по-вашему? Вы вообще понимаете, что это… ну, это просто… воровство!
Елена Сергеевна изогнула бровь, словно Маргарита сказала какую-то глупость, неприличную даже.
— Воровство! Какое еще воровство? Мы же семья! Разве нет? Или ты себя от нас отделяешь? Забыла, кто тебя в дом принял, обогрел, приютил?
Вот оно. Началось. «Приютил». Свекровь обожала это слово. Словно Маргарита – бездомная кошка, которую подобрали на улице. Хотя, если разобраться, это квартира Маргариты, вернее, ее родителей, которая досталась ей по наследству. И она, по доброте душевной, пустила сюда жить Игоря с матерью после смерти отца. Думала – семья. Поддержка. Вместе легче. Как же она ошиблась…
— Елена Сергеевна, вы меня не приютили, давайте честно. Я вас пустила жить в свою квартиру. И я не отделяю себя от семьи, но в семье, как мне казалось, должно быть уважение и доверие. А не вот это… – Маргарита махнула рукой, не находя слов.
— Уважение? Это ты про уважение говоришь? – в голосе свекрови зазвенел металл. — Это я-то не уважаю? Да я для вас, для семьи, последнее отдам! А ты… Ты только и думаешь о своих деньгах! Скупердяйка! Пожалела для родного сына каких-то пять тысяч!
Маргарита устало прикрыла глаза. Этот разговор шел по кругу, как заезженная пластинка. Бессмысленный и изматывающий. Свекровь всегда умела перевернуть все с ног на голову, выставить себя жертвой, а ее, Маргариту – черствой и жадной.
— Мама, ну зачем ты так? — вмешался, наконец, Игорь. Его голос звучал жалко и виновато. — Рита же просто спрашивает. И она права, наверное… Нехорошо получилось.
Елена Сергеевна бросила на сына испепеляющий взгляд. Игорь тут же сжался и замолчал, словно побитая собака.
— Нехорошо получилось! – передразнила она сына. — Это ты-то мне будешь говорить, как надо?! Ты бы лучше своей жене объяснил, как себя вести в приличной семье!
Маргарита посмотрела на Игоря. В его глазах плескалось жалкое подобие сочувствия, смешанное со страхом перед матерью. И она поняла – на поддержку мужа рассчитывать не стоит. Как всегда. Он был хорошим, добрым человеком, но совершенно бесхребетным. И всегда, во всем, слушался маму. Даже в шестьдесят лет.
— Хорошо, — тяжело вздохнула Маргарита. – Елена Сергеевна, зачем вам понадобились мои деньги? Просто скажите честно.
Свекровь отвернулась к окну, нахохлившись, словно воробей, которому бросили камень. Молчала долго, демонстративно. Маргарита уже подумала, что она просто проигнорирует ее вопрос. Но потом, все-таки, процедила сквозь зубы:
— На лекарства.
— Какие лекарства? Вам что-то нездоровится? Почему вы мне не сказали? Мы бы вместе пошли к врачу, купили все необходимое.
Елена Сергеевна снова фыркнула.
— Еще чего! Я сама разберусь со своим здоровьем. Нечего тут сопли распускать. Лекарства… Да, лекарства! Дорогие, между прочим. Пенсия у меня маленькая, ты же знаешь. А Игорёк… сами видите, как он крутится. Вечно без денег. Вот и пришлось… занять. До пенсии. Верну, не переживай.
«Занять». Вот оно как называется. Рыться в чужой сумочке, брать чужую карту, списывать деньги – это теперь называется «занять». В их «семье», видимо, свои особые понятия о честности и приличиях.
— Елена Сергеевна, я не против помочь, если нужны деньги. Нужно было просто попросить! Зачем вот так… украдкой? Как вор какой-то…
— Да что ты все «вор» да «вор»! – взвилась свекровь. — Я тебе что – уголовница? Я для своего сына старалась! Чтобы он не унижался, не просил у тебя подачки! Он же мужик, в конце концов!
Маргарита снова посмотрела на Игоря. «Мужик». Этот «мужик» сейчас сидел, опустив голову, словно нашкодивший мальчишка. И «старалась» свекровь для него – как всегда, не спрашивая его мнения, решая за него, как лучше. Как она всегда делала. Всю его жизнь. И, видимо, собиралась продолжать делать и дальше.
— Мама, ну правда, — робко сказал Игорь. — Не надо было так. Я бы сам… что-нибудь придумал.
Елена Сергеевна отмахнулась от него, как от назойливой мухи.
— Придумал бы он! Сидел бы без копейки, как всегда. А я должна смотреть, как мой сын голодает? Нет уж, дудки! Я лучше… сама что-нибудь сделаю.
Маргарита почувствовала, как поднимается волна бессильной злости. Этот замкнутый круг лжи и манипуляций, из которого нет выхода. Свекровь считает себя правой, Игорь ей поддакивает, а она, Маргарита, остается виноватой во всем. И в том, что посмела спросить про свои же деньги, и в том, что «не понимает» семейных ценностей, и вообще… во всем.
— Хорошо, — сказала Маргарита, стараясь говорить спокойно, хотя внутри все дрожало. — Лекарства – это важно. Я понимаю. Но в следующий раз, просто скажите мне. Я дам денег, сколько нужно. Не надо вот так…
— Какой еще «следующий раз»? – передразнила ее свекровь. — Нечего тут команду парадом принимать! Верну деньги, когда пенсию получу. И забудем об этом. Делов-то!
«Забудем об этом». Как просто. Словно ничего и не было. Словно украсть у человека деньги, втихаря, по-воровски, а потом просто сказать «забудем» – это нормально. Для них – видимо, нормально. Но для Маргариты – нет. И она не собиралась это забывать.
— Нет, Елена Сергеевна, – твердо сказала Маргарита. — Я не забуду. И вы не забудете. Потому что это неправильно. Так нельзя. Ни в семье, нигде. И деньги… деньги верните сейчас. Прямо сейчас.
Елена Сергеевна удивленно вскинула брови. Будто Маргарита потребовала что-то совершенно немыслимое, противоестественное.
— Сейчас? У меня сейчас нет…
— Значит, поищете. – отрезала Маргарита. – Или Игорь вернет. Это не мои проблемы. Проблема в том, что вы взяли чужие деньги без спроса. И это нужно исправить. Сейчас.
Елена Сергеевна посмотрела на сына. Игорь съежился еще сильнее, словно готов был провалиться сквозь землю. Но в этот раз, Маргарита смотрела на него с такой решимостью, таким непоколебимым гневом, что он, кажется, впервые в жизни почувствовал – материнского авторитета недостаточно, чтобы погасить этот огонь.
— Мама… может, и правда, вернешь деньги? — тихо сказал Игорь, глядя в пол. — Ну, сколько там… пять тысяч? У тебя же должны быть отложены.
Елена Сергеевна уставилась на сына с немым укором. В ее глазах читалось все – и разочарование, и обида, и какое-то глубокое непонимание. Будто сын предал ее, перешел на сторону врага. Но спорить не стала. Встала медленно, тяжело опираясь на трость, и вышла из комнаты.
Вернулась минут через пять, держа в руке скомканные купюры. Кинула деньги на стол перед Маргаритой, даже не глядя на нее.
— Вот, возьми свои жалкие копейки. Подавись ими. Лишь бы не скандалила.
Маргарита спокойно собрала деньги, пересчитала. Ровно пять тысяч. Не меньше, не больше.
— Спасибо, Елена Сергеевна, — ровным голосом сказала она. — Надеюсь, это больше не повторится.
Свекровь молча отвернулась к окну. Игорь смотрел на Маргариту виноватыми глазами. В комнате снова повисло тяжелое молчание, но теперь оно было другим. Не грозовым, а послегрозовым. Когда все уже произошло, отгремело, оставив после себя осадок горечи и разрушения.
Маргарита поняла, что доверие в их «семье» подорвано окончательно. И деньги, даже возвращенные, ничего не изменят. Они вернули пять тысяч, но украли что-то гораздо более ценное – уважение и честность. И это уже было не вернуть. Игорь останется сыном своей матери, слабым и зависимым. А она… она останется женой этого сына, чужой в этом доме, где ее личные границы не значат ничего.
Но что-то изменилось и в ней самой. В этот момент Маргарита почувствовала не только обиду и гнев, но и какую-то странную трезвость и решимость. Она больше не собиралась терпеть это унижение, закрывать глаза на несправедливость. Она устала быть удобной и покладистой. Пора было установить свои правила в этой «семье». И начать нужно было с четких финансовых границ. Раз уж по-хорошему не получается.
Она поднялась, взяла сумку, и решительно направилась к выходу.
— Я поеду к подруге, – сказала Маргарита, не глядя ни на кого. — Мне нужно побыть одной и все обдумать.
Игорь хотел что-то сказать, но Маргарита уже вышла из комнаты, оставив его наедине с его матерью и своими собственными мыслями. Она захлопнула дверь, и в этом хлопке прозвучала точка – в их прошлых отношениях, и многоточие – в их неизвестном будущем.
