— Кирюша, вот тебе ключи от дачи, — Нина Васильевна протянула связку ключей младшему сыну, не отрывая глаз от его лица. — Теперь это твоё. Пользуйся на здоровье.
Галина замерла у плиты, половник повис в воздухе над кастрюлей. Пятнадцать лет. Пятнадцать лет она каждые выходные ездила на эту дачу, полола грядки, белила деревья, ремонтировала сарай своими руками. Пятнадцать лет таскала тяжёлые сумки с рассадой и удобрениями.
— Мам, а чего это так внезапно? — Кирилл покрутил ключи в руках, будто это была игрушка. — Я ж толком там и не бывал особо.
— А что тут внезапного? — свекровь села в своё любимое кресло, поправляя подушку. — Ты младший, тебе семью создавать. А Олег с Галиной уже всё имеют.
Галина медленно опустила половник в кастрюлю. Звук получился глухой, словно что-то тяжёлое упало на дно.
— Нина Васильевна, — она обернулась, вытирая руки о фартук. — А можно спросить, почему вы так решили?
— А что тут спрашивать? — свекровь нахмурилась. — Я хозяйка, что хочу, то и делаю. Или ты против?
Таня, младшая невестка, мило улыбнулась и обняла мужа за плечи:
— Ой, как здорово! Кирюша, мы же так мечтали о дачке! Будем шашлыки жарить, друзей приглашать!
Олег покашлял, не поднимая глаз от газеты:
— Мам, может, стоило обсудить… Галка столько лет…
— Что Галка? — перебила Нина Васильевна. — Галка что, бедная? У неё квартира трёхкомнатная, работа хорошая. А Кирилл только жениться собирается, ему помощь нужна.
Галина прислонилась к кухонному столу. В горле пересохло, но слова никак не складывались. Как объяснить, что дело не в дачке самой? Дело в том, что все эти годы её труд, её заботу, её бесконечные поездки туда-сюда никто не заметил. Будто она была невидимкой.
— Нина Васильевна, — она попробовала ещё раз, тише. — Я просто хотела понять. Ведь мы с Олегом столько вложили в эту дачу. Парник построили, колодец выкопали…
— И что? — свекровь поднялась с кресла, выпрямив спину. — Это была ваша обязанность! Я вас содержала что ли? Вы для себя старались!
— Для себя? — Галина почувствовала, как голос дрожит. — Для себя мы картошку сажали? Для себя яблоки собирали и вам в город возили?
— А кто вас заставлял? — Таня встрепенулась, глаза заблестели. — Никто же не просил! Захотели — делали.
Кирилл неловко переминался с ноги на ногу:
— Слушайте, может, не будем ругаться? Дача как дача, подумаешь…
— Подумаешь? — Галина обернулась к нему. — Значит, пятнадцать лет моей жизни — это «подумаешь»?
— Галка, успокойся, — Олег сложил газету и встал. — Мама решила, значит, так надо.
Эти слова ударили больнее всего. Даже муж не встал на её защиту. Галина сняла фартук и повесила его на крючок возле плиты. Руки двигались автоматически, как будто делали это тысячи раз.
— Знаете что, — она повернулась ко всем лицом. — Я поняла. Значит, так.
— Что ты поняла? — свекровь нахмурилась.
— Поняла, что больше не буду варить вам борщ по воскресеньям. И не буду возить вас к врачам. И дачу поливать тоже не буду.
Повисла тишина. Нина Васильевна покраснела:
— Что это за истерики?
— Это не истерики, — Галина взяла сумку с подоконника. — Это просто я перестаю быть невидимкой.
Дверь хлопнула за Галиной с таким звуком, будто что-то важное окончательно сломалось. Олег догнал её уже возле лифта.
— Галь, ну что ты как маленькая? — он попытался взять её за руку. — Мама старая, у неё свои тараканы в голове.
— Маленькая? — она отдёргнула руку. — Олег, я пятнадцать лет была взрослой за всю твою семью. Когда твоя мама слегла с давлением, кто к ней каждый день ездил? Когда её в больницу клали, кто дежурил ночами?
— Ну… ты.
— А когда Кирилл из института вылетел, кто его уговаривал учиться дальше? Кто репетиторов ему искал?
Олег помолчал, глядя на кнопки лифта.
— И что теперь? — продолжила Галина. — Дача — это вишенка на торте. Понимаешь? Все эти годы меня просто не замечали. Как мебель. Как… как тот табурет на кухне, у которого ножка шатается, но все привыкли и не чинят.
— Да какая разница, кому дача досталась? — Олег почесал затылок. — Мы же не нищие.
— Не в даче дело! — голос у неё сорвался. — Дело в том, что никто из вас не подумал: а может, Галина что-то чувствует? А может, ей больно? Твоя мама даже не спросила моего мнения.
Лифт приехал. Галина зашла внутрь, но дверь придержала рукой.
— А знаешь, что самое обидное? — она посмотрела мужу в глаза. — Я ведь действительно любила эту дачу. И вашу маму любила. Как родную. А для неё я так и осталась чужой.
— Галька…
— Нет, Олег. Хватит. Сегодня я поняла, что больше не хочу быть удобной. Не хочу, чтобы меня принимали как должное.
Дверь лифта закрылась, и Галина осталась наедине со своими мыслями. В отражении металлических стенок она увидела уставшую женщину с растрёпанными волосами. Когда последний раз она покупала себе что-то просто так? Когда последний раз делала то, что хочется только ей?
Дома Галина села за кухонный стол и долго смотрела в окно. За стеклом моросил дождь, и капли стекали по стеклу, как слёзы. Но плакать не хотелось. Хотелось чего-то другого. Чего-то своего.
Она открыла ноутбук и начала искать объявления о продаже домов в деревне. Далеко от города. Далеко от всех этих «надо», «должна» и «семья — это святое».
Через три дня Олег позвонил на работу:
— Галь, мама спрашивает, почему ты не приехала. Она борщ сама варила, получился какой-то кислый.
— А что, руки у неё отсохли? — Галина не подняла глаз от документов. — Пусть Таня варит. Она же теперь хозяйка дачи, пускай и хозяйкой по дому будет.
— Ты же знаешь, Танька толком и яичницу не умеет…
— Научится. В интернете полно рецептов.
Дома Олег ходил хмурый, то и дело вздыхал и смотрел на неё с укором. Но Галина молчала. Впервые за много лет она не спрашивала у него, как дела, не интересовалась, что на ужин хочет. Готовила только на себя.
— Что это за забастовка? — не выдержал он в пятницу. — Ты же всегда к маме по выходным ездила.
— Ездила. Больше не езжу.
— А кто её к врачу повезёт?
— Младший сын. У него теперь дача есть, пусть и обязанности возьмёт.
Олег покрутил в руках пульт от телевизора:
— Кирилл работает, у него времени нет…
— А у меня было? — Галина закрыла книгу и посмотрела на мужа. — Олег, я тридцать лет замужем. Тридцать лет я всех обслуживала, всем угождала. Когда твоя мама заболевала, я отпрашивалась с работы. Когда Кирилл экзамены сдавал, я ему все конспекты перепечатывала. А теперь вдруг у всех времени нет?
— Так мы же семья…
— Семья — это когда все друг о друге заботятся. А у нас что получается? Я всем, а мне никто.
В понедельник позвонила свекровь. Голос дрожал от обиды:
— Галя, это что за капризы? Я тебя как дочь любила!
— Как дочь? — Галина присела на диван. — Нина Васильевна, а дочери обычно наследство оставляют или только сыновьям?
— При чём тут наследство? Это моя дача, что хочу, то и делаю!
— Конечно. Ваша дача, ваше право. И моё право — не обслуживать тех, кто меня не ценит.
— Да как ты смеешь! — голос стал резким. — Я тебя всегда хорошо принимала, никогда плохого слова не сказала!
— Не сказали. И спасибо не сказали тоже. За пятнадцать лет ни разу.
Трубку положили со стороны свекрови.
Вечером приехал Кирилл. Помятый, с виноватым лицом:
— Галь, ну что за ерунда? Мама вся извелась.
— А давно она обо мне беспокоится?
— Слушай, если тебе дача так нужна, забирай. Мне она, честно говоря, без надобности.
Галина рассмеялась. Впервые за неделю:
— Кирилл, ты ничего не понял. Дело не в дачке. Дело в уважении. Твоя мама могла просто сказать: «Галочка, спасибо тебе за все эти годы, но дачу я хочу отдать младшему». И всё. Я бы поняла.
— Ну так она же не подумала…
— Вот именно. Не подумала. Потому что для неё я — никто.
Кирилл почесал подбородок:
— А что теперь делать? Мама же привыкла, что ты за ней ухаживаешь…
— Пусть отвыкает. У неё есть два сына и невестка. Как-нибудь справятся.
На следующий день Галина нашла то, что искала. Домик в деревне Берёзовка, сто километров от города. Старый, но крепкий. С большим участком и видом на речку. Хозяйка продавала срочно — переезжала к дочери в другой город.
— А вы одна будете жить? — поинтересовалась пожилая женщина. — Не страшно в деревне?
— Не страшно, — улыбнулась Галина. — Мне нужна тишина.
— Ты что, совсем рехнулась? — Олег стоял посреди гостиной с документами о продаже дома в руках. — В деревню? Как бомж какой-то?
— Не как бомж. Как человек, который хочет жить для себя.
— А как же работа? Друзья? Цивилизация, в конце концов?
Галина сложила в коробку фотографии. На одной из них — она с Ниной Васильевной на той самой даче, которая теперь принадлежала Кириллу. Обе улыбаются, держат в руках банки с вареньем. Когда это было? Лет десять назад. Тогда свекровь ещё говорила: «Галочка, что бы я без тебя делала?»
— Работать буду удалённо. Договорилась уже. А друзья… — она пожала плечами. — А какие у меня друзья? Я тридцать лет только и делала, что семьёй занималась.
— Галька, ну не злись ты так. Мама признаёт, что погорячилась. Она готова дачу обратно переписать.
— Не нужно, — Галина заклеила коробку скотчем. — Поздно.
— Что поздно? Ничего не поздно! Съездим к нотариусу, всё оформим как надо.
— Олег, ты опять ничего не понимаешь. Дело не в бумажках. Дело в том, что ваша мама изменила своё решение только потому, что ей стало неудобно. Не потому, что поняла — была неправа. А потому, что Таня в первый же день заявила: готовить не буду, убирать тоже, дача пусть сама себя содержит.
Олег сел в кресло, потёр лицо руками:
— И что теперь? Разводиться будем?
— Не знаю, — честно ответила Галина. — Пока не знаю. Хочу пожить одна, подумать. Понять, кто я такая без всех ваших «надо» и «должна».
— А я что, чужой тебе?
Галина остановилась, прижала к груди коробку с фотографиями:
— Олег, когда твоя мама отдала дачу Кириллу, ты встал на мою защиту?
— Ну… это же мама…
— Вот именно. Это мама. А я кто? Попутчица? Обслуживающий персонал?
— Да что ты такое говоришь?
— То, что накопилось за годы. Знаешь, в чём моя ошибка была? Я думала, если буду хорошей, удобной, незаметной, то меня полюбят. А оказалось наоборот — меня просто перестали замечать.
Вечером позвонила Нина Васильевна. Голос был другой — усталый, старческий:
— Галенька, я хочу извиниться. Может, я действительно была не права…
— Нина Васильевна, — Галина села на подоконник, смотрела, как за окном кружат жёлтые листья. — А вы помните, как я в первый раз к вам приехала? Мне было двадцать два года, я боялась вас как огня.
— Помню. Ты такая тихая была, застенчивая.
— А вы мне тогда сказали: «Не бойся, дочка, я тебя как родную приму». И я поверила. Все эти годы старалась быть хорошей дочкой для вас.
— Ты и была…
— Была. А вы меня всё равно чужой считали. Иначе не могли бы так поступить.
Долгая пауза. Потом тихий всхлип в трубке:
— Галя, я не хотела тебя обидеть. Просто подумала — у Кирилла семьи нет, ему помощь нужнее…
— Знаете, что самое грустное? — Галина вытерла слёзы. — Если бы вы просто сказали: «Галочка, прости, но дачу я хочу младшему отдать», я бы поняла. Расстроилась бы, но поняла. А вы преподнесли это так, будто я вообще не человек. Будто моих чувств не существует.
— Я старая, глупая…
— Не в возрасте дело. В том, что любовь должна быть обоюдной. Я тридцать лет вас любила, а вы… вы меня терпели.
На следующий день Галина загрузила машину коробками и поехала в Берёзовку. Олег не вышел проводить. Сказал только: «Если надумаешь вернуться — звони».
Но возвращаться не хотелось.
Через полгода Галина не узнавала себя в зеркале. Загорелая от работы в огороде, постройневшая, с короткой стрижкой, которую сделала просто потому, что захотелось. Дом преобразился — она сама поклеила обои, покрасила заборчик в весёлый голубой цвет, разбила клумбы.
— Девонька, ты как куколка стала! — восхищалась соседка баба Клава. — Счастливая такая!
И это была правда. Галина просыпалась утром и думала: что сегодня хочется делать? Почитать книгу на крылечке? Испечь пирог с вишней из собственного сада? Сходить на речку с удочкой?
Олег звонил раз в неделю. Голос всё грустнее:
— Мама совсем расклеилась. Говорит, что виновата перед тобой. Кирилл дачу забросил — ни разу не ездил.
— Жаль, — искренне сказала Галина. — Хорошее место пропадает.
— Может, ты…
— Нет, Олег. Не может.
В июле приехала Таня. Одна, помятая, с красными глазами:
— Галь, можно с тобой поговорить?
Они сидели на крылечке, пили чай с мёдом от соседской пасеки.
— Я от Кирилла ушла, — сказала Таня тихо. — Он такой же, как вся их семья. Считает, что жена должна всё делать, а благодарить не за что.
— А дача?
— Да какая дача! — махнула рукой Таня. — Он туда ни разу не съездил. Говорит, нечего там делать. А я одна что? Я даже лопату в руках не держала никогда.
Галина налила ещё чаю:
— Знаешь, Танечка, каждый получает то, что заслуживает. Ты хотела лёгкой жизни — получила мужа, который ничего не умеет и не хочет.
— А ты не злишься на меня?
— За что? Ты показала мне правду. Если бы не ты, я бы так и продолжала думать, что дело во мне. Что я недостаточно хорошая.
Осенью позвонила Нина Васильевна:
— Галенька, можно я к тебе приеду? Посмотреть, как ты живёшь?
— Приезжайте.
Свекровь приехала с Олегом. Постаревшая, сгорбленная, с тростью. Ходила по дому, трогала занавески, которые Галина сшила сама:
— Как уютно у тебя… Как дома.
— Это и есть мой дом, — улыбнулась Галина.
— А я своим домом назвать не могу то, что у меня. Пустота одна. Кирилл раз в месяц заглянет, Олег работает постоянно… А тебя нет.
— Нина Васильевна, вы же этого хотели. Чтобы каждый сам за себя.
— Хотела… Дура старая. — Она достала из сумочки связку ключей. — Это от дачи. Кирилл отказался, говорит, не нужна она ему. Возьми обратно.
Галина покачала головой:
— Не нужно. У меня теперь есть своё место.
— Тогда продам. И деньги тебе отдам. За все годы.
— Деньги тоже не нужны, — Галина села рядом с ней на скамейку. — Мне нужно было одно — чтобы меня увидели. Услышали. Оценили. А этого за деньги не купишь.
Олег всё молчал, смотрел на жену, как на незнакомку:
— Ты правда счастлива здесь?
— Правда.
— И не вернёшься?
— Олег, если ты хочешь жить со мной, двери открыты. Но жить надо будет по-новому. Как равные. А если тебе нужна прислуга — нанимайте.
Он кивнул молча.
Когда они уехали, Галина заварила себе чай и села читать книгу. За окном шумел дождь, в доме было тепло и тихо. Впервые в жизни — её собственная тишина.
