Прошло полгода с тех пор, как не стало Андрея. Для Екатерины время застыло. Их квартира, в которой они прожили двадцать счастливых лет, стала одновременно и убежищем, и мавзолеем. Каждый предмет, каждая фотография на стене дышали воспоминаниями о муже. Его смех всё ещё звучал в этих стенах, его запах, казалось, всё ещё витал в воздухе. Она держалась за эти стены, как за последнюю связь с ним.
Она не ожидала удара. Вернее, ожидала, но не думала, что он будет таким быстрым и жестоким.
Нина Захаровна, её свекровь, пришла без звонка. Как всегда, прямая, подтянутая, с лицом, застывшим в маске холодной скорби, которая больше походила на недовольство. Она села в любимое кресло Андрея, и это показалось Екатерине кощунством.
Катя, нам нужно поговорить, – начала она без предисловий. – Ты молодая, ещё устроишь свою жизнь. А это квартира моего сына. Я, как его мать, являюсь наследницей. Пора тебе подыскивать себе другое жильё.
Екатерина смотрела на неё, и туман скорби в её голове начал рассеиваться, уступая место ледяному изумлению.
Что значит «другое жильё»? Нина Захаровна, это и мой дом тоже.
Ты здесь была женой моего сына, – отрезала свекровь. – Теперь ты здесь никто. Я свою долю забираю. А так как выделить её в натуре невозможно, я подаю в суд на выселение.
Екатерина поняла, что это война. Война, которую свекровь, всю жизнь считавшая её, «бесприданницу», недостойной партией для своего сына, решила начать сразу после его смерти.
Я никуда не уеду, – тихо, но твёрдо сказала она.
Нина Захаровна усмехнулась.
Это мы ещё посмотрим. Я решила выселить тебя из твоей квартиры через суд — но, видимо, забыла про один нюанс.
Эта фраза, сказанная с сарказмом, должна была её унизить. Но она произвела обратный эффект. В памяти Екатерины что-то щёлкнуло. Да. Был один нюанс. И свекровь о нём действительно забыла.
Судебные тяжбы начались, как и обещала Нина Захаровна. В суде она и её адвокат уверенно строили свою позицию. Квартира куплена в браке, но оформлена на сына. Значит, по закону, она, как мать и наследница первой очереди, имеет право на половину.
Более того, ваша честь, – вещала Нина Захаровна, картинно прижимая платок к глазам, – большую часть денег на покупку этой квартиры давала я! Продала дачу, фамильные драгоценности… Всё для сыночка, для его семьи! А теперь эта женщина…
Екатерина слушала эту ложь и не спорила. Она видела, как сочувственно смотрят на свекровь некоторые присутствующие. Образ убитой горем матери, которую «хищная невестка» лишает последнего, работал безотказно. Адвокат Нины Захаровны подливал масла в огонь:
Ответчик – трудоспособная женщина, вполне может обеспечить себя жильём. А моя доверительница – пожилой, больной человек, который просто хочет сохранить память о своём единственном сыне.
Екатерина молчала. Её спокойствие бесило свекровь больше, чем могли бы бесить слёзы или крики. Когда её адвокат попросил слова, он не стал опровергать слова Нины Захаровны. Он просто подал ходатайство.
Ваша честь, просим сделать официальный запрос в государственный архив химико-промышленного комбината города N.
В зале повисло недоумение. Адвокат свекрови презрительно хмыкнул. Какое отношение какой-то комбинат имеет к делу о наследстве? Но судья, следуя процедуре, ходатайство удовлетворил.
Екатерина помнила. Она всё помнила. Разговор двадцатилетней давности. Её муж Андрей, честный и порядочный до мозга костей, сказал ей тогда:
Катюш, твой отец всю жизнь здоровье на этом комбинате оставил. Эти деньги, что ему выплатили, – это его кровь. А моя мама… она сложный человек. Давай мы всё оформим правильно. Чтобы никто и никогда не смог тебя упрекнуть. Мы никому не скажем, чтобы её не обижать. Но этот документ будет лежать. На всякий случай.
Этот «всякий случай» настал.
Следующее заседание. Адвокат Нины Захаровны был уверен в победе. Запрос в какой-то архив казался ему пустой тратой времени.
Ваша честь, мы настаиваем на своих требованиях! – закончил он свою пламенную речь.
У стороны ответчика есть что добавить? – устало спросила судья.
Адвокат Екатерины встал.
Да, ваша честь. Мы получили ответ на наш запрос.
Он положил на стол судьи официальный бланк с печатями.
Это справка из архива. Она подтверждает, что отец ответчицы, проработавший на вредном производстве тридцать лет, после выхода на пенсию получил единовременную компенсационную выплату за нанесённый здоровью вред. В размере… – он назвал сумму, от которой у Нины Захаровны округлились глаза.
Но это был только первый удар.
А вот, ваша честь, второй документ, – продолжил адвокат. – Мы подняли архивы нотариальной конторы. Это копия нотариально заверенного договора дарения.
Он сделал паузу, обведя зал тяжёлым взглядом.
В этом договоре отец Екатерины Ивановны дарит всю сумму компенсационной выплаты своей единственной дочери. С целевым назначением – на покупку квартиры. Дата договора – 15 мая. А дата договора купли-продажи спорной квартиры – 22 мая.
Это был тот самый нюанс. Разорвавшаяся бомба.
Согласно Семейному кодексу, – спокойно закончил адвокат, – имущество, полученное одним из супругов во время брака в дар, является его личной собственностью и разделу не подлежит. Квартира была куплена на личные, подаренные Екатерине Ивановне средства. Её покойный муж, будучи честным человеком, настоял на таком оформлении, чтобы защитить свою жену.
Нина Захаровна смотрела на документы, и её лицо медленно приобретало цвет газетной бумаги. Она забыла. Или никогда и не знала. В её мире всё крутилось вокруг её «жертв» и её «вложений». Правда оказалась совсем другой. И эта правда её уничтожила.
Её дело развалилось в один миг. Суд признал квартиру личной собственностью Екатерины. Иск был отклонён.
Нина Захаровна уходила из зала суда, сгорбленная, постаревшая на десять лет. Она проиграла не просто суд. Она проиграла битву с памятью.
Екатерина вернулась домой. В свою квартиру. Она подошла к фотографии Андрея, улыбающегося ей с полки.
Спасибо, любимый, – прошептала она. – Ты меня снова защитил.
Война была окончена. Она отстояла не просто стены. Она отстояла их общую с мужем правду. И теперь, в этой тишине, она могла, наконец, начать жить дальше.
