— Я устала быть вечно виноватой, — тихо сказала я, складывая в шкаф детские вещи. — Всё время как будто извиняюсь, что живу.
Роман стоял в коридоре, уткнувшись в телефон. Только что говорил с матерью. По глазам видно — опять обсуждали деньги. Походу, не про пару тысяч речь.
— У неё спина, — пробормотал он. — Старый диван совсем развалился. Она ночами не спит…
Я повернулась к нему. Сдерживала дрожь в голосе:
— А ты в курсе, что Вера уже третий год спит на продавленном диване? Её позвоночник, видимо, крепче?
Он опустил голову. Как будто впервые подумал.
— Мы обязательно купим ей кровать. Я просто не хочу, чтобы мама мучилась.
— А дочка пусть потерпит? — прошептала я. — Или ей привычнее страдать? Ром, мы откладывали, экономили, ты сам говорил — в марте решим. А теперь вдруг 60 тысяч на кровать с ортопедическим матрасом для твоей мамы?
— Она просила в рассрочку, — проговорил он. — Скинуться на первый взнос.
— Ну конечно. Как всегда. Сначала первоначальный, а потом все остальные.
Я опустилась на стул. Меня трясло. Это была не злость. Отчаяние. Сколько раз мы с Ромой садились и решали, что «теперь всё будет по-другому»? Сколько раз я молча принимала его переводы матери за «коммуналку», за «лекарства», за «кота заболел»? А потом оставалась с дырой в бюджете и фразой: «Потом как-нибудь наверстаем».
Через три дня свекровь приехала сама. Варвара Степановна. С новой укладкой, в дорогом пальто, в руках — пакет с расчётами и рекламной брошюрой:
«Современная кровать с ортопедическим матрасом. Лучшее для вашего здоровья».
— Надежда, я не надолго, — сказала свекровь, проходя в квартиру, будто ей тут рады.
Романа не было дома. Вера — у подруги. Остались вдвоём.
— Вот, — выложила на стол бумаги. — Я выбрала модель. Там скидка до конца месяца. Если оплатить частично сейчас — кровать доставят на следующей неделе.
— Мы не можем, — отрезала я сразу. — У нас другие планы. Вере нужна кровать. И поездка в спортлагерь.
Она фыркнула.
— Детям всё можно отложить. Им всё равно. У меня остеохондроз. Я мучаюсь.
— А вы не думали купить что-то подешевле?
— Я не собираюсь спать на досках, Надежда! — повысила голос. — Я тебе, между прочим, сына вырастила. А теперь, когда он зарабатывает, ты ставишь его против меня?
Я молчала. Потому что знала: спорить с ней бесполезно. Она давит не криком, а укором. Глаза в пол, голос с надрывом. И Рома теряет волю, как только слышит:
«Мама плохо себя чувствует…»
Когда он вернулся, я рассказала всё. От и до.
— Ты знаешь, — тихо сказала я, — что Вера перестала просить? Она видит, как мы живём. Слышит, как ты говоришь по телефону. И просто молчит. Потому что понимает: на бабушку деньги найдутся. На неё — нет.
Рома опустился в кресло. Лицо серое. Взгляд — потерянный.
— Я не знал, — прошептал он. — Мне казалось, мама нуждается больше.
— А мы? — я не сдержалась. — Мы не нуждаемся?
Он не ответил.
На следующий день я сама пошла в банк. Хотела понять, как передвинуть платежи, где можно сэкономить. Пока сидела в очереди, в голове крутились мысли: когда мы стали чужими сами себе?
Вернувшись, я вытащила все бумаги: счета, расходы, выписки с карты. Села на кухне. Начала разбирать всё по пунктам. Рома подошёл, молча сел рядом.
— Я не хочу больше жить под её диктовку, — сказала я. — Мы тратим больше, чем зарабатываем. И всё из-за её «скромных» просьб.
Он кивнул.
— Мы всё решим. Вместе.
А потом был звонок. Вечером.
— Ромочка, я тут подумала… Может, ты и телевизор мне заодно купишь? Старый уже плохо работает, а в «Эльдорадо» акция — 50 тысяч, скидку ещё дадут. Удобный, с голосовым управлением…
— Мам, — устало ответил он. — Нет.
— Как — нет?
— Мы с Надей теперь решаем всё вместе. И сейчас у нас другие расходы.
— Ах вот как! — голос стал ледяным. — Женился — и мать забыл!
— Нет, мам. Просто теперь я — муж и отец. И этим обязанностям я приоритет даю.
Гудки.
Он положил трубку. Посмотрел на меня. А я просто подошла и обняла.
Прошло две недели.
Мы купили Вере кровать. Простую, но крепкую. Она смеялась, когда выбирала покрывало. Рома не отходил от неё, помогал собирать мебель. А я наблюдала и ловила себя на мысли: а ведь мы начинаем жить. По-настоящему.
В телефоне — десятки пропущенных от свекрови. Он не перезванивал.
Потом она позвонила мне.
— Надежда, здравствуйте. Можно я с тобой как с женщиной поговорю?
— Слушаю вас.
— Ты разрушила всё. Он стал чужим. Считает деньги. Отказывает. Я ночами реву.
— Вы же мать. Разве вы не хотите, чтобы у него была крепкая семья?
— А я не семья?
— Вы — мама. Но Рома — уже взрослый. И вы не имеете права манипулировать им через вину.
— Знаете, Надя… Жизнь вас ещё научит. Вот увидите.
Снова гудки.
Но в тот момент мне было всё равно.
Я выбрала семью. Не жертву. Не угрызения. Семью, где слышат. Где уважают. Где дети знают, что они — важны.
Спустя месяц мы устроили ужин. Варвару Степановну пригласили. Хотели попробовать ещё раз.
Она пришла. Без претензий. С самодельным пирогом. Села тихо. Говорила мало. И слушала.
А Вера шепнула мне на ухо:
— Мам, а у нас теперь будет вот так всегда? Когда все улыбаются?
Я кивнула. Потому что верила: мы смогли.
И когда поздно вечером Рома сказал мне:
— Быть сыном — это не значит быть послушным. Это значит — быть ответственным. И наконец быть мужчиной…
Я поняла: всё не зря.
