Я до сих пор не могу забыть тот день. Стояла поздняя осень. За окном моросил мелкий дождь, стучал по карнизу, а у нас с Валентиной Петровной на кухне было так уютно. Третий месяц замужества… Господи, какой же наивной я была!
Ещё утром я бегала по магазинам, выискивая самые красивые яблоки для пирога. Хотелось угодить. Свекровь заходила каждый четверг, и я каждый раз нервничала, словно сдавала экзамен. Игорь только посмеивался над моими волнениями.
— Не дрейфь, — говорил он, обнимая меня. — Мама у меня золото, она в тебе души не чает.
Я и сама хотела в это верить. У нас в семье никогда не было такой… породистости, что ли. А Валентина Петровна всегда выглядела, будто только что сошла с обложки журнала для состоявшихся дам. Прическа волосок к волоску, маникюр безупречный, спина прямая. Когда она входила в комнату, я невольно начинала сутулиться, будто пытаясь стать меньше.
Звонок в дверь прозвенел ровно в три. Пунктуальность — конёк моей свекрови.
— Мариночка, солнышко! — пропела она, переступая порог. — Как же вкусно пахнет! Ты меня разбалуешь своими пирогами, придётся на фитнес записываться.
Я зарделась от похвалы. Мы прошли на кухню.
Удивительно, но в тот день я чувствовала себя почти спокойно. Расставила чашки — те самые, из сервиза, что они подарили нам на свадьбу. Тонкий фарфор с золотой каёмочкой. Моя мама пила чай из простой керамики, и эти чашки казались мне символом новой, красивой жизни.
Валентина Петровна присела за стол, аккуратно расправила салфетку на коленях.
— Как обживаетесь? — поинтересовалась она, изящным жестом отламывая кусочек пирога. — Не тесновато вдвоём?
— Что вы! Тут можно в прятки играть, настолько просторно! — я нервно хихикнула, представив, как мы с Игорем, будто дети, носимся по комнатам.
Валентина Петровна тонко улыбнулась. Достала из сумочки аккуратный конверт — я до сих пор помню его плотную кремовую бумагу.
— Кстати, Мариночка, — она вдруг перешла на деловой тон, — тут надо кое-что подписать. Чистая формальность, просто чтобы всё было как надо.
Я помню, как взяла документы, пробежала глазами по строчкам, но всё плыло перед глазами. Эта юридическая абракадабра всегда вызывала у меня оторопь. Я выросла в семье, где никто не читал договоры — подписывали и потом страдали. И вот теперь, во взрослой жизни, я продолжала их традицию.
— Это что? — спросила я нерешительно, поглядывая то на бумаги, то на спокойное, уверенное лицо свекрови.
— Обычные бумаги, чтобы закрепить нашу квартиру, — пояснила она, прихлёбывая чай. Я заметила, как она поморщилась — видимо, пирог удался лучше, чем чай. — Мы с Игорем решили всё оформить правильно.
В этот момент хлопнула входная дверь. Муж вернулся с работы раньше обычного — сейчас я понимаю, что это было не случайно.
— А, мои девочки уже чаёвничают! — он потрепал меня по волосам, как ребёнка, и чмокнул мать в щёку.
— Мама принесла какие-то документы, — я протянула бумаги ему. — Ты что-нибудь понимаешь?
Игорь даже не взглянул. Просто махнул рукой:
— Давай, не переживай, мама всё предусмотрела.
И я подписала. Клянусь, что-то кольнуло тогда внутри. Маленький червячок сомнения. Но я затолкала его поглубже. Разве могут такие приличные люди меня обмануть? К тому же — родственники. Моя новая семья.
Валентина Петровна что-то рассказывала про соседку с пятого этажа, которая сделала евроремонт и всем хвастается. А я кивала и улыбалась, но в голове крутилась одна мысль — почему они не дали мне копию? Впрочем, спросить я так и не решилась.
Потом мы ещё пили чай, обсуждали, какие шторы повесить в спальню. Свекровь советовала бежевые, «они придают комнате благородство». А мне хотелось синие, как небо. Но я уже тогда научилась соглашаться…
Когда она ушла, Игорь притянул меня к себе. Его глаза смотрели так ласково, что все сомнения мигом улетучились.
— Ну вот, — сказал он, целуя меня в висок. — Теперь ты точно наша.
Если бы я только знала, что ждёт меня дальше, я бы выбежала из этой квартиры в тот же вечер, в домашних тапочках, под дождь, куда глаза глядят. Но я осталась. И выпила ещё чаю из тонкой фарфоровой чашки. И легла спать в нашей спальне с бежевыми шторами.
Горькая находка
Каждую субботу я затевала уборку. Привычка из родительского дома — там мама говорила: «Чисто не там, где убирают, а там, где не сорят». У нас с Игорем, правда, по-другому выходило. Он мог бросить носки посреди комнаты и даже не заметить. А свекровь, навещая нас, всегда умудрялась найти пылинку там, где я только что протёрла. Смотрела так понимающе, что хотелось провалиться сквозь землю.
Прошло почти четыре месяца после той истории с документами. Я уже и забыла о них — закрутилась в семейной жизни. Привыкала к новому району, искала работу, пыталась стать идеальной женой. В тот день я взялась за шкаф в спальне — монументальное сооружение красного дерева, которое помнило, кажется, ещё прабабушку Игоря.
— Мебель должна переходить по наследству, — любила повторять Валентина Петровна. — В ней хранится дух семьи.
Чего в этом шкафу точно хранилось в избытке, так это пыли. Я вытаскивала старые коробки, какие-то папки, альбомы с фотографиями маленького Игорька в матроске и чепчике. На верхней полке, куда я едва доставала даже со стремянки, обнаружился плотный кремовый конверт. Точно такой же, как тот, из которого свекровь достала документы для подписи.
Сердце ёкнуло. Я потянула за уголок, и он словно сам спрыгнул мне в руки.
«Просто погляжу и положу обратно», — подумала я, чувствуя себя воришкой в собственном доме. Хотя почему в собственном? Вот именно об этом я и хотела узнать.
Присела на край кровати, достала бумаги. Да, те самые — с моей подписью на каждой странице. Я принялась читать, теперь уже внимательно, вчитываясь в каждое предложение, каждый пункт. Глаза цеплялись за фразы, смысл которых постепенно складывался в общую картину.
«…жилое помещение переходит в совместную собственность…»
«…в долях: Кравцова Валентина Петровна — 50%, Кравцов Игорь Дмитриевич — 50%…»
Строчки плясали перед глазами. Ни слова о моей доле. Ни единого упоминания.
Горячая волна поднялась от живота к горлу. В голове звенело. Я перелистнула страницу, потом ещё одну. Между листами нашлась копия свидетельства о праве собственности. Две фамилии. Два собственника. И ни слова обо мне.
Я так и сидела, застыв с бумагами в руках, когда услышала, как хлопнула входная дверь. Игорь вернулся с тренировки. Раньше я бы бросилась встречать его. Сегодня — не могла пошевелиться.
Он сам заглянул в спальню, улыбаясь и раскрасневшийся после бассейна.
— Эй, ты чего застыла? — он бросил спортивную сумку на пол. — О, ты уже до шкафа добралась? Молодец какая…
Его взгляд упал на документы в моих руках, и улыбка слегка поблекла.
— Игорь, объясни мне, что это? — мой голос сорвался на хриплый шёпот.
— Это? — он бросил беглый взгляд и пожал плечами с деланным равнодушием. — Ну да, квартира записана на нас с мамой.
У меня внутри всё оборвалось. Он говорил так, словно в этом не было ничего особенного. Будто мы обсуждали погоду или что приготовить на ужин.
— То есть у меня тут нет никакой доли? — выдавила я.
— А зачем тебе? — его брови удивлённо взлетели вверх. — Это же наша семейная квартира, ты просто живёшь здесь.
«Просто живёшь здесь»… Фраза ударила под дых. Будто я не жена, а квартирантка. Или служанка, которой милостиво позволили жить с хозяевами.
— И в случае развода я останусь ни с чем? — слово «развод» само слетело с губ, хотя раньше я о таком и подумать не могла.
— Ты опять про какие-то глупости, — он усмехнулся, но в его голосе появились стальные нотки. — Зачем думать о разводе? Мы же только поженились.
В коридоре раздались лёгкие шаги. Кто бы сомневался — Валентина Петровна. У неё были свои ключи, и она никогда не утруждала себя звонком в дверь.
— Ну как водичка, сыночек? — пропела она, входя в спальню. Осеклась, увидев документы в моих руках, но тут же совладала с собой. — О, вижу, у вас серьёзный разговор?
— Марина нашла документы на квартиру, — ровным голосом произнёс Игорь. — И теперь думает о разводе.
Этот подлый ход — сразу настроить мать против меня — удался на славу. Глаза Валентины Петровны моментально превратились в льдинки.
— Ну что ты, Марина, зачем эти разговоры? — она улыбалась, но улыбка не касалась глаз. — Всё остаётся в семье. Ты же часть семьи, правда?
Я смотрела на неё — элегантную, уверенную в себе женщину, привыкшую всё контролировать. На сына — копию матери, с тем же упрямым подбородком и холодным взглядом, когда что-то идёт не по его плану.
— Конечно, — выдавила я, опуская глаза.
Но внутри что-то сломалось. Словно тонкая корочка льда на весенней реке — треснула, и теперь туда хлынула боль, разочарование и злость. Я никогда не чувствовала себя такой одинокой, как в тот момент, сидя в окружении «семьи».
Свекровь присела рядом, обняла за плечи. От неё пахло дорогими духами и властью.
— Милая, ну не стоит так переживать, — ворковала она. — Подумай сама, всё это формальности. А ты своя, родная. И потом, Игорёк может отписать тебе долю… потом когда-нибудь… Когда вы поживёте подольше.
«Когда поживёте подольше». Словно я проходила испытательный срок. А свадьба, клятвы, кольца — всё это не в счёт?
— Думаю, нам пора отпраздновать, — вдруг объявил Игорь. — Маринка успешно навела порядок и добралась до верхних полок!
Он подмигнул мне, как ни в чём не бывало. Сделал вид, что ничего не произошло. Что всё в порядке. Но ничего уже не было в порядке. Я улыбалась, кивала, потом что-то готовила на ужин, слушала их разговоры. И всё это время чувствовала себя призраком в чужом доме.
— Приятного аппетита, дорогая, — сказала свекровь за ужином, поднимая бокал. — У тебя отлично получается ухаживать за нашим гнёздышком.
За НАШИМ. За их гнёздышком. А я так, залетная пташка.
Впервые я подумала, что, может быть, действительно пора подумать о разводе.
Юрист
Три дня я ходила как в тумане. Готовила, убирала, улыбалась, но внутри всё кипело. Игорь делал вид, что ничего не случилось. Вечерами обнимал, пытался целовать, а я отворачивалась, ссылаясь на головную боль.
На четвёртый день я не выдержала. Дождалась, пока муж уйдёт на работу, схватила документы и помчалась к метро. Адрес нашла в интернете — юридическая консультация, ничего особенного. На входную дверь была криво приклеена бумажка: «Звонить два раза!».
Я позвонила. Раз, другой. Сердце бешено колотилось. Послышались шаги, дверь открылась. На пороге стояла полная женщина лет пятидесяти с усталыми глазами.
— Вы к кому? — спросила она, окидывая меня профессиональным взглядом.
— Мне нужна консультация… по жилищному вопросу.
Она молча кивнула, пропуская меня. В тесном коридоре пахло кофе и старыми бумагами.
— Проходите, — она указала на небольшой кабинет. — Меня зовут Анна Сергеевна.
Я села на краешек стула, достала документы. Руки дрожали. А если она скажет, что всё нормально? Что я просто глупая баба и нечего истерику разводить?
— Я замужем четыре месяца, — начала я, — и недавно узнала, что квартира, в которой мы живём, оформлена на мужа и свекровь. Они… они дали мне подписать какие-то бумаги, не объяснив, что это.
— Давайте посмотрим, — она протянула руку. По её лицу было невозможно понять, о чём она думает.
Анна Сергеевна медленно листала страницы, делая какие-то пометки в блокноте. Время тянулось, как резина. За окном сигналили машины, где-то в соседнем кабинете надрывался принтер.
Наконец она подняла глаза:
— Да, всё оформлено так, что вы не имеете никаких прав.
Я знала это, но всё равно почувствовала, как внутри всё оборвалось.
— Но ведь… я же жена, я здесь живу!
— Это не имеет значения, — её голос звучал ровно и профессионально. — Вы подписали бумаги добровольно. Тут указано, что вы отказываетесь от претензий на жилплощадь.
Я застыла. Весь мир будто перевернулся.
— Получается… меня обманули?
— Я бы назвала это введением в заблуждение, — она сняла очки, потёрла переносицу. — Люди часто подписывают то, что не читают. Особенно когда доверяют.
В её глазах промелькнуло что-то похожее на сочувствие. Она видела таких как я каждый день. Наивных, глупых, доверчивых.
— И что мне теперь делать? — голос сорвался.
— Есть варианты. Можно пытаться оспорить сделку. Но нужно доказать, что вас принудили или вы не понимали сути документа из-за… ну, скажем, психического состояния.
— Я понимала! Просто доверяла им! — воскликнула я с горечью.
— К сожалению, доверчивость не является юридическим основанием.
Я сидела, опустив плечи. Всё было зря. Свекровь и муж обвели меня вокруг пальца как ребёнка. И теперь я не могу ничего доказать.
— Подождите, — Анна Сергеевна вдруг нахмурилась, вглядываясь во что-то в документах. — А что это за пункт про обременение? И дата странная… Дайте-ка ещё раз посмотреть свидетельство.
Она достала лупу — настоящую, как в детективных фильмах. Минуты тянулись бесконечно.
— Знаете что? — она наконец подняла голову, и в её глазах появился азартный блеск. — Тут есть зацепка. Они допустили ошибку при оформлении. Видите эту дату? А теперь сравните с датой вашей подписи. Не сходится. Похоже, документы были составлены задним числом.
Она захлопнула папку.
— Если подать иск, можно попробовать признать сделку недействительной.
Сердце забилось чаще, но теперь не от страха, а от надежды.
— Это будет стоить, — предупредила она. — И нервов, и денег.
— У меня нет выбора, — ответила я. Впервые за эти дни я чувствовала твёрдость под ногами. — Когда можно начать?
— Хоть сейчас. Но вы уверены? Это испортит отношения с мужем.
Я горько усмехнулась:
— Какие отношения? Он меня обманул! И потом, мне уже нечего терять.
В тот момент я приняла решение. Я буду бороться. За себя, за своё достоинство. И будь что будет.
Точка невозврата
От юриста я вернулась другим человеком. Что-то внутри изменилось, словно выпрямилась сломанная пружина. Меня больше не волновало, что подумает Игорь или его мать. Я вошла в квартиру с ощущением, что нахожусь на вражеской территории.
Свекровь, как назло, сидела на кухне. Готовила ужин, как дома. Когда-то это казалось милым — её забота, её стремление помочь. Теперь я видела в этом лишь контроль, желание всегда быть рядом, чтобы ничего не произошло без её ведома.
— Мариночка! А я тефтельки твои любимые сделала, — пропела она и тут же осеклась, заметив выражение моего лица. — Что-то случилось?
— Нет, всё отлично, — мой голос звучал чужим.
Я прошла в комнату, достала чемодан, принялась собирать вещи. Нет, я не собиралась уходить прямо сейчас. Но хотела быть готовой в любой момент. Валентина Петровна, конечно, проследила за мной.
— Мариночка, ты что это? В гости собралась?
Я молча продолжала складывать одежду.
— Милая, ну что с тобой? — она попыталась взять меня за руку. — Ты всё ещё расстроена из-за этих бумаг? Ну глупышка!
Я отдёрнула руку так резко, что она отшатнулась.
— Не трогайте меня. И не называйте глупышкой.
В этот момент вернулся Игорь. Я слышала, как свекровь бросилась к нему в прихожую, затараторила что-то о моём странном поведении. А потом они вместе вошли в комнату.
— Что происходит? — спросил он, глядя на чемодан.
— Я подала иск в суд, — слова вырвались сами собой. Я не планировала сообщать так сразу, но и таиться смысла не было.
— Что? — переспросил Игорь. Он выглядел искренне удивлённым. — Какой иск?
— На признание сделки с квартирой недействительной.
Повисла тишина. Глаза свекрови превратились в две щёлочки. А потом началось.
— Ты что, правда решила судиться с моей семьёй?! — Игорь впервые повысил на меня голос.
— Да, — ответила я спокойно. Внутри всё дрожало, но я не подала виду.
— И что ты думаешь этим доказать?
— Что я больше не позволю вами манипулировать.
Он шагнул ко мне, и на мгновение мне показалось, что он ударит. Но Игорь лишь схватил меня за плечи, встряхнул.
— Ты понимаешь, что делаешь? Ты разрушаешь нашу семью!
— Семью? — я горько усмехнулась. — Где в ней моё место, Игорь? Я для вас кто? Прислуга, которой милостиво позволили жить здесь?
— Ты моя жена!
— Но не равная. Не партнёр. Собственность — вот как вы ко мне относитесь!
Валентина Петровна, до этого молча слушавшая, шагнула вперёд.
— Деточка, ты слишком всё драматизируешь. Я просто хотела защитить сыночка. Мало ли что в жизни бывает… — она пыталась говорить ласково, но я слышала фальшь в каждом слове.
— Например, развод? — я посмотрела ей прямо в глаза. — Вы с самого начала готовились к нему. И знаете что? Вы его получите.
Я повернулась к мужу:
— Если мы победим в суде, я всё равно подам на развод. Ты этого хотел? Получай.
Он побледнел. Не ожидал, что тихая мышка вдруг покажет зубы.
— Не говори глупостей, — прошипел он. — Ты никуда не уйдёшь.
— Посмотрим, — я застегнула чемодан. — Суд через две недели. А пока я поживу у подруги.
— Ты никуда не пойдёшь! — Игорь загородил дорогу. — Ты моя жена! Ты останешься здесь!
Впервые в его голосе звучал страх. Не за наш брак — за свою собственность. Я думала, что люблю его. Господи, как же я ошибалась.
— Убери руку, — сказала я тихо. — Иначе к иску о недействительности сделки добавится заявление о домашнем насилии.
Он отступил, словно я ударила его наотмашь. А я прошла мимо, волоча чемодан. У двери обернулась:
— Кстати, Валентина Петровна, юрист сказал, что у нас хорошие шансы. Вы составили документы с нарушениями.
Лицо свекрови исказилось от ярости, но мне было уже всё равно. Я вышла и захлопнула дверь.
И только в лифте, когда уже никто не мог видеть, я разрыдалась. Не от горя — от облегчения.
Свобода
Тот день я запомню навсегда. Серое небо, моросящий дождь, тяжесть в животе. Перед зданием суда я замерла, разглядывая облупившиеся колонны. Ноги вдруг стали ватными, и я вцепилась в перила.
— Вы как? — Анна Сергеевна тронула меня за локоть. — Может, воды?
Я помотала головой. Дело было не в волнении. Просто вдруг накрыло осознание: через час всё изменится. Навсегда. В любую сторону.
Они были уже внутри — я заметила их сразу, как вошла. Свекровь в тёмно-синем костюме, прямая как палка. Рядом мой… Игорь. Бледный, осунувшийся. Он бросил на меня странный взгляд — то ли виноватый, то ли злой. Я отвернулась.
— Пойдём, — шепнула Анна Сергеевна. — Не смотри на них.
Но тут Валентина Петровна подлетела ко мне, цокая каблуками по мраморному полу.
— Ты ещё можешь остановить весь этот балаган, — прошипела она. На людях она умудрялась держать лицо, но глаза выдавали — бешеные, почти безумные. — Подумай о своей репутации! Кому нужна скандалистка?
Во рту вдруг пересохло. Если бы она сказала это месяц назад, я бы сломалась, расплакалась, сдалась… Но не сегодня.
— А кому нужна бесправная приживалка? — я сама не узнала свой голос.
Она задохнулась от возмущения. А я прошла мимо с высоко поднятой головой.
Знаете, что самое страшное в суде? Ожидание. Сидишь, как на иголках, слушаешь чью-то канцелярскую речь, а сама думаешь: вот сейчас всё решится. Моя жизнь.
Адвокат Игоря выступал гладко, будто по маслу катился. Представил меня расчётливой стервой, которая вынюхивала, где бы урвать кусок пожирнее. Я слушала и не верила своим ушам — неужели они вправду так обо мне думают? За что?
Моя очередь говорить. Судья — женщина с усталым лицом и неожиданно молодыми, цепкими глазами — смотрела внимательно.
— Я не знала, что подписываю, — мой голос звучал тихо, но твёрдо. — Мне сказали, что это «просто формальность». Я поверила… семье.
На последнем слове я запнулась. Семье. Какая же дура.
А потом началось самое странное. Свекровь, всегда такая идеальная, вдруг стала путаться в датах. Судья переспрашивала, уточняла. Валентина Петровна бледнела на глазах. Их адвокат пытался выкрутиться, бормотал что-то про «техническую ошибку», но судья только хмыкала.
— Странная у вас техническая ошибка, — заметила она. — Прямо на два месяца вперёд.
Решение суда мы ждали целую вечность. Кажется, я не дышала минут пятнадцать.
— Суд постановил признать сделку недействительной…
Дальше я плохо помню. Помню ошарашенное лицо свекрови. Её перекошенный рот. «Это возмутительно!» Помню, как дрожали руки, когда я собирала бумаги.
— Поздравляю, — шепнула Анна Сергеевна. — Теперь вы полноправный собственник трети квартиры.
Я кивнула, но внутри было пусто. Не радость, не торжество — просто усталость.
В коридоре меня нагнал Игорь. Один, без мамочки. Странно было видеть его таким — потерянным, с кругами под глазами.
— Я не думал, что ты так поступишь, — сказал он тихо.
— А я не думала, что ты меня обманешь, — пожала я плечами. — Видишь, мы оба ошиблись.
Мы стояли у окна. Дождь кончился, из-за туч выглянуло солнце. Оно падало сквозь мутное стекло, раскрашивая плитку под ногами в радужные квадраты.
— И что теперь? — спросил он, и в голосе было что-то похожее на надежду.
— Теперь я подам на развод.
— Но ведь мы… — он осёкся. — А квартира?
Я усмехнулась. Конечно, чёртова квартира.
— Свою долю я продам, — сказала я. — Тебе. По рыночной цене.
— Не понимаю, — он нахмурился. — Зачем тогда весь этот цирк?
Я смотрела на него — красивого, когда-то любимого, абсолютно чужого — и чувствовала только жалость.
— Не за деньгами я пришла, Игорь. За справедливостью.
— Да какая, к чёрту, разница? — он повысил голос. — Люди живут как-то! Без справедливости! Зачем всё разрушать из-за какой-то бумажки?
— Потому что ты не лучше своей мамаши, — сказала я тихо. — Ты тоже считаешь меня вещью.
Я повернулась уходить, но он схватил меня за руку. Сильно, до боли.
— Марин, ну давай попробуем ещё раз, а? — его голос смягчился. — Я всё пойму, обещаю. Дам тебе эту треть, даже больше. Только вернись.
Я смотрела в его глаза, искала там… сама не знаю, что. Любовь? Раскаяние? Но видела только страх одиночества. Он хотел вернуть не меня — ту удобную, покладистую куклу, которой я была.
— Прости, но… — я аккуратно высвободила руку. — Я не вернусь.
Я вышла из здания суда, щурясь от внезапного солнца. Порывистый ветер дёргал волосы, распахивал пальто. Странное чувство — как будто выплыла из-под толщи воды и наконец-то вдохнула полной грудью.
Не знаю, что ждало меня впереди. Пустая съёмная квартира. Поиски работы. Долгий развод.
Но я точно знала, что больше никогда, ни за что не позволю себя обмануть.
И это чувство стоило всего. Даже любви, которой, наверное, и не было.
