В тот вечер, когда я впервые переступила порог их квартиры в панельной девятиэтажке, мне показалось, что я случайно попала на кастинг, где мою кандидатуру уже заранее отклонили.
Свекровь – назовем её Ирина Васильевна – окинула меня взглядом, каким сотрудник таможни изучает подозрительный чемодан.
– Бухгалтерша? – она произнесла это слово так, будто у него был неприятный привкус. – Серьёзно, Максим?
Я стояла в прихожей с советским ковром на стене – классическим элементом квартирного декора эпохи развитого социализма. Максим неуверенно улыбался, будто извиняясь за то, что привёл в дом нечто неподходящее.
– Познакомься, мама, это Ольга, – сказал он с той особенной интонацией, которую я позже научилась распознавать как предвестник капитуляции.
– Приятно познакомиться, – произнесла я, протягивая руку.
Ирина Васильевна коснулась моей ладони так, словно это был контакт с инопланетной формой жизни – кратко и с внутренним содроганием.
– Ольга, значит, – она произнесла имя с ударением, смещённым в какое-то странное измерение. – И где же ты работаешь бухгалтером?
Её интонация подразумевала, что любой ответ будет неправильным. Это был не вопрос, а констатация моей профессиональной несостоятельности.
– В «АстроТрансИнвесте», – ответила я, почему-то чувствуя необходимость добавить: – У нас серьёзная компания.
– Серьёзная? – она улыбнулась краешком губ. – Как интересно. А мой Максим, между прочим, юрист. В перспективе – руководитель юридического отдела. А может, и выше. Госслужба, знаешь ли, открывает большие возможности.
Максим стоял рядом, покачиваясь с пятки на носок, словно физическое движение могло заменить необходимость вербального участия в разговоре. Он молчал – его привычное состояние в присутствии матери, как я позже узнала. Молчание, возведённое в ранг жизненной философии.
Ни одно событие из серии «Как стать частью чужой семьи» не могло сравниться с нашей свадьбой. Сто пятьдесят человек в районном ДК, где последний ремонт делали, кажется, ещё при Брежневе. Большинство гостей я видела впервые – коллеги свекрови из муниципальных структур, дальние родственники, появляющиеся из небытия на свадьбах и похоронах.
– А ты, я смотрю, бойкая, – сказала мне женщина с лицом, покрытым таким количеством тонального крема, что оно напоминало гипсовую маску. – Ирина говорит, ты из Подмосковья? Простая девочка? Ничего, освоишься.
«Простая девочка из Подмосковья» – диагноз, который прилип ко мне, как жевательная резинка к волосам. Хотя я родилась и выросла в том же городе, что и они, училась в приличном вузе и никогда не считала себя ни «простой», ни «сложной».
Максим танцевал с матерью под «Сиреневый туман», и я видела, как она что-то настойчиво говорит ему на ухо, периодически бросая взгляды в мою сторону. На следующий день мы уехали на турбазу под Псков – три дня в домике с протекающей крышей. Это были лучшие дни нашей семейной жизни – единственные дни, когда мы действительно были семьёй.
Беременность стала для Ирины Васильевны поводом для полномасштабного вторжения в нашу жизнь. Она вошла на кухню нашей съёмной квартиры так, словно уже составила список нарушений, которые собиралась обнаружить.
– Максим сообщил мне новость, – она поставила на стол пакет с какими-то травами. – Надеюсь, ты понимаешь, что теперь всё изменится.
– Да, – я улыбнулась, всё ещё надеясь на перемирие. – Мы очень счастливы.
– И как ты планируешь назвать ребёнка? – она задала вопрос, словно читала протокол допроса.
– Мы ещё не решили…
– Я думаю, Анатолий – прекрасное имя, – она произнесла это тоном, не предполагающим возражений. – В честь моего отца. Это будет семейная традиция, понимаешь?
– Но мы даже не знаем, кто родится…
– Родится мальчик, – она отрезала с уверенностью экстрасенса. – У нас в роду всегда рождаются первыми мальчики. А если вдруг девочка – Анна. Тоже в честь отца.
Я посмотрела на Максима, который внезапно увлёкся изучением телефона. Его молчание было громче любых слов.
– А что касается работы, – продолжала свекровь, – ты ведь понимаешь, что должна будешь уйти? Ребёнку нужна мать.
– Но я планировала вернуться после декрета…
– Планировала? – она приподняла брови, как диктор программы «Время», сообщающий неприятную новость. – Зачем тебе работать? Мой сын прекрасно зарабатывает. Или ты в нём сомневаешься?
В её голосе звучало предупреждение. Сомневаться в Максиме значило сомневаться в ней. А сомневаться в ней, судя по всему, было государственной изменой.
– Нет, конечно, но…
– Вот и хорошо, – она кивнула с довольным видом чиновника, поставившего печать на важном документе. – Я помогу тебе с ребёнком, не переживай. Покажу, как правильно.
«Как правильно» – эта фраза преследовала меня все последующие годы. Как правильно держать ребёнка. Как правильно кормить. Как правильно существовать в мире, где правила устанавливала она.
Роддом. Я лежала на кровати, измученная, но счастливая. Миша – 3700, стандартный набор конечностей, русые волосы и мой разрез глаз. В палату вошла свекровь с букетом, обёрнутым в хрустящую целлофановую бумагу.
– Ну, показывай, – она даже не поздоровалась. Склонилась над ребёнком, изучая его, как товар с истекающим сроком годности.
– Маловат будет, – она выпрямилась с видом эксперта. – Максим родился – четыре двести. Настоящий богатырь был.
– Три семьсот – абсолютная норма, – устало сказала я. В её присутствии я всегда чувствовала необходимость защищаться.
– Да нет, конечно, для твоей-то комплекции… – она многозначительно замолчала. – Да и похож на тебя. Хорошо хоть мужского пола, а то с девочкой сложнее.
Она сделала паузу, рассматривая Мишу.
– Вы ведь назовёте его Анатолием? Толик – хорошее имя. Звучное.
– Мы решили – Михаил.
– Михаил? – она произнесла имя так, словно я предложила назвать ребёнка Люцифером. – Но ведь Анатолий – семейное имя. Традиция. У нас в роду…
– Мы уже записали его как Михаил, – я произнесла это с неожиданной для себя твёрдостью.
Она поджала губы, и я поняла, что проиграла битву, но война только началась.
Возвращение домой было похоже на вторжение в чужую крепость. В нашей квартире уже хозяйничала свекровь – расставила вещи по своим местам, повесила шторы «поприличнее» и наклеила на холодильник график кормления, распечатанный на принтере.
– Я всё подготовила, – сказала она с гордостью полководца, захватившего территорию без единого выстрела. – Кроватку поставила возле вашей, чтобы удобнее было ночью кормить. Пелёнки в верхнем ящике, распашонки – в нижнем. Всё по системе, понимаешь?
– Спасибо, – выдавила я, чувствуя себя гостем в собственном доме.
– График кормления на холодильнике, – она указала на лист бумаги, исписанный аккуратным почерком. – Каждые три часа, не чаще. Режим – это главное.
– Но сейчас рекомендуют кормить по требованию…
– Кто рекомендует? – она посмотрела на меня, как на умалишённую. – Интернет? Эти ваши форумы? Я Максима вырастила по часам, и ничего – министром ещё, может, будет.
Максим стоял у окна, делая вид, что его очень интересует происходящее во дворе. Его способность становиться невидимым в конфликтных ситуациях поражала.
Дни слились в бесконечную череду проверок и инспекций. Свекровь приходила каждое утро – с точностью швейцарских часов. Ключ от нашей квартиры она воспринимала как данное ей свыше право входить в любое время без стука и предупреждения.
– Ты почему ещё не помыла посуду? – её голос раздавался из кухни, когда я, недоспавшая после ночных кормлений, пыталась урвать пятнадцать минут сна.
– Я только что уложила Мишу…
– А когда уложила, надо было сразу на кухню. Порядок – это основа воспитания ребёнка. Вот Максим растёт в чистоте, а какой аккуратный…
Я молчала, понимая, что любой ответ будет использован против меня.
Она переодевала Мишу, перестилала его кроватку, перекладывала вещи в шкафу.
– Мишенька, а что это мама тебе такое надела? – она рассматривала комбинезон, который я купила на распродаже. – Это что за цвет? Он же мальчик, а не девочка.
– Это обычный жёлтый, – я пыталась быть спокойной. – Универсальный цвет.
– Универсальный? – она хмыкнула. – В моё время мальчиков в голубое одевали, девочек – в розовое. Всё было ясно и понятно. А сейчас напридумывали…
Она открывала шкафы, проверяла полки, заглядывала в холодильник.
– А это что? – она доставала из холодильника контейнер с супом. – Ты это ешь? С такой-то фигурой?
Я смотрела на неё, чувствуя, как внутри нарастает глухое раздражение.
– А что не так с моей фигурой?
– Ну, я бы на твоём месте уже задумалась о спортзале, – она оглядела меня с ног до головы. – После родов, знаешь ли, многие женщины себя запускают. А Максиму нужна ухоженная жена. Мужчины любят глазами.
В другой раз она появилась, когда я собиралась на прогулку с Мишей.
– Ты в этом пойдёшь? – она указала на мою дутую куртку. – Серьёзно?
– А что с ней не так?
– Ну, я бы такое не надела, конечно, – она пожала плечами. – Но на вкус и цвет, как говорится… Хотя жена Максима могла бы и поприличнее одеваться. Всё-таки статус обязывает.
Я просто стискивала зубы.
Когда Мише было полгода, я услышала, как свекровь разговаривает по телефону в соседней комнате.
– Нет, ты представляешь, она его неправильно прикладывает к груди! Я ей объясняла, объясняла, но она же умная, сама всё знает! Вот теперь у ребёнка колики. Я Максиму говорю: «Сынок, надо что-то делать, это же твой ребёнок страдает», а он только плечами пожимает. Весь в меня – терпеливый…
Эти разговоры стали частью моей повседневности. Я научилась распознавать, когда свекровь обсуждает меня — голос тише, интонация особая.
Вскоре я заметила косые взгляды соседей, шепотки в поликлинике. «А, это та невестка Ирины Васильевны?» Репутация в нашем городке — хрупкая вещь. А свекровь методично плела вокруг меня кокон из слухов.
Я боролась, как могла. Максим же молчал, по-прежнему предпочитая роль тени своей матери — немой свидетель, автоматически одобряющий все её действия.
Миша тем временем рос. Каждый его успех свекровь записывала на свой счёт, каждую неудачу — на мой. «Зубы поздно? Неправильно кормишь», «Не говорит «баба»? Мало занимаешься», «Походка странная? У Максима осанка была королевская!»
Когда Мише исполнился год, свекровь решила, что пора заняться нашими финансами. Она появилась на пороге с увесистой папкой.
– Я тут набросала семейный бюджет, – она выложила на стол таблицы с разноцветными графами. – Вот сюда записываешь все расходы. Каждый день. Максим мне показывает раз в неделю.
– Зачем это? – я смотрела на таблицы, чувствуя себя участницей какого-то абсурдного спектакля.
– Как зачем? – она искренне удивилась. – Чтобы знать, куда уходят деньги. Вот, например, ты вчера купила йогурт за семьдесят рублей. А в моем любимом магазине, у Зиночки, такой же – за пятьдесят пять. Экономия!
– Но он находится на другом конце района…
– И что? Ребёнку полезно гулять. Да и тебе в форму надо приходить хоть когда-то. Заодно и сэкономишь.
В тот вечер за ужином она решила провести полную финансовую инспекцию.
– А сколько Максим сейчас зарабатывает? – спросила она, глядя на меня поверх очков. – Ему повысили должностной оклад?
Я поперхнулась.
– Разве не у него нужно спрашивать?
– У тебя спрашиваю. Ты же ведешь семейный бюджет? Или даже этого не делаешь?
– А сколько у вас уходит на еду? – она продолжала, не дожидаясь ответа. – Что-то вы как-то быстро всё съедаете.
– Мы едим столько, сколько нам нужно, – я старалась говорить спокойно, хотя чувствовала, как краснею.
– Ты откладываешь деньги? – её взгляд стал жестче. – Или так, всё в косметику? Оно тебе вообще помогает?
– Мама, – Максим наконец подал голос, но тут же замолчал, когда она повернулась к нему.
– А вам точно хватает денег? – не унималась свекровь. – А то ты как-то выглядишь… ну, не очень ухоженно.
– Знаете что, – я отложила вилку и выпрямилась, – наши финансы – это наше дело. Я не спрашиваю, сколько вы тратите на свои таблетки.
Максим вздрогнул, будто его ударили током.
Рот свекрови захлопнулся, как устрица при виде лимонного сока. Ужин был испорчен. Она встала из-за стола и ушла, хлопнув дверью так, что задребезжала советская хрустальная люстра – ещё один подарок от неё, от которого мы не смогли отказаться.
Позже, когда мы остались одни, он сказал:
– Мама считает, что мы должны откладывать больше. Может, ты действительно тратишь слишком много?
– На что? – я смотрела на него, не веря своим ушам. – На подгузники? На детское питание? На квартплату?
– Не знаю, – он пожал плечами – жест, который я уже ненавидела. – Просто мама говорит…
– Что говорит твоя мама, я уже выучила наизусть, – я отвернулась к окну. За ним была ночь – тёмная, безразличная. – Интересно, что сказал бы ты сам, если бы умел говорить без её подсказки.
Последняя капля переполнила чашу, когда Мише исполнилось три года. Я готовилась к этому дню очень долго – заказала торт, купила шарики, пригласила детей из садика.
Свекровь появилась за час до прихода гостей. Прошла на кухню, не снимая пальто.
– Это что? – она уставилась на праздничный стол, как учительница на шпаргалку в руках ученика. – Сладкое? Газировка? Ты в своём уме? – Сладкое? Газировка? Ты в своём уме?
– Детям три года, – я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё дрожало. – Им можно немного сладкого на праздник.
– И никакой нормальной еды?
– Это детский праздник, – я пожала плечами. – Торт, конфеты, сок.
– Безвкусица полная, – свекровь поморщилась, разглядывая торт. – Такой огромный, крикливый. И шары эти везде… Как в дешевом кафе.
– А зачем вообще дома праздновать? – продолжала она. – Чужих людей в дом зовешь, потом не отмоешься. У нас в подъезде, между прочим, соседка дочке в развлекательном центре отмечала.
– Мама, может не сейчас? – Максим наконец подал голос. – Гости уже идут.
– Конечно, не сейчас, – свекровь поджала губы. – Когда что-то делается неправильно, всегда «не сейчас». А потом поздно будет.
В дверь позвонили. Я пошла открывать, чувствуя, как праздник, еще не начавшись, уже испорчен.
Вечером, когда все разошлись, я сказала Максиму:
– Это конец, – мой голос звучал спокойно и отстранённо, словно принадлежал кому-то другому. – Либо мы начинаем жить своей жизнью, либо…
– Либо что? – он смотрел на меня с искренним непониманием. – Мама просто хотела как лучше.
– Для кого, Максим? – я чувствовала, как внутри поднимается волна ярости. – Для кого лучше?
– Она старшее поколение, – он отвёл глаза. – Надо уважать её опыт.
– Опыт чего? Унижения? Контроля? Манипуляций?
– Оля, я устал, – он вздохнул с видом мученика. – Ты всё время ссоришься с мамой. Мне проще без этого.
– Без чего? – я уже знала ответ, но хотела услышать его. Хотела, чтобы он произнёс это вслух.
– Без всего этого, – он обвёл рукой комнату, словно стирая нашу жизнь одним жестом.
Я собрала вещи быстро – с механической эффективностью человека, который внутренне уже давно всё решил. Сумка, документы, детские вещи. Самое необходимое.
– Куда ты пойдёшь? – спросил Максим, стоя в дверях с видом человека, который наблюдает за неприятным, но не касающимся его лично происшествием.
– Не беспокойся, – я застегнула сумку. – Уверена, твоя мама уже нашла мне замену. Кого-нибудь с правильным статусом и умением молчать.
Он не стал отрицать. И в этом молчании я услышала больше, чем в любых словах.
Однокомнатная хрущёвка на окраине города. Пять этажей без лифта, облупившаяся штукатурка в подъезде, запах кошек и квашеной капусты. Но здесь было то, чего не было в нашем прежнем доме – свобода.
Я вышла на полную ставку в бухгалтерию, устроила Мишу в садик. Жизнь превратилась в набор простых, понятных действий: подъём в шесть, завтрак, садик, работа, магазин, готовка, сон. И снова по кругу.
Максим платил алименты – минимальную сумму, установленную судом. Он виделся с сыном по субботам – всегда в присутствии своей матери, всегда с выражением человека, выполняющего неприятную обязанность.
– Скучаешь по папе? – спрашивала свекровь Мишу, пока Максим проверял что-то в телефоне.
– Нет, – однажды ответил Миша с детской прямотой. – Он всё равно со мной не играет.
– Это всё мама тебя настраивает, мама тебе так говорит? – она произнесла это тихо, но так, чтобы я услышала.
– Нет, – сказал Миша. – папа хороший, но занятой.
Я действительно так говорила. Потому что, несмотря на всё, я не хотела быть причиной, по которой сын возненавидит отца. Пусть Максим сам создаст или разрушит их отношения.
Год спустя Максим женился. Его новая жена – дочь заместителя главы администрации – соответствовала всем критериям идеальной невестки. Правильное происхождение, правильное образование, правильное молчание в нужных местах.
Максима повысили – теперь он возглавлял юридический отдел в мэрии. Он купил машину в кредит, переехал в новостройку и перестал приезжать к сыну.
Свекровь торжествовала – с видом военачальника, одержавшего долгожданную победу.
– Видишь, – сказала она мне при встрече, когда мы случайно столкнулись в поликлинике. – Он нашёл достойную женщину. Такую, которая подходит ему по статусу. А ты… – она окинула меня взглядом. – Ну, ты тоже неплохо устроилась. Для себя.
Я не ответила. Просто взяла Мишу за руку и ушла. Но внутри меня что-то изменилось. Я больше не была той неуверенной девушкой, которая боялась её осуждения.
А потом случилось непредвиденное. Нечто, перевернувшее наш маленький мир с ног на голову.
