Солнце уже припекало по-летнему, пробиваясь сквозь неплотные занавески дачного домика, когда я проснулась. Потянулась сладко, предвкушая день на любимой даче. Господи, как же я люблю это место! Сколько лет, сколько сил в него вложено – не сосчитать. Вот и грядки мои любимые, вот и яблонька, которую еще Андрей сажал, мой покойный муж… Стоп. Андрей… Дача ведь теперь на Андрея оформлена. Точнее, была оформлена.
Странно… Сердце кольнуло недобрым предчувствием, как бывает перед грозой, когда воздух звенит и дышать тяжело. Вроде и утро доброе, и птички щебечут за окном, а вот что-то не так. Будто тишина эта обманчивая, перед бурей.
Андрей, сын мой, замешкался на крыльце, копался с замком. Обычно он с этим щелчком справлялся в момент, а тут что-то возится, пыхтит.
– Что там у тебя? – спросила, выходя на крыльцо. Солнце ослепило, пришлось рукой прикрыться.
– Да что-то замок заело, мам, никак не открывается, – пробурчал Андрей, дергая ручку. – Вроде ключ тот…
Я подошла ближе, пригляделась. И тут меня будто током ударило. Замок… Замок был не наш! Не тот старенький, потертый, с которым мы с мужем еще возились, а новенький, блестящий, чужой.
– Андрей, это не наш замок! – голос дрогнул, хотя старалась говорить спокойно.
Сын наконец-то оторвался от двери, посмотрел на меня как-то виновато, что ли.
– Мам… Ну да, замок другой… Видимо… поменяли, – сказал он как-то невнятно, отводя глаза.
– Кто поменял?! Андрей, ты что-то знаешь и молчишь! Говори! – в голосе уже зазвенели недобрые нотки. В груди нарастало непонятное беспокойство, переходящее в тревогу.
Андрей вздохнул, переступил с ноги на ногу. Мямлил что-то про “не хотел расстраивать”, “мама просила”, “не так понял”… Господи, ну что за ребенок взрослый!
– Андрей! Выкладывай всё как есть! – рявкнула я, и сын съежился под моим взглядом.
И тут он выпалил, словно выплюнул камень изо рта:
– Мама… Тут… Бабушка… Дачу переписала на себя.
Мир вокруг поплыл. Переписала? На себя? Дачу? Нашу дачу? Ту, что мы с мужем, с Андрюшей еще маленьким, строили, обихаживали, каждый гвоздик, каждую яблоньку своими руками? Ту, что я считала своим убежищем, своим местом силы, куда душа летела после душного города?
– Как переписала? Когда? Кто ей разрешил?! – слова вырывались с трудом, горло сдавило, словно кто-то зажал в тиски.
– Ну… она сказала, что… что дача-то… она ж… семейная, – пробормотал Андрей, совсем сникнув. – И что… она так решила… Ну… к нотариусу ходила… Всё оформила…
Семейная… А я, значит, кто? Приживалка? Квартирантка? Тридцать пять лет бок о бок с его семьей, детей вырастила, дом вела, свекруху, царство ей небесное, как родную мать ухаживала, а я – никто? Семейная, значит… Как ловко придумано!
Гнев, холодный и обжигающий, затопил меня с головой. Обида, как ядовитая змея, заползла в сердце, отравляя все вокруг. Предательство… Вот как это называется. Предательство самых близких, самых родных. Матери и сына.
– Поехали, – коротко бросила я Андрею, разворачиваясь к машине.
– Куда, мам? – сын не понял, замер на месте.
– К ней! К твоей драгоценной бабушке! Разговор у нас с ней будет, очень… семейный, – ответила, стараясь держать себя в руках. Но голос уже дрожал от ярости.
Ехали молча. Андрей сидел, словно воды в рот набрал, смотрел в окно, даже не поворачивался. Знал ведь всё, заранее знал, и молчал, трусил сказать матери, смотрел, как я радуюсь поездке на дачу, как строю планы на выходные… Тьфу! Противно!
Перед глазами вставала Тамара Петровна, свекровь моя. Мелкая, сухая старушонка, вся желчная и придирчивая. Никогда меня не любила, с первого дня невзлюбила. Всё ей было не так: и готовлю невкусно, и убираюсь плохо, и сына ее, кровиночку, “избаловала”. А я терпела, молчала, не хотела скандалов, ради Андрея, ради семьи. Думала – семья, надо беречь, надо уступать. Дура!
Приехали быстро. Живет свекровь в старенькой пятиэтажке, в хрущевке, как и большинство пенсионеров. Поднялись на четвертый этаж, звонок. Дверь открыла она сама, Тамара Петровна, как всегда – подтянутая, в платочке, глаза острые, буравчиком смотрят. Увидела нас – губы скривила в подобии улыбки, даже бровью не повела, будто ждала нас, знала, что приедем.
– А, это вы, – протянула нараспев, словно не рада, а так, для порядка. – Чего пожаловали?
– Тамара Петровна, нам надо поговорить, – твердо сказала я, отбрасывая в сторону все вежливые церемонии.
– Поговорить? Ну проходите, раз уж пришли, – нехотя посторонилась она, пропуская нас в квартиру.
Квартирка у нее, как всегда, вылизана до блеска, всё по полочкам, ни пылинки, ни соринки. Прямо как ее жизнь – ровная, выверенная, без единой случайности, без единой живой эмоции.
Сели на кухне, за стареньким столом, покрытым клеенкой. Андрей забился в угол, молчал, словно мышь. А мы с Тамарой Петровной напротив друг друга, глаза в глаза. Напряжение висело в воздухе, можно было ножом резать.
– Тамара Петровна, зачем вы это сделали? Зачем дачу переписали на себя? Без моего ведома, за спиной? – спросила я, стараясь говорить спокойно, но голос все равно дрожал от обиды.
Свекровь усмехнулась, посмотрела на меня сверху вниз. Словно нашкодившую девчонку отчитывает.
– А что тут такого? Дача – земля семейная. Деда вашего еще, моего покойного мужа. Значит, моя. А ты… ты тут причем? Невестка – птица перелетная, сегодня есть, завтра нет. А земля – она навсегда.
– Земля семейная? Тамара Петровна, вы в своем уме? Мы с Андреем эту дачу строили, благоустраивали, тридцать лет там провели! Это наш дом, наше гнездо! А вы так… просто взяли и отняли?
– Не отняла, а вернула свое, законное, – твердо отрезала свекровь. – Всё по закону, не придерешься. И вообще, что ты так убиваешься? Дача, дача… Велико ли богатство? Неужто из-за куска земли убиваться станешь?
– Дело не в земле, Тамара Петровна! Дело в отношении! В справедливости! Как вы могли так поступить? Как вы могли обмануть нас, украсть у нас то, что нам дорого? Разве так поступают родные люди?
– Родные… – криво усмехнулась свекровь. – Родных у меня один сын. А ты… ты жена сына. Сегодня жена, а завтра кто знает… Вон сколько сейчас разводов… Нет, земля должна остаться в семье. Чтобы по-родственному, по-правильному. А то разведетесь еще, и что? Поделим дачу пополам? Нет уж, увольте. Я лучше сама распоряжусь.
– Вы… вы просто невыносимы! – не выдержала я, вскочила со стула. – Как можно быть такой… такой… черствой! Ни капли совести, ни капли уважения к нам! Вы нас просто выкинули на улицу, как ненужный хлам!
– Нечего тут спектакли устраивать, – спокойно сказала свекровь, даже не шелохнувшись. – Никто вас не выкидывал. Приезжайте, отдыхайте, кто вам мешает? Только хозяйкой теперь я буду. Я буду решать, что сажать, что строить, как и что. А вы… будете гостями.
Гостями… На своей собственной даче… На земле, политой моим потом, удобренной моими слезами радости и горечи… Гостями… Да лучше бы я ноги своей там не было!
Выскочила из квартиры, хлопнув дверью так, что штукатурка посыпалась. Слезы брызнули из глаз, обидные, горькие, словно яд. Андрей за мной, плетется, как привязанный.
– Мам, ну ты чего? Ну не расстраивайся ты так, – бормочет он, пытаясь обнять меня за плечи.
– Не расстраиваться?! Андрей, ты хоть понимаешь, что произошло? Твоя мать… твоя родная мать… обокрала нас! Она нас просто вышвырнула из нашего дома! А ты молчал, поддакивал ей! Ты вообще мужчина или кто?
– Мам, ну что я мог сделать? Ты же знаешь бабушку… Она ж как скажет, так и будет… Спорить бесполезно… Только хуже сделаешь…
– Хуже? Куда уж хуже! Ты хоть понимаешь, что мы теперь никто на этой даче? Гости! Как будто милостыню просим! Да лучше сгореть ей синим пламенем, чем я буду там гостьей!
Замолчал Андрей, поник головой. Видно, совесть хоть немного, но мучила. Хотя… сомнительно. Скорее, просто струсил. Трусливый он у меня, сын мой, весь в отца, земля ему пухом. И вот теперь я осталась одна против них двоих – свекрови властной и сына бесхребетного.
Но нет, не одна! Я еще покажу им, кто в доме хозяин! Кто тридцать лет эту дачу тянул на своих плечах, кто вкладывал душу и сердце в каждый кустик, в каждую грядку! Не позволю я им так просто меня выкинуть, не позволю растоптать мою жизнь, мои воспоминания! Это не просто дача, это часть меня, часть моей души! И я буду бороться за нее до конца!
Решила твердо – нужно к юристу. Пусть посмотрит документы, пусть скажет, есть ли у нас хоть какой-то шанс. Может, хоть зацепиться за что-то удастся, оспорить эту незаконную переделку. Да, точно! Нужно действовать! Нельзя сидеть сложа руки и глотать обиду. Хватит! Натерпелась! Буду бороться! За себя, за свою дачу, за свою справедливость.
Нашла в интернете телефон юриста, записалась на консультацию на следующий же день. Ночь не спала, ворочалась, все мысли об одном – о даче, о свекрови, об Андрее… Обида жгла, не давала покоя. С утра как разбитое корыто, вся на нервах. Но надо собраться, надо действовать.
Встреча с юристом оказалась не такой уж обнадеживающей, как я думала. Документы свекровь оформила грамотно, по закону. Дача была оформлена на деда, потом перешла по наследству к мужу, потом к Андрею, а теперь, после смерти Андрея, свекровь, как наследница первой очереди, переоформила на себя. Формально – не придерешься.
– Но… понимаете, – говорил юрист, молоденький парень, видно, только вчера институт закончил, – формально всё чисто. Но морально… конечно, ситуация… не очень красивая. Можно, конечно, попробовать оспорить завещание, если есть основания… но это сложно, долго и дорого. И не факт, что получится.
– А что же делать? Неужели ничего нельзя сделать? Неужели так и отдать им нашу дачу? Нашу жизнь? – отчаяние подкатывало к горлу, душило.
– Ну… есть еще один вариант, – замялся юрист, почесал затылок. – Попробовать договориться… Пойти на мировую… Разделить участок… Или как-то компенсировать… В денежном выражении, например…
Договориться? С Тамарой Петровной? Да она скорее удавится, чем мне хоть что-то уступит! Компенсация? Деньги мне ее нужны, как зайцу стоп-сигнал! Дело не в деньгах, а в принципе! Дело в справедливости!
Вышла от юриста совсем расстроенная, словно последнюю надежду потеряла. Идти домой не хотелось, бродила по улицам, как тень. Вспомнила про подругу, верную подругу Веру, с которой дружим со школы еще. Вера всегда поддержит, выслушает, совет дельный даст. Позвонила ей, договорились встретиться в кафешке, посидеть, поговорить по душам.
Вера выслушала меня внимательно, сочувственно покачала головой.
– Ну, вот тебе и свекровь, – сказала она, задумчиво размешивая сахар в кофе. – Змея подколодная, что тут скажешь. Все они такие, эти свекрови. Только и ждут, как бы невестке жизнь испортить.
– Дело даже не в свекрови, Вер, – возразила я. – Дело в Андрее. Как он мог так поступить? Как мог предать меня? Неужели ему совсем на меня наплевать? Неужели он не понимает, что эта дача для меня – как воздух?
– Да что с них, с мужиков, возьмешь, – махнула рукой Вера. – Тряпки они, бесхребетные. Мама сказала – значит, мама права. Слабак он твой Андрей, вот и всё.
– Может, и слабак, – согласилась я печально. – Но он же мой сын. Я его растила, любила, всё для него делала. И вот так… отплатил…
– Ну, не плачь ты, – Вера обняла меня за плечи. – Не всё еще потеряно. Не унывай. Будем думать, что делать. Ты главное – не сдавайся. Борись за свою дачу! Борись за себя! Покажи им всем, что ты еще ого-го!
Слова Веры немного подбодрили, словно глоток свежего воздуха вдохнула. Да, нельзя сдаваться! Нельзя опускать руки! Буду бороться! Буду отстаивать свое! Пусть закон на их стороне, но справедливость – на моей!
Вернулась домой с новым настроем, с твердой решимостью. Андрей сидел на диване, смотрел телевизор, словно ничего и не произошло. Увидел меня – встрепенулся, забегал глазами.
– Мам, ну ты как? Успокоилась?
– Успокоилась? Андрей, ты меня совсем за дуру держишь? Как я могу успокоиться, после того, что твоя мать учудила?
– Мам, ну пойми, бабушка… она ж… по-хорошему хотела… Чтобы всё по-семейному…
– По-семейному? А меня ты в семью не включаешь, что ли? Я тебе кто, чужая тетка? Или ты считаешь, что семья – это только твоя мать и ты?
– Мам, ну не говори ерунды! Ты же моя мама! Самая родная! Но… бабушка… она же старенькая… ее надо понять…
– Понять ее надо? А меня понять не надо? Меня, которая тридцать пять лет рядом с тобой, которая все силы на эту семью отдала? Нет, Андрей, хватит! С меня довольно! Я так больше не могу!
– Мам, ну что ты хочешь? Что я могу сделать? Я ж между двух огней… И тебя люблю, и бабушку жалко…
– Жалко? А меня тебе не жалко? Ты хоть раз подумал о моих чувствах? О том, как мне больно, как обидно? Нет, ты только о своей бабушке думаешь! О ее чувствах, о ее желаниях! А я – никто! Пустое место!
Развернулась и ушла в свою комнату, хлопнув дверью. Пусть сидит, думает, анализирует! Может, хоть немного совесть проснется, может, хоть капля разума в голове появится. Хотя… сомневаюсь. Слаб он, сын мой, слаб и бесхребетен. И свекровь это прекрасно знает, потому и вертит им, как хочет.
Но я – не сдамся! Я буду бороться! Даже если придется идти против них двоих – пойду! Дача – это моя жизнь, моя память, моя душа! И я не позволю никому ее у меня отнять! Ни свекрови, ни даже собственному сыну! Это не «семейная» дача. Это – моя дача. И я это докажу. Чего бы мне это ни стоило.
