— Кушайте, пожалуйста! Я сегодня особенный рецепт нашла, — Анна разливала суп-пюре по тарелкам, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и празднично.
За большим столом собралась вся родня: сестра Алиса с мужем Никитой, племянница Владислава — студентка со странной стрижкой и колечком в носу, чинно устроившиеся рядышком Любовь Игнатьевна, Тамара и Анастасия, приехавшие из Запрудья. По такому случаю Анна расстелила праздничную скатерть и достала парадный сервиз.
Половник мягко погружался в сливочно-тыквенную гладь. Суп был особенный — полдня варила, взбивала блендером, процеживала через сито.
— Таким супом мама в деревне кормит скотину, — шепнула Любовь Игнатовна Тамаре, но в наступившей тишине её слова прозвучали неожиданно громко.
Анна замерла с половником в руке. Тарелка племянницы осталась недолитой, и суп медленно стекал по металлическому черпаку.
— Очень вкусно, — поспешила вставить Алиса. — Такой нежный, бархатистый.
Любовь Игнатьевна хмыкнула и отодвинула тарелку. Анна поставила половник в супницу. Руки дрожали, а в горле стоял горький комок обиды.
Как же так? Она ведь старалась…
Анна начала готовиться к приезду родных с самого утра. Долго выбирала, что приготовить на первое. Борщ? Слишком просто. Щи? Обыденно. Хотелось чего-то необычного, изысканного. В кулинарном блоге нашла рецепт сливочного супа-пюре из тыквы с имбирем и специями. То, что надо!
Пока чистила овощи, вспоминала Запрудье. Последний раз была там полгода назад — привозила матери лекарства. Почту закрыли еще три года назад, а нынче и клуб прикрыли за ненадобностью — молодежи в деревне почти не осталось. В магазин машина с продуктами приезжает три раза в неделю, если погода позволит. К фельдшеру по вторникам очередь — он один на четыре деревни. В школе, где раньше гудели на переменах десятки ребятишек, осталось пятнадцать учеников. Говорят, и её скоро закроют — будут возить детей в райцентр.
А она когда-то мечтала там библиотекарем работать. Или учительницей. Или медсестрой. Но куда там — ни работы, ни перспектив. Разве что на ферму идти, как мать. Или замуж за тракториста. Вот и рванула в город, как только школу окончила.
Теперь у неё своя квартира, работа в офисе, абонемент в фитнес-клуб. По выходным ходит в театр или на выставки. Старается не отставать от городской жизни — читает модные журналы, следит за трендами.
Вот и суп этот выбрала неспроста. Вычитала в интернете, что такие супы-пюре сейчас в моде, подают в дорогих ресторанах. Купила блендер, специальное сито. Три часа провозилась, зато всё как надо: нежная текстура, аромат специй, украшение из тыквенных семечек.
Хотелось, чтобы родные увидели — она здесь не просто так, не временно. Она теперь городская. Настоящая горожанка.
А в глубине души так и не смогла избавиться от чувства, что чего-то не хватает. Будто сама с собой играет в какую-то игру. Но признаваться в этом не хотелось даже себе.
— Анечка, можно водички? — Алиса отодвинула пустую тарелку. — Очень вкусно, но остро немножко.
— Это имбирь, — поспешно объяснила Анна, наливая воду. — Сейчас его добавляют, чтобы…
— Ну да, ну да, — перебила Любовь Игнатовна. — Городские премудрости. А у нас попроще всё.
— Зато у вас в Запрудье какой воздух! — дипломатично вставил Никита.
— Это да, — согласилась Тамара. — Воздух, грибы-ягоды под боком. Только молодёжи совсем не осталось. В райцентр все подались, кто в город. Не понимают они прелести деревни!
— А что делать? — вздохнула Анастасия. — Вы слышали? Школу-то всё-таки закрывают. Последние пятнадцать ребятишек в райцентр возить будут.
— И что? — с вызовом отозвалась Любовь Игнатьевна. — Зато тихо у нас, спокойно. Все друг друга знают.
Анна сделала вид, что занята уборкой посуды, но слышала каждое слово.
— Не повезло нам с расположением, — заметила Тамара. — От трассы далеко, до города два часа пилить. Не то, что Берёзовка…
— Так это ж другое совсем, — отмахнулась Любовь Игнатовна. — Им-то как с географией подфартило. А у нас своя жизнь. Нам чужого не надо.
Владислава фыркнула:
— Да какая жизнь? Что там делать-то?
— А что в городе делать? — поджала губы Любовь Игнатовна. — Вот наша Анна по конторам сидит, супы новомодные варит… А гордиться нам надо своим-то, деревенским. Чего стесняться?
Анна почувствовала, как снова предательски краснеет шея. Вот так всегда — каждый её выбор под прицелом осуждающих взглядов.
— А помнишь, Анечка, — вдруг мечтательно протянула Тамара, — как ты в школе мечтала остаться? Всё говорила — буду в библиотеке работать, детей читать учить…
— Было дело, — Анна старалась, чтобы голос звучал равнодушно. — Только библиотеку закрыли. А жить как-то надо.
— А я вот думаю, — медленно проговорила Алиса, накручивая на палец прядь волос, — может, оно и к лучшему? Ань, помнишь, как ты после школы металась? То в библиотеку хотела, то в медучилище собиралась, то учителем…
— Ой, да что вы заладили — помнишь да помнишь! — Любовь Игнатьевна звякнула ложкой о блюдце. — Было да сплыло. Вон моя Танька тоже мечтала, мечтала, а теперь на ферме работает — и ничего, не жалуется.
— А чего жаловаться? — подхватила Тамара. — Работа хорошая, платят вовремя…
Анна промолчала. Ей вдруг вспомнилось, как провожала мать на утреннюю дойку. Четыре утра, темень, грязь по колено, а то и выше. И как в старших классах сама помогала на летних каникулах — одежда пропитывалась запахом фермы намертво, никакой порошок не брал.
— Вы как хотите, — Владислава решительно отодвинула тарелку, — а по мне — нечего там делать. Вон, Катька моя, одноклассница, в Запрудье осталась. Теперь всё завидует — то я в театр, то на выставку, то в кафе модное…
— А что толку с твоих кафе? — Любовь Игнатьевна поджала губы. — Вот у нас молоко свое, творог, сметана. Огурчики свои, помидорчики. Грибы-ягоды…
— Любовь Игнатьевна, — не выдержала Алиса, — так ведь не в огурцах дело! Человеку развиваться надо, расти…
— Ой, умные все стали! — всплеснула руками Любовь Игнатьевна. — Развиваться им надо! А кто работать будет? На ферме, в поле? Все в город подались, в конторы свои…
Этот спор Анна слышала уже сотню раз. Да и сама не раз участвовала. Сначала с матерью, потом с тёткой, теперь вот… Словно оправдываться надо за то, что хочешь чего-то другого. За то, что задыхаешься в тесноте, где все друг у друга на виду, где любой твой шаг обсуждают всей деревней.
Выйдя на кухню с грязной посудой, Анна услышала, как следом скрипнули стулья.
— Давай хоть посуду помоем, раз уж ты нас таким супом накормила, — Любовь Игнатьевна демонстративно закатала рукава блузки.
— Спасибо, я сама справлюсь.
— Ну да, ну да. Ты теперь всё сама. Гордая стала.
Анна резко развернулась:
— Может, хватит?! Вы ко мне в гости приехали. Я вас принимаю как могу, готовлю, стараюсь. А вы что делаете? Только и слышу — не так живу, не то готовлю, не тем занимаюсь…
— Ой, слушайте её! — всплеснула руками Тамара. — Мы ж добра желаем! Что ж теперь, и слова не скажи? Мы ж добра желаем.
— Так не доброе слово у вас, а насмешки! Да еще при всех. Вам здесь переночевать есть где? Есть. Накормить вас есть чем? Есть. Так будьте же благодарны хоть немного!
Любовь Игнатьевна побагровела:
— Ну знаешь что…
— Знаю! — Анна с грохотом составила тарелки в мойку. — Знаю, что вы меня осуждаете. Только мне ваше осуждение… — она осеклась, но договорила: — Не нужно оно мне.
Любовь Игнатьевна поджала губы, развернулась и вышла. Тамара — следом.
Анна опустилась на табурет. Руки дрожали. Сколько себя помнила — всегда так было. Сначала в школе. «Ишь ты, в библиотекари метит! Больно умная!» Потом, когда в город уехала. «Ну всё, теперь носа не покажет!» А она показывала. Приезжала на все праздники, помогала матери с огородом, с сестрой на ферме управлялась, когда та болела.
И каждый раз — косые взгляды, шепотки за спиной. То юбка слишком короткая, то каблуки высокие, то говорит не так. Вот и сегодня — суп не тот сварила.
А в городе… Первое время вообще как слепой котенок была. В метро терялась, в магазинах путалась. На работе переспрашивала по десять раз, боялась ошибиться. Новую одежду покупала — часами перед зеркалом крутилась: не слишком ли? не бросается ли в глаза?
Язык себе сломала, избавляясь от деревенского говора. Училась держать спину прямо, ходить с достоинством, говорить негромко. А всё равно то и дело проскальзывало — то словечко какое деревенское, то привычка.
Восемь лет прошло. Вроде освоилась, привыкла. Но до сих пор иногда просыпается среди ночи от тоски — по утренней тишине, по воздуху чистому, по простору. В выходные в парк ходит — хоть немного природы. А потом возвращается домой, в свою квартиру, и чувствует себя самозванкой.
Позади скрипнула дверь — на кухню заглянула Алиса.
— Можно к тебе?
Анна молча кивнула. Алиса присела на табурет, помолчала.
— Как ты это выдерживаешь? — наконец спросила она.
— Да привыкла уже… — Анна отвернулась к окну. За стеклом моросил дождь, размывая огни вечернего города. — Иногда мне кажется, что я нигде не своя. В городе на меня смотрят как на деревенщину, в деревне — как на городскую выскочку. И эти разговоры… — она махнула рукой в сторону двери. — Знаешь, почему они так задевают? Потому что в той жизни ведь тоже было хорошее. Тишина по утрам. Воздух. Простор. Когда все друг друга знают — это и правда бывает здорово. На праздники собирались всей деревней…
— А здесь? — тихо спросила Алиса.
— А здесь… возможности, события, люди новые. Но я всё время как будто металась — то туда, то сюда. Всем угодить хотела. В городе — самая городская, в деревне — будто и не уезжала.
Анна помолчала, собираясь с мыслями:
— Вот эти тарелки, например. Три дня выбирала — чтобы и современные были, и не слишком вычурные. Чтобы городским понравились и деревенских не смутили. И суп этот… Два дня рецепты искала — чтобы и модно, и не совсем уж чужое. А в итоге…
— В итоге?
— В итоге зависла между небом и землей. Ни там, ни тут.
Алиса встала, подошла к чайнику:
— А может, и не надо выбирать?
— В смысле?
— Ну, необязательно быть или деревенской, или городской. Можно искать что-то своё. Место, где тебе будет комфортно.
Анна задумалась. А ведь и правда — почему обязательно или Запрудье, или городская квартира? Вот Берёзовка, например… Полчаса до города. Свой дом. Нормальная инфраструктура. И главное — никому ничего не надо доказывать. Живут там и те, кто на ферме работает, и те, кто в город ездит, и те, кто своё хозяйство держит.
Первый раз за весь вечер что-то внутри отпустило. Может, правда, хватит метаться? Хватит пытаться быть то такой, то эдакой? Просто найти своё место — где можно быть собой. Где можно и в театр съездить, и грядки с помидорами посадить. И чтобы никто не тыкал пальцем — ни в ту, ни в другую сторону.
— Знаешь, — медленно проговорила она, — а ведь это мысль…
Вечер закончился на удивление мирно. После ссоры на кухне Любовь Игнатьевна с Тамарой немного оттаяли, и ужин дотянули без новых конфликтов. Когда городские родственники стали собираться домой, Анна поймала себя на мысли: смешно получается. Её попрекают, что «городская стала», а сами-то — одна в брошке парадной, вторая с начёсом специально уложенным. Тоже ведь прихорашиваются для города.
Проводив Никиту с Владиславой, Анна вернулась на кухню. Любовь Игнатьевна с Тамарой ушли в гостевую комнату. Алиса вызвалась помочь с посудой.
— Чай будешь? — спросила она, составляя тарелки в раковину.
— Давай, — Анна достала чашки. — Знаешь, я тут подумала… Как забавно всё-таки. Все мы друг перед другом носим маски. Я для них — городская выскочка, они для меня — хранители традиций. А под масками — обычные люди. Которые просто по-разному устроили свою жизнь.
Анна открыла ноутбук:
— Смотри, что я нашла. В Березовке дом продается, на окраине. Участок пятнадцать соток, гараж, сад. И цена… — она назвала сумму.
— А работа?
— До города полчаса. Можно и ездить. А можно… — Анна помолчала. — Знаешь, я ведь не просто так библиотекарем хотела стать. Люблю я с книгами возиться, с детьми заниматься. В Березовке библиотека есть. Надо узнать, нет ли там вакансий.
— А как же твоя контора? Карьера?
— Какая карьера, Аль? Столько лет бумажки перекладываю. А душа не лежит. Может, и правда пора что-то менять?
Она представила себе: свой дом, сад, тишина по утрам. Но не глухая тишина Запрудья, а живая — с шумом машин на трассе, с гудками электрички. Грядки с помидорами — но не от безысходности, а для удовольствия. И главное — никакого разрыва между «городским» и «деревенским». Всё своё, всё настоящее.
— Я ведь правда думала, — Анна улыбнулась, — что или-или. Или как в Запрудье — огород, соседи, сарафаны в горошек. Или как здесь — офис, фитнес, суп-пюре. А можно, оказывается, и то, и другое. И даже суп-пюре с борщом в одной кастрюле уживутся.
— И когда начнешь действовать?
— Да хоть завтра. Узнаю насчет дома, съезжу, посмотрю. В библиотеку зайду…
— А с ними говорить будешь? — Алиса кивнула в сторону гостевой комнаты.
— Буду. Но не сегодня. Пусть уляжется всё. Может, и поймут — не от них я бегу. К себе иду.
Весенним утром Анна стояла у окна своего нового дома в Березовке и смотрела, как в палисаднике распускаются первые тюльпаны. Грядки уже ждали рассаду помидоров — пока только три, не как у матери в Запрудье, где пол-огородав томатах. Но ей хватит.
Позади тренькнул телефон — сообщение от Владиславы: «Тёть Ань, ты что, правда в деревню переехала? С ума сойти! Как можно было променять центр на такую глушь?»
Анна улыбнулась. Вот опять — осуждение, непонимание, попытка уличить в неправильном выборе. Всегда будет кто-то недовольный. Раньше бы бросилась оправдываться, объяснять, доказывать. А сейчас просто набрала: «Приезжай на выходные, сама увидишь». Незачем оправдываться — она больше никому ничего не должна доказывать.
И правда — пусть приезжает. Погуляет по набережной, увидит новую библиотеку, где Анна теперь работает. Удивится, что по вечерам в кафе на главной площади яблоку негде упасть — молодежь после работы собирается. Поймет, что жизнь не делится на «городскую» и «деревенскую».
В духовке доходил пирог — завтра собиралась к матери в Запрудье. Когда она объявила о переезде, там тоже не сразу поняли — почему Березовка, а не родной дом? Но потом Любовь Игнатьевна даже внуков пообещала привезти на детские чтения — всё же библиотека рядом, не то что в город тащиться.
Анна достала пирог, понюхала — корица и яблоки, любимое сочетание. В кухне витали запахи свежей выпечки и первой весенней зелени с грядки. За окном шумела трасса, где-то вдалеке гудела электричка, а в палисаднике радовались солнцу тюльпаны.
Всё правильно. Всё на своём месте. И она сама — наконец-то тоже.
