Валентина Михайловна проснулась рано, как всегда. Солнце едва успело выглянуть из-за верхушек берёз, а она уже стояла у окна, разглядывая свой участок. Шесть соток, которые стали для неё целым миром после гибели мужа. Здесь каждый куст, каждая грядка были расположены по её разумению, здесь никто не мешал ей жить в том ритме, который она сама себе задавала.
Но покоя не было даже здесь.
За забором уже слышались голоса — звонкие, пронзительные детские крики. Семилетний Артём и девятилетняя Соня, внуки её соседки Людмилы Петровны, приехали на дачу ещё вчера вечером. А это значило, что два месяца спокойной жизни закончились.
Валентина Михайловна вздохнула и пошла на кухню заваривать чай. Через полчаса она уже была в огороде, проверяла помидоры и поливала огурцы. Работа успокаивала, помогала не думать о том, что сегодня снова придётся терпеть топот маленьких ног по её грядкам и визг, от которого птицы разлетались в разные стороны.
— Тётя Валя! Тётя Валя! — раздался голос из-за забора. — А можно к вам яблочко сорвать?
Валентина Михайловна выпрямилась, вытерла руки о фартук. Над забором виднелись взъерошенные волосы Артёма.
— Нельзя, — спокойно ответила она. — Яблоки ещё не поспели.
— А там уже красные!
— Красные не значит спелые. Попроси у бабушки, у неё тоже есть яблоня.
Но мальчик уже исчез, и через минуту она услышала, как он кричит сестре: «Тётя Валя жадная! Не даёт яблоки!»
Валентина Михайловна сжала губы. Началось.
К обеду ситуация только ухудшилась. Дети носились по соседским участкам как угорелые, перелезали через заборы, топтали цветы, рвали ещё зелёные помидоры и кидались ими друг в друга. Людмила Петровна изредка покрикивала на них из-за двери, но без особого энтузиазма, больше для проформы.
— Людмила Петровна, — окликнула соседку Валентина Михайловна, когда та вышла развесить бельё, — может, объясните детям, что чужие участки — это не игровая площадка?
— Да что ты, Валя, — отмахнулась та, — дети есть дети. Им нужно где-то бегать. Мы же на даче, не в городе.
— На даче тоже есть правила приличия.
— Ох, не будь такой занудой. Они же ничего плохого не делают.
Валентина Михайловна промолчала, но внутри у неё всё кипело. Ничего плохого? А вчерашний потоп в её теплице, когда Соня случайно задела шланг? А поломанный куст смородины, о которую Артём споткнулся “чисто случапйно”?
Вечером она позвонила племяннице.
— Лизочка, как дела? Когда приедешь?
— Тётя Валя, на выходных обязательно. Соскучилась уже. А что, что-то случилось?
— Да нет, всё хорошо. Просто жду тебя.
Лиза была единственным по-настоящему близким человеком в её жизни. Дочь покойной сестры, она росла практически без матери — та ушла, когда девочке было всего пять лет. Валентина Михайловна во многом заменила ей маму: водила к врачам, помогала с уроками, покупала платья на выпускной. Теперь Лизе было двадцать восемь, у неё была своя жизнь, работа, но она всё равно оставалась для тёти самым дорогим человеком.
Той девочкой, которую ей так и не удалось родить.
На следующий день Валентина Михайловна встала ещё раньше. Сегодня она планировала собрать сливы — жёлтые, медовые, которые поспевали раз в два года и были предметом её особой гордости. Эти сливы она хотела сохранить для Лизы, знала, как племянница их любит.
Она аккуратно сорвала каждый плод, осматривая его со всех сторон, отбраковывая помятые. Полная корзина слив стояла на веранде, накрытая чистым полотенцем. Завтра приедет Лиза, и они вместе будут варить варенье из бракованных, как делали это каждое лето многие годы подряд.
Но когда Валентина Михайловна вернулась с огорода после вечернего полива, корзина исчезла.
Сначала она подумала, что перепутала место. Обыскала всю веранду, заглянула в дом. Ничего. Тогда до неё дошло — за забором слишком тихо. Подозрительно тихо для двоих детей, которые обычно не замолкали ни на минуту.
Валентина Михайловна вышла за калитку и обошла забор соседей. Во дворе, под яблоней, сидели Артём и Соня. Рядом с ними валялась её корзина, а земля была усыпана сливовыми косточками.
— Что вы наделали? — ахнула Валентина Михайловна.
Дети подняли головы. Лица у них были перепачканы сливовым соком, а глаза — виноватые, но не особенно испуганные.
— А мы думали, это бабушка нам оставила, — пролепетала Соня.
— На моей веранде? Откуда вы взяли корзину?
— Мы просто зашли… Дверь была открыта…
Валентина Михайловна почувствовала, как внутри неё всё переворачивается. Эти сливы она растила для любимой племянницы. Каждую весну защищала дерево от насекомых, летом поливала, осенью подкармливала. И всё — для того, чтобы двое невоспитанных детей сожрали их за полчаса, как дикие звери.
— Людмила Петровна! — позвала она, стараясь держать голос ровно. — Людмила Петровна, выйдите, пожалуйста!
Соседка появилась на пороге с недовольным лицом.
— Что случилось? Чего кричишь?
— Ваши внуки залезли в мой дом и съели все мои сливы. Целую корзину.
Людмила Петровна посмотрела на детей, на косточки под ногами, пожала плечами.
— Ну и что? Подумаешь, сливы. Нарастут новые.
— Как — что? Они залезли в чужой дом без разрешения! Взяли чужое!
— Да перестань ты. Дети есть дети. Увидели фрукты, захотели поесть. Что в этом такого страшного?
Валентина Михайловна чувствовала, как у неё дрожат руки.
— Эти сливы я собирала для племянницы. Она завтра приезжает. Я два года ждала этого урожая.
— Тебе детям фруктов жалко? — усмехнулась Людмила Петровна. — Это потому, что своих нет, вот и бесишься на чужих! Детей не рожала, а теперь всех поучаешь, как надо.
Валентину Михайловну как током ударило. Она открыла рот, но не смогла произнести ни слова. Внутри всё сжалось в один болезненный комок — весь этот многолетний стыд, вся боль от невозможности иметь детей, все взгляды врачей, все неловкие молчания, когда знакомые рассказывали о своих малышах.
— Людмила Петровна, — раздался спокойный голос за её спиной. — А вы, часом, не обнаглели?
Обе женщины обернулись. У калитки стояла Лиза — стройная, красивая, с решительным выражением лица. Она приехала на день раньше и успела услышать весь разговор.
— Лиза… — прошептала Валентина Михайловна.
— Тётя Валя, проходи домой, — мягко сказала племянница. — А мы с соседкой ещё поговорим.
Лиза подошла ближе к Людмиле Петровне. Говорила она тихо, но каждое слово было отчётливым.
— Вы знаете, что меня очень интересует? Как это ваши внуки всё лето носятся по чужим участкам, крушат, ломают, воруют, а вы только отмахиваетесь. Но самое интересное — это то, что я сегодня видела, как вы их воспитываете.
— Что ты видела? — напряглась Людмила Петровна.
— А то, как вы Артёма по лицу хлопнули за разбитую чашку. И как Соню за волосы дёргали, когда она не хотела есть суп. Дети ведь потому и буйные — от вас сбегают, да и кто их виноват, при таком-то обращении.
— Ты что несёшь? Я их никогда не бью!
— Конечно, не бьёте, — усмехнулась Лиза. — И тётя Валя тоже видела. Правда, мы молчали до сих пор, потому что не хотели вмешиваться в чужие семейные дела. Но если ваши внуки ещё хоть раз побеспокоят мою тётю, если ещё раз зайдут на наш участок без разрешения, то я позвоню в органы опеки. И расскажу им то, что видела. А тётя Валя подтвердит. Думаю, вашим детям будет лучше в другом месте, чем терпеть такое обращение.
Людмила Петровна побелела.
— Ты что, угрожаешь мне?
— Я просто объясняю, как будут развиваться события, если ситуация не изменится, — спокойно ответила Лиза со сдержанной улыбкой. — Нужны ли вам такие проблемы?
Соседка несколько секунд смотрела на неё, потом резко повернулась к внукам:
— Артём! Соня! Живо домой! И чтобы духу вашего на соседском участке не было!
Дети послушно поплелись к дому. Людмила Петровна швырнула пустую корзину Валентины Михайловны на землю и последовала за ними, громко хлопнув дверью.
Лиза подняла корзину и подошла к тёте, которая всё это время стояла молча, прижав руки к груди.
— Тёть Валь, пойдём домой. Всё кончилось.
— Лизочка, — прошептала Валентина Михайловна, — я же не видела, как она их бьёт…
— Я знаю, — улыбнулась племянница. — И я не видела, но нам может всякое показаться, правда? — подмигнула она.
Они шли по тропинке к дому, и Валентина Михайловна чувствовала, как с каждым шагом внутри неё что-то отпускает. Боль от обидных слов соседки никуда не делась, но она больше не казалась всепоглощающей. Рядом шла Лиза — её девочка, её почти дочь, которая приехала и встала на её защиту, не раздумывая ни секунды.
— Жаль сливы, — сказала Валентина Михайловна, когда они сели на веранде пить чай.
— Так на варенье-то остались! — засмеялась Лиза. — Наварим варенья, значит, как и собирались. Не расстраивайся так.
— Дело не в сливах, — тихо ответила тётя. — Я так хотела детей, Лизочка. Всю жизнь хотела. И когда она сказала… про то, что у меня нет своих…
— Тёть Валь, — Лиза взяла её за руку, — у тебя есть я. Ты меня вырастила, воспитала, выучила. Ты для меня — мама. Самая настоящая. И неважно, что я не из твоего живота появилась. Важно то, что ты меня любишь, а я люблю тебя.
Валентина Михайловна посмотрела на племянницу — на её умные глаза, на решительно сжатые губы, на руки, которые нежно гладили её пальцы, — и поняла, что соседка ошибалась. У неё есть дочь. Есть тот человек, который примчится на помощь, не задавая лишних вопросов, который будет защищать её даже от несправедливых обвинений.
— Знаешь, — сказала она, улыбаясь сквозь слёзы, — а ведь у меня действительно есть ты. Самая лучшая дочь на свете.
С того дня во дворе соседей стало удивительно тихо. Дети больше не носились по чужим участкам, не кричали с утра до вечера, не лазили через заборы. Людмила Петровна при встрече отворачивалась, но Валентину Михайловну это нисколько не расстраивало.
Она научилась ценить тишину по-новому. Теперь она была не пустой, не одинокой. Она была наполнена ожиданием — телефонных звонков от Лизы, её приездов на выходных, совместных вечеров на веранде за чаем с вареньем.
А сливы в следующем году поспели особенно сладкие.
