– Почему в нашей квартире живут твои родственники, а платить за ремонт после их детей должна я? – спросила я мужа, показывая на разукрашенные стены.
Вечер начинался как обычно. Я, как всегда, задержалась на работе – отчеты, совещания, вечная спешка. Усталая, мечтала только о тихом ужине и спокойном вечере в своем уютном гнездышке. Как же я любила нашу квартиру! Сколько сил, сколько души вложила в каждый уголок. Каждый раз возвращаясь домой, я чувствовала, как усталость отступает, а сердце наполняется теплом. Недавно вот ремонт закончили, обои светлые, такие, с едва заметным цветочным узором, я сама выбирала. Хотелось легкости и воздуха, чтобы глаз радовался.
Открываю дверь и сразу – бабах! В нос бьет какой-то чужой запах – смесь дешевой еды, детского пота и еще чего-то неопределенно-неприятного. В прихожей обувь навалена кучей, детские куртки висят, как попало, прямо на моих вешалках, что я с такой любовью подбирала, чтобы все было в одном стиле. Ну, думаю, ладно, может, детишки забежали к кому-то, бывает. Прохожу в гостиную, и тут меня будто током ударило.
Мои светлые обои… Господи, да что ж это такое?! Я сначала даже не поняла, что вижу. Какие-то кривые линии, размазанные пятна, цветы какие-то непонятные, все фломастерами, яркими, ядовитыми цветами. И ладно бы в одном месте – так нет же, вся стена, от пола до потолка, исчеркана! А вот еще, пониже, кажется, карандашом продавлено – целая галерея! У меня аж в глазах потемнело. Только недавно ремонт… Это же сколько труда, денег, нервов было потрачено!
– Дим! – кричу, сама не узнавая свой голос. – Дима, ты где? Что здесь происходит?!
Муж выходит из кухни, улыбается как-то виновато, в руках у него тарелка с недоеденными котлетами. Вид у него такой… как будто ничего особенного не случилось.
– Ой, Лен, привет! А ты уже дома? Я думал, ты позже будешь. Ну как работа?
– Дима! – я чуть не плачу от злости и обиды. – Ты что, не видишь? Это что такое? Кто это сделал?
Он смотрит на стену, плечами пожимает.
– Ну, это… племянники. Немножко порисовали. Дети же…
– Немножко?! – у меня дыхание перехватывает. – Да тут обоев не осталось живого места! Какие племянники? Какие «немножко»?!
И тут до меня доходит. Племянники… Ах, вот оно что!
– Твоя сестра, что ли, приехала? Со своими… этими.
Дмитрий вздыхает, ставит тарелку на стол.
– Ну да, Света. С Игорем и детьми. Понимаешь, у них там… временные трудности. С квартирой. Я же не мог отказать, родные все-таки. Поживут немного, пока не уладится все. Ну… несколько недель.
Несколько недель! Несколько недель они здесь живут, а я ни сном ни духом! И все эти «несколько недель» мои нервы, мое имущество – все летит в тартарары?!
– Ты… ты хоть спросил меня? – говорю, стараясь держать себя в руках, хотя внутри все кипит. – Ты вообще подумал, что я скажу? Это же наша квартира! Наш дом!
– Ну, Лен, ну что ты сразу в штыки? – Дмитрий начинает оправдываться, голос у него становится каким-то жалким. – Я думал, ты поймешь. Сестра все-таки. И потом, это же ненадолго. Я им сказал, чтоб вели себя тихо. Ну, дети… сам понимаешь.
«Тихо»… Да тут, наверное, слон в посудной лавке вел бы себя тише, чем эти «дети»! Я их, правда, видела всего пару раз – шумные, неугомонные, но тогда как-то не обратила внимания. А теперь… теперь вот расхлебывай.
– И кто теперь это все отмывать будет? – спрашиваю, показывая на стену. – Кто обои переклеивать? Ты подумал об этом?
Дмитрий отводит глаза.
– Ну… как-нибудь решим. Может, отмоется что-то. Или… ну, подождем немного. Может, само собой…
«Само собой»… Конечно, само собой. Как же еще. Оно само собой и разрисовалось, наверное. А платить, конечно, мне. Как всегда.
– Почему в нашей квартире живут твои родственники, а платить за ремонт после их детей должна я? – повторяю я свой вопрос, и в голосе у меня уже не просто обида, а настоящая ярость.
И тут начинается…
Дмитрий начинает оправдываться пуще прежнего. Про сестру, про «семейные узы», про то, что «надо помогать родным». Про то, что «ну не выгонять же их на улицу». Слова льются как из рога изобилия, все какие-то общие фразы, никакой конкретики. Про ремонт – ни слова. Как будто это меня одну волнует. Как будто это мои личные обои, а не наши общие.
Я понимаю, что говорить с ним сейчас бесполезно. Он как будто в танке, ничего не слышит и не хочет слышать. Только бы избежать конфликта, только бы меня успокоить, «перебесить». Но я не «перебешусь». Хватит с меня.
– Где они? – спрашиваю, стараясь говорить спокойно, хотя внутри все дрожит. – Где твои сестра и ее семейство?
– А… в детской. Мультики смотрят.
Детская… Наша детская, которую я с таким теплом и надеждой обустраивала, мечтая о будущем… Теперь там, значит, мультики смотрят «эти».
Иду в детскую, как на войну. Дверь открыта, оттуда – рев мультфильма, визгливые голоса. В комнате – дым коромыслом. Игрушки валяются кучей, книжки раскиданы, на столе – крошки, огрызки, разлитый сок. На диване сидят Светлана и Игорь, уставились в экран. Дети – два сорванца лет пяти и семи – скачут по кровати, вопят, дерутся подушками. И на все это – полное равнодушие со стороны родителей. Как будто так и надо. Как будто это их личная игровая комната, а не часть нашей квартиры.
– Здравствуй, Света, Игорь, – говорю, стараясь быть вежливой, хотя это дается с трудом. – Мне нужно с вами поговорить.
Светлана отрывается от экрана, смотрит на меня как на врага народа. Игорь вообще не реагирует, так и сидит, уткнувшись в телефон.
– А, это ты, Елена, – тянет Светлана, будто я тут вообще не к месту. – Что-то хотела? Мультики мешают смотреть?
– Нет, не мультики, – говорю, показывая на дверь в гостиную. – Вот это мешает. Вы видели, что ваши дети натворили с обоями?
Светлана хмыкает, закатывает глаза.
– Ой, да ладно тебе, Лен. Из-за ерунды расстраиваешься. Дети же, поиграли немножко. Что там, обои какие-то. Переклеишь, делов-то.
«Переклеишь, делов-то»… Да она вообще понимает, о чем говорит? Это же ремонт, это время, деньги, труд! Это мой дом, в конце концов!
– Света, это не «какие-то обои», – говорю уже жестче. – Это наш ремонт. Это наша квартира. И ваши дети здесь – гости. И гости должны вести себя… как гости.
– Ну что ты начинаешь, – морщится Светлана. – Как будто мы тут навечно поселились. Скоро съедем, не переживай. Из-за каких-то обоев… Родственники должны помогать друг другу, а ты…
«Помогать друг другу»… Да, помогать, но не садиться на шею и ноги свешивать! Не разрушать чужой дом, считая, что так и надо, «по-родственному».
– Помогать – это не значит портить чужое имущество, – говорю я. – Помогать – это значит уважать чужие границы. И платить за то, что натворили твои дети, тоже кто-то должен. Я, что ли?
Светлана презрительно фыркает. Игорь наконец-то отрывается от телефона, смотрит на меня с неприязнью.
– Чего ты прицепилась к детям? – бурчит он. – Ну, порисовали, с кем не бывает. Великая беда. Найди из-за чего скандал разводить.
Я чувствую, как во мне поднимается волна гнева. Скандал разводить? Да я тут молчала сколько времени, все терпела, надеялась, что они хоть немного совести поимеют!
– Знаете что, – говорю, голос у меня дрожит. – Я больше не собираюсь это терпеть. Либо вы начинаете следить за своими детьми и возмещаете ущерб, либо… либо ищите другое место жительства. Ясно?
Светлана взрывается.
– Ах, вот как ты заговорила! – кричит она. – Да как ты смеешь с нами так разговаривать! Мы тебе, значит, помогаем, живем у вас, чтобы тебе веселее было, а ты… Неблагодарная!
«Помогают» они мне… Веселее мне стало, как же. И стены разрисованы, и нервы на пределе, и дома противно находиться.
– Да пошли вы… – не выдерживаю я, разворачиваюсь и выхожу из комнаты, хлопнув дверью.
В гостиной меня ждет Дмитрий, смотрит на меня испуганно. Слышал, наверное, наш разговор.
– Лен… ну что ты так? – бормочет он. – Зачем ты с ними так грубо? Неудобно же…
– «Неудобно»?! – кричу я. – Мне неудобно жить в собственном доме, как в свинарнике! Мне неудобно платить за чужие художества! Мне неудобно, что ты меня вообще ни о чем не спросил!
Дмитрий молчит, опустив голову. Видит, наверное, что перегнул палку. Но уже поздно. Чаша моего терпения переполнена.
– Знаешь что, Дим? – говорю, решительно. – Я больше так не могу. Я ухожу.
– Куда? – пугается он. – Ты куда собралась?
– К подруге, – отвечаю. – Пока вы тут не разберетесь со своими родственниками. И с ремонтом. Вот когда все будет в порядке, тогда и поговорим.
Иду в спальню, начинаю собирать вещи. Руки трясутся, слезы душат. Неужели вот так все и кончится? Из-за какой-то сестры, из-за каких-то дурацких обоев… Но дело не в обоях, конечно. Дело в отношении. В неуважении. В том, что меня никто не слышит и не хочет слышать. В том, что мой дом превратили в проходной двор, и никто даже не подумал спросить меня, хочу ли я этого.
Складываю в сумку самое необходимое, смотрю на Дмитрия – стоит в дверях, как побитая собака. Жалкий такой. Но жалости почему-то не чувствую. Только обиду и злость.
– Я пошла, – говорю сухо. – Позвонишь, когда примете решение.
И ухожу, хлопнув дверью так, что в квартире, наверное, стекла задрожали. Сажусь в такси, отъезжаю от дома, и смотрю в окно на наши окна, темные и неприветливые. И в душе – пустота и горечь. Как будто не стены разрисованы, а вся моя жизнь.
Звонок Дмитрия раздался только на следующее утро. Голос у него был какой-то чужой, робкий.
– Лен… ты где? Все нормально?
– У Светки, – отвечаю коротко. – Ты что хотел?
– Ну… как ты там? Не голодная? Может… может, домой вернешься?
– Вернусь, когда будет куда возвращаться, – говорю я. – Когда в квартире снова станет чисто и уютно. И когда твои родственники поймут, что они здесь в гостях, а не у себя дома. Ты им это объяснил?
В трубке молчание. Потом тихий голос Дмитрия:
– Объяснил… Вчера вечером был разговор. Непростой. Света обиделась, конечно. Сказала, что я под каблуком. Игорь тоже недоволен. Но… вроде поняли. Обещают, что больше такого не повторится. Детей, говорят, будут держать под контролем. И… про ремонт… Света сказала, что помогут деньгами. Сколько смогут.
– «Сколько смогут»… – скептически говорю я. – Ну-ну. Посмотрим. Главное, чтобы поведение изменилось. Мне деньги не так важны, как уважение.
– Изменится, Лен, изменится, – торопливо заверяет Дмитрий. – Я им все объяснил. Что ты ушла, что это все серьезно. Они испугались. Поняли, что перегнули палку. Пожалуйста, вернись, Лен. Я… я виноват, что сразу с тобой не посоветовался. Прости меня. Я больше так не буду.
Слышу в его голосе искреннее раскаяние. И сердце немного оттаивает. Все-таки он мой муж, родной человек. И сестра его, конечно, тоже семья… Только вот семейные отношения должны быть основаны на уважении и справедливости, а не на эгоизме и потребительском отношении.
– Ладно, – говорю, немного смягчившись. – Я вернусь. Но только если увижу реальные изменения. И ремонт чтобы начали делать. Иначе… иначе я снова уйду. И на этот раз – насовсем.
– Хорошо, Леночка, хорошо! – радуется Дмитрий. – Я все сделаю, как ты скажешь. Приезжай скорее! Я так скучаю.
Возвращаюсь домой с тяжелым сердцем, но с надеждой. В квартире вроде бы стало почище, дети не скачут, как угорелые, Светлана и Игорь выглядят как-то притихшими. На столе – скромная вазочка с цветами, наверное, от Дмитрия. Мелочь, а приятно.
Ремонт, конечно, дело не быстрое. Но главное – начинается. Мастер уже приходил, смету составил. Светлана и Игорь действительно дали денег, хоть и не всю сумму, но все равно – уже шаг вперед.
Отношения, конечно, натянутые. Светлана смотрит на меня исподлобья, Игорь вообще старается не разговаривать. Но дети стали тише, вроде бы начали понимать, что чужое – это чужое.
Дмитрий ходит вокруг меня, как шелковый, угождает во всем, старается загладить свою вину. И это тоже приятно, хотя и немного неловко.
Впереди – долгий путь восстановления. Не только стен, но и отношений. С мужем, с его сестрой… Но главное – мы начали двигаться в правильном направлении. Научились говорить о проблемах, отстаивать свои границы, ценить друг друга. И может быть, именно этот кризис поможет нам стать ближе и сильнее. А разрисованные стены… стены – мы переклеим. Главное, чтобы в доме снова воцарился мир и взаимопонимание. Вот тогда и ремонт в радость будет, и жизнь наладится.
