Лариса налила чай в синюю кружку — сувенир из приморского городка, куда они с Колей ездили лет пятнадцать назад. На ней был выгравирован маяк, который они тогда так и не посетили, всё откладывали на потом. Кружка осталась, а Коли уже семь лет как нет. Странно устроена жизнь: вещи переживают людей.
В кухне пахло корицей. Лариса пекла яблочный пирог — Сережа любил. Сын приедет вечером с Ксюшей и Ваней. Ваня — Ксюшин сын от первого брака, пять лет, шустрый мальчишка с вечно исцарапанными коленками. Ни капли не похож на Сережу. Ну и хорошо. Был бы похож — совсем душу бы рвало.
Она проверила пирог — корочка подрумянилась, яблоки пузырились соком. В холодильнике стояла банка со сметаной. Сережа любил со сметаной.
Странное чувство. Всего три года назад сын жил с ней, и незачем было думать, как и что приготовить — жили в одном ритме. «Мам, я задержусь», «Мам, что на ужин?», «Мам, глянь, какие ботинки купил», «Мам, я сегодня поздно». Потом — Ксюша. Сначала знакомство — неловкое, с чаепитием и конфетами, которые никто не ел. Потом съехал к ней, и вроде всё хорошо: Ксюша милая, уважительная, не хамит, не командует. Но — с готовым ребенком.
Ване нравилось у бабушки Ларисы. Так Сережа велел мальчику её называть, хотя какая она ему бабушка? Просто Лариса Петровна, и всё тут. Но Сережа настоял: «Мам, не усложняй. Ребенок не понимает всех этих тонкостей. Для него ты — бабушка, и точка».
Бабушка. Всю жизнь мечтала о внуках, выглядывала это счастье, а когда оно вроде как подошло вплотную — не почувствовала ничего. Ваня был как соседский ребенок: шумный, веселый, говорливый — но чужой. Будто не хватало какого-то нерва, ниточки, по которой бежит ток любви.
Лариса отставила пирог остывать. За окном разгоралось лето — желтое, непривычно яркое для мая. Она готовилась к встрече: протерла пыль, переложила игрушки, которые Ваня разбросал в прошлый раз, на полку. Солдатики, машинки, какие-то супергерои в блестящих плащах — чужой мир, непонятный.
Сережа, конечно, замечал её отстраненность. «Мам, поиграй с ним. Он тебя любит». А она не могла. Не получалось. Сидела рядом с мальчиком, смотрела на игру с каменным сердцем и думала о своем. Взрослые, умные мысли. Как доработать отчет по четвертому кварталу. Как починить кран в ванной. Что будет, если с балкона упадет цветочный горшок.
Недавно Сережа стал говорить о том, что они с Ксюшей подумывают завести общего ребенка. Лариса тогда оживилась, просветлела. И Сережа это заметил, конечно. «Мам, ты что же, Ваньку совсем за внука не считаешь?» — взгляд такой пристальный, оценивающий. Она пожала плечами — что тут скажешь, сынок? Как объяснить? Ваня — хороший мальчик, но сердцу не прикажешь.
Посмотрела в окно: Сережина машина подъехала к подъезду. Вот и приехали. Сейчас начнется: «Бабушка Лариса, смотри, что я нарисовал!», «Бабушка Лариса, а где мои машинки?» Она выдавила улыбку. Не за что она его не любила — ни за что. Просто не любила.
Мальчик ворвался в квартиру первым, едва дождавшись, когда откроют дверь. Гора нерастраченной энергии, двести двадцать вольт улыбки.
— Бабушка! У нас новость!
Следом вошли Сережа и Ксюша. Лица сияющие, предвкушающие. Она знала это выражение у сына — так он выглядел, когда поступил в институт, когда получил повышение, когда…
— Мам, мы решились! Будем второго!
Сердце пропустило удар.
— Поздравляю, — она поцеловала сына, потом осторожно обняла Ксюшу. — Это замечательно.
Замечательно. Новая жизнь. Ещё одна. Родная кровь. Другое дело.
Ваня дернул её за руку.
— Бабушка, а можно я сегодня у тебя переночую? Папа Сережа сказал, что ты не откажешь.
Лариса замерла. Посмотрела на сына — тот улыбался, уверенный, что мать не подведет. На Ксюшу — та замерла, тоже ждала ответа. Раньше такого не случалось — оставлять у неё ребенка. Переночевать. Наедине с непонятным, чужим существом. Что с ним делать? О чем говорить? От пятилетнего не отмахнешься отчетом или телевизором. Для него нужно быть здесь и сейчас — открытой, любящей, настоящей. А Лариса не умела быть такой с ним.
— Конечно, — ответила она, и Сережа с облегчением выдохнул. — А почему вдруг?
— У нас дела, — таинственно произнес Сережа, обнимая Ксюшу за талию. — Завтра заберем его к обеду.
Целая ночь и полдня. Наедине с ребенком, которому она — никто.
Когда за Сережей и Ксюшей закрылась дверь, Лариса замерла. Теперь они с Ваней остались вдвоем — как два человека, случайно оказавшиеся в одной лодке посреди озера. Хочешь не хочешь, а грести придется вместе.
— Бабушка, я хочу посмотреть мультики, — Ваня уже включил телевизор и скакал по каналам.
— Поужинаем сначала, — она достала тарелки. — Руки помой.
Суп, котлеты, та же еда, что ела сама. Не стала готовить отдельно. Наверное, неправильно — надо было что-то детское, но что? О чем думают пятилетние?
Ваня сел за стол, поболтал ногами, стукнув по ножке стола.
— А у нас будет ребеночек, — сказал он, зачерпывая суп. — Мама сказала, я буду старшим братом.
Лариса кивнула.
— Да, замечательно.
— Я буду его защищать. И научу кататься на велосипеде.
— Ему сначала надо родиться и подрасти.
— А ты будешь его любить? — Ваня смотрел прямо, без лукавства.
Она замерла с поднесенной ко рту ложкой.
— Конечно.
— А меня? — в голосе что-то дрогнуло, будто струна лопнула.
Лариса молчала. Как лгать ребенку?
— Ты хороший мальчик, Ваня.
Ребенок кивнул. Понял всё. Доел суп.
— Можно мультики теперь?
— Иди.
Вечер тянулся, как старая резинка. Ваня смотрел мультфильмы. Лариса делала вид, что проверяет бумаги. В голове крутились цифры из последнего квартального отчета. За окном стемнело.
— Пора спать, Ваня, — она выключила телевизор.
— А сказку? — глаза у мальчика стали большими, просящими.
Лариса тяжело вздохнула. Сказки она не рассказывала лет двадцать пять. С тех пор, как Сережа вырос.
— Ложись, я книжку принесу.
— Нет, расскажи свою! Папа Сережа всегда свои рассказывает.
Лариса присела на край кровати. Ей было неловко, будто она надела чужую одежду.
— Жил-был… — запнулась. — Жил-был мальчик.
— Как его звали?
— Петя, — сказала наобум.
— Не Петя. Пусть будет Ваня, — мальчик улыбался. — Как меня.
— Хорошо, Ваня, — она впервые произнесла его имя так, напрямую, без «скажи Ване, чтобы мыл руки».
Начала рассказывать какую-то чушь про мальчика, который нашел волшебный камень. Ваня слушал, не перебивая. Постепенно веки у него отяжелели, он задремал.
Лариса посмотрела на спящего ребенка. Темные ресницы, вихор на макушке, который не приглаживается. Совсем не похож на Сережу. И на Колю. И на неё. Чужая кровь.
Утро началось в шесть. Ваня влетел в спальню и запрыгнул на кровать.
— Бабушка, вставай! Я есть хочу.
Лариса поморщилась, спросонья не понимая, кто этот ребенок и почему он здесь. Потом вспомнила.
— Сейчас, Ваня. Иди умойся.
День потек. Завтрак. Мультфильмы. Лариса пробовала работать, но ребенок требовал внимания. Он тыкал в каждую вещь, задавал вопросы, прыгал, носился.
— Бабушка, а это кто? — он показывал на фотографию.
— Мой папа. Твой… — она запнулась, не зная, как назвать. — Дедушка Сережи.
— Его больше нет?
— Давно.
— А моего папы тоже нет, — сказал Ваня, удивив Ларису будничностью тона. — Мама говорит, он на небе и смотрит на меня.
— Да, наверное, — ей стало неловко. Детская прямота выбивала из колеи.
— А дедушка Коля тоже там?
Лариса кивнула.
— Надеюсь, они подружились, — сказал Ваня и убежал в другую комнату.
Лариса стояла, держа фотографию отца. Простая детская логика. Надеюсь, подружились. Как легко ребенок связал неведомых ему людей — просто потому, что они важны для тех, кто теперь рядом.
К обеду приехал Сережа с Ксюшей. Лариса открыла дверь, и Ваня бросился к матери.
— Мама! Бабушка рассказывала мне сказку! Про мальчика Ваню и волшебный камень!
Ксюша удивленно посмотрела на Ларису.
— Спасибо, — в голосе искренняя благодарность. — Как он себя вел?
— Хорошо, — Лариса чувствовала странную усталость. — Очень активный.
— Понимаю. Он всех выматывает.
Когда собирались уходить, Ваня протянул Ларисе сложенный листок.
— Это тебе, бабушка.
Лариса развернула. На листке был нарисован дом. У дома — три фигуры: большая с косичками, поменьше и совсем маленькая. Ксюша, Сережа и Ваня. А рядом, чуть поодаль — еще одна фигура, с короткими волосами и в очках. Лариса.
— Это мы. И ты, — пояснил Ваня.
Линия от его фигурки к Ларисе была проведена пунктиром.
Телефон зазвонил в четверг вечером. Лариса только вернулась с работы, разложила бумаги на столе. Квартальный отчет требовал внимания, цифры не сходились.
— Мам, выручай, — голос Сережи звучал виновато. — У нас форс-мажор. Ксюшу срочно вызвали на работу, а у меня совещание, которое нельзя перенести. Сможешь часа три посидеть с Ваней?
Лариса посмотрела на разложенные бумаги. На часы. Потом на календарь, где красным была обведена завтрашняя дата — дедлайн отчета.
— Сереж, сегодня никак. У меня работа горит.
— Мам, я понимаю, но это реально безвыходная ситуация. Родители Ксюши в отъезде, сестра тоже не может. Всего три часа.
Лариса молчала. В голове вспыхнуло: можно взять такси, отвезти отчет начальнику домой, объяснить ситуацию. Но… зачем? Почему она должна крутиться, подстраиваться, нарушать свои планы ради чужого мальчика?
— Прости, сынок. Я правда не могу.
— Мам, — голос Сережи стал жестче. — Ты же знаешь, что я никогда не прошу без крайней необходимости. Теперь — прошу. Пожалуйста.
— Сереж, — Лариса сделала глубокий вдох. — Дело не только в работе. Я не справлюсь с ним одна.
— Что значит «не справишься»? Ты же сидела с ним на прошлой неделе.
— Это другое. Заранее готовилась, настраивалась. И то было тяжело.
— Почему тяжело? — в голосе сына недоумение. — Обычный ребенок, не капризный, не шкодливый.
Лариса посмотрела в окно. Серое небо, серый дом напротив. Серые голуби на подоконнике. Всё как всегда. Но что-то должно было сейчас измениться. Она чувствовала.
— Сереж, я должна сказать тебе… Я не чувствую его своим. Понимаешь? Не получается полюбить.
Тишина в трубке была такой плотной, что казалось, можно потрогать руками.
— Я не верю, что ты это говоришь, — наконец произнес Сережа. — Не верю.
— Я не злюсь на него, не обижаю, не…
— Это еще хуже! — голос сына зазвенел. — Ты его просто не видишь! Он для тебя — пустое место! Мам, это же ребенок! Ему пять лет!
— Я знаю, сынок. Знаю. Но сердцу не прикажешь.
— Сердцу не прикажешь, — повторил Сережа, и в этих словах был металл. — Ты это Ксюше объясни. Что ее сын для тебя — пустое место. И когда наш общий ребенок родится, ты будешь возиться с ним, а Ваньку в угол? Так, что ли?
— Я не говорила такого, — Лариса почувствовала, как дрожат руки.
— А что ты говоришь?! Сама подумай! — Сережа почти кричал. — Ты отказываешься помочь нам в критической ситуации! Потому что он тебе не родной! Отлично, спасибо за откровенность. Я все понял. Мы сами справимся.
В трубке раздались короткие гудки.
Лариса опустилась на стул, прижав к груди телефон. Руки тряслись. Так тряслись, что пришлось сесть на них, чтобы унять дрожь. Она не понимала, что произошло. Сказала правду — ту, которую Сережа и так знал. Но почему-то сейчас это прозвучало как… предательство.
Ночь прошла без сна. Она смотрела в потолок и думала: может, надо было соврать? Сказать, что любит мальчика? Притвориться бабушкой? Но зачем? Она же ничего плохого не сделала. Не ударила, не обидела. Просто сказала правду.
Звонок от Сережи раздался через неделю. Голос отстраненный, будто он говорил с чужим человеком.
— Мам, зайдешь к нам на ужин в субботу? У Ксюши есть разговор.
Значит, сам не хочет говорить.
— Приду.
В субботу Лариса стояла у двери квартиры сына с коробкой конфет. Раньше принесла бы еще что-нибудь для Вани — машинку, альбом для рисования. Сейчас — только конфеты. Для взрослых.
Сережа открыл дверь, кивнул вместо приветствия. Прошли на кухню. Ксюша стояла у плиты. Обернулась — глаза красные.
— Здравствуйте, Лариса Петровна, — впервые за три года так официально.
— Здравствуй, Ксюша.
— Ваня у друга играет, — сказала Ксюша. — Я специально отправила, чтобы… был разговор взрослый.
Они сели за стол. Ксюша налила чай. В чашке плавал лимон — желтый кружок, как маленькое солнце в черной воде.
— Я знаю, что вы сказали Сереже, — начала Ксюша, глядя в чашку. — Про Ваню. Что не можете его полюбить.
Лариса молчала. Что тут скажешь?
— Я понимаю, — продолжила Ксюша. — Вы имеете право. Но я должна защищать своего сына.
— Я не причинила ему вреда, — тихо сказала Лариса.
— Еще нет. Но причините, — Ксюша подняла глаза. — Когда у нас родится общий ребенок с Сережей. Когда вы будете приходить и радоваться одному внуку, а другого — не замечать. Он все поймет. Дети всегда понимают больше, чем нам кажется.
Сережа молчал. Сидел, опустив голову. Его молчание было тяжелее слов.
— Что ты предлагаешь? — спросила Лариса.
— Ничего, — Ксюша пожала плечами. — Просто ставлю в известность. Я не хочу больше ребенка. Не в такой ситуации.
— Но ведь Сережа…
— Сережа все понимает, — перебила Ксюша. — И согласен со мной. Мы не будем рожать второго, пока ситуация с Ваней не изменится.
«Шантаж», — промелькнуло в голове у Ларисы. Но слово не вязалось с заплаканным лицом Ксюши. С поникшими плечами сына.
— Прости, мам, — наконец сказал Сережа. — Но мы с Ксюшей много думали. И решили, что лучше тебе пока… не приходить к нам. Пока… — он запнулся. — Пока что-то не изменится.
Прошел месяц. Лариса не звонила сыну — ждала, что он позвонит первым. Не звонил. По субботам, когда раньше они собирались вместе, она стала ходить в кино. Одна. Садилась в центре зала и смотрела фильмы, не запоминая сюжет.
В среду после работы она зашла в супермаркет. Брала только самое необходимое — пакет молока, хлеб, сыр. В последнее время аппетит пропал. Даже готовить не хотелось — так, перекусывала.
У полки с фруктами она увидела их. Ксюша выбирала яблоки, а Ваня крутился рядом, трогая каждый фрукт.
— Мам, я хочу эти! — он показывал на зеленые яблоки.
— Бери, только не больше трех, — ответила Ксюша.
Лариса замерла, не зная, уйти или подойти. Решила за нее Ксюша — подняла глаза и увидела свекровь. Кивнула сдержанно.
Ваня обернулся и заметил Ларису. Замер на секунду, потом — неожиданно — спрятался за ногу матери. Не от страха, а от смущения. Выглядывал, как из-за дерева, одним глазом.
В этой детской неловкости, в этом полувзгляде было столько… человеческого. Не «внук», не «чужой ребенок», а просто — живой человек. Маленький. Растерянный. Не понимающий, почему взрослые вдруг перестали общаться.
Что-то дрогнуло внутри Ларисы.
Вечером она позвонила Ксюше.
— Можно с тобой поговорить? Наедине.
— Приходите завтра в два. Сережа будет на работе, Ваня в садике.
Они сидели на кухне — той самой, где месяц назад решилось, что Лариса больше не будет приходить. Кухня не изменилась — те же занавески, те же чашки на полке. Только на холодильнике новый рисунок Вани — домик, деревья, фигурки людей.
— Я хотела извиниться, — начала Лариса. — Не за то, что чувствую, а за то, как это сказала. И когда.
Ксюша молчала, ждала продолжения.
— Я не смогу быть тебе матерью, — Лариса смотрела прямо. — И не стану привычной бабушкой в один момент. Но если позволишь, я хочу просто… быть рядом. Чтобы Ваня знал, что есть еще один взрослый человек, который не исчез из его жизни.
Ксюша опустила глаза. Крутила обручальное кольцо на пальце.
— Мне кажется, я понимаю вас, Лариса Петровна, — наконец сказала она. — Я ведь тоже боялась, что вы будете любить одного ребенка, а другого — нет. Но в итоге лишила вас обоих.
— Не ты лишила. Я сама.
— Попробуем еще раз? — Ксюша подняла взгляд. — Только без фальши. Ваня заслуживает честности. Мы все заслуживаем.
— Только без фальши, — согласилась Лариса.
В следующую субботу она пришла к ним в гости. Привела себя в порядок, но подарков не покупала — не хотела откупаться. Просто пришла. Села на диван. Ваня устроился в кресле напротив, изучая ее, как незнакомую, но интересную зверушку в зоопарке.
— Ты рисуешь хорошо, — сказала она, вспомнив рисунок на холодильнике.
— Хочешь, покажу новый? — оживился мальчик.
Лариса кивнула.
— Хочу.
Родство — не только кровь. Иногда это — выбор. И не все могут выбрать сразу.
