Когда Эльвира зашла в новое здание школы, её сразу охватило ощущение чуждости, как будто воздух здесь был гуще, чем в обычных коридорах. Ей казалось, что стены смотрят и обсуждают, а шаги гулко разносятся, выдавая каждое её движение. На входе, около гардероба, дежурила женщина в жилете, на вид лет пятидесяти, с крепкими руками и усталым лицом. Она подозрительно оглядела Эльвиру и спросила, не запинаясь, словно видела таких каждый день.
– Новенькая? Тебе в кабинет директора. Третий этаж, налево, дверь с табличкой.
Эльвира кивнула и пошла мимо учеников, сгрудившихся у автоматов с газировкой. Кто-то обернулся, кто-то шепнул что-то подруге. Ей было всё равно. Она знала, что будет молчать. Слова не помогут стать своей. Тем более здесь.
На третьем этаже, в приёмной, секретарь с короткой стрижкой, розовыми ногтями и выражением лица, как у человека, который видал всякое, махнула рукой.
– Проходи. Он ждёт.
Директор оказался мужчиной лет сорока пяти, с задумчивым взглядом и широкими плечами. Он не стал задавать вопросов, просто протянул лист с расписанием.
– Класс у тебя неплохой. Учитель географии — строгий, но справедливый. Остальные сама разберёшь. И не переживай. Тут быстро привыкают. Особенно те, кто не шумит.
С расписанием в руке Эльвира прошла в спортзал, где в это время проводили линейку. Учительница с громким голосом представила её классу и добавила, что она будет с ними до конца года. Все обернулись, кто-то кивнул, кто-то даже улыбнулся. В первом ряду стоял парень, высокий и светловолосый, с белой толстовкой. Он смотрел мимо, будто это не его касалось. Позже она узнала, что это Сева. Самый популярный в школе.
После линейки она оказалась в кабинете биологии. Пока класс собирался, рядом подсела девочка в зелёном свитере и протянула руку.
– Я Даша. Тут никто не кусается. Только притворяются.
Эльвира слегка улыбнулась. Было неожиданно приятно, что кто-то заговорил первым. Они прошли вместе в столовую, и, когда сели за стол, Даша наклонилась ближе.
– Только держись подальше от Светы. Вон та, в розовой рубашке. Она вечно всем недовольна. А если заметит, что ты на Севу посмотрела дольше, чем на кашу, начнёт войну.
Эльвира промолчала. Она ещё не знала, что Даша всё говорит без шуток. Она тогда просто смотрела в окно, где медленно летел снег.
После уроков она зашла в хозяйственный блок, где мать мыла пол. Наталья Петровна сняла перчатки и обняла дочь.
– Ну как?
– Нормально, – коротко ответила Эльвира.
Мать немного постояла рядом и добавила.
– Если будут приставать, говори. Я всё равно тут рядом.
Через неделю после начала учёбы Эльвира уже знала, в какой момент в столовой можно пройти без очереди, где лучше садиться на математике, чтобы на тебя не вызвали, и как распознать, идёт ли Света — та самая из розовой рубашки — к тебе или мимо. Но главное, она поняла, что иногда достаточно просто молчать и быть прозрачной, чтобы остаться на плаву.
На пятом уроке, в кабинете черчения, она впервые осталась после звонка. Учитель разрешил, сказал, что никто не против, если она порисует в тетради, пока он оформляет журнал. Просторный кабинет был наполнен светом, столы стояли в шахматном порядке, и тишина здесь казалась особенной. Эльвира достала свой блокнот. Она не собиралась рисовать его, всё получилось само собой. Очертания лица, челка, чуть прищуренные глаза, лёгкая усмешка на губах. Сева. Она рисовала его, как будто знала его лучше, чем он сам себя.
Кабинет неожиданно распахнулся. Вошёл Влад, одноклассник с шумным голосом, который всегда знал, где чья шутка, и кому она понравится. Он тут же подскочил к её парте.
– Опа, что это у нас?
Эльвира не успела закрыть блокнот, Влад выхватил его и засмеялся. Его смех был как крик в библиотеке.
– Это что, Грачёв? Ты его рисуешь?
Он повернулся в сторону двери, откуда уже входили остальные ученики. Кто-то заглянул через его плечо, кто-то начал хихикать.
– Ты чё, влюбилась, что ли?
Эльвира встала, протянула руку.
– Отдай, пожалуйста.
Влад держал блокнот над головой.
– Пусть сам посмотрит. Грачёв, иди-ка сюда. Ты, кстати, где?
Сева как раз входил в класс. На нём была тёмная футболка, а в руках он держал баскетбольный мяч. Он подошёл, бросив мяч под стол.
– Чего орёте?
– Вот, у тебя фанатка. Нарисовала, как живого. Только с сердечками в глазах.
Он взял блокнот, взглянул на рисунок. Эльвира вжалась в стол, всё внутри сжалось. Сева посмотрел на неё и усмехнулся.
– Мило. Только зря старалась. Ты и я – разный уровень. Мама моя книги пишет, а твоя, как говорят, полы тут моет. Ты правда думаешь, что мы одинаковые?
В классе повисла тишина. Потом кто-то прыснул, потом ещё, и вот уже весь класс смеялся. Влад похлопал Севу по плечу, кто-то подкинул блокнот вверх, чтобы он приземлился на пол.
Эльвира нагнулась, подняла его, и ушла, не сказав ни слова. Мимо учительской, мимо гардероба, где дежурная делала вид, что ничего не слышала, мимо вахты, где мать сидела с бумажной тряпкой на коленях.
На улице шёл мелкий дождь. Она села под навес у стадиона, где никто не задерживался в такую погоду. Долго смотрела в стену, держала в руках блокнот, и думала, что именно с этой сцены в её жизни всё началось по-настоящему.
Прошло пятнадцать лет. Эльвира больше не вспоминала школьный класс с его затхлым воздухом и тяжёлой тишиной после смеха. Теперь её дни начинались в собственной мастерской, где стены были выкрашены в мягкий песочный цвет, а стол у окна всегда был заставлен эскизами и макетами. За эти годы она получила образование, открыла архитектурное бюро и провела три крупные выставки. Сегодня должна была открыться четвёртая — её самая личная. Пространство выбрали особенное — бывший Дом культуры, превращённый в галерею на берегу реки. Высокие потолки, побелённые балки, стеклянный купол над центральным залом. Всё как она мечтала.
— Осталось два часа, — сказал Клим, её ассистент. Ему было двадцать три, он ещё учился и восхищался ею молча. — Один грузчик уже тут, второй в пути. Только… — он замялся. — Один из них, кажется, тебя узнал.
Эльвира оторвала взгляд от планшета.
— Кто?
— Мужик в мятой куртке, с оранжевым капюшоном. Сказал, что его зовут Сева. Он смотрел на твои зарисовки так, как будто знает тебя слишком хорошо.
Её пальцы остановились на экране. Имя резануло. Но с лица она не дала выдать ни одного лишнего движения.
— Ясно. Пусть работает.
Когда она вышла в коридор между выставочными залами, услышала глухие удары — кто-то разгружал ящики. За углом у чёрного входа стоял мужчина. Он держал в руках коробку с прожекторами, потом поднял глаза. И остановился.
— Эля?
Он поставил ящик, будто тяжесть теперь была в другом. В его взгляде.
— Не может быть. Это ты?
— Я. Привет, Сева.
Он шагнул ближе, уже без уверенности, которая когда-то исходила от него с хриплым смехом и самодовольной улыбкой.
— Я… ты теперь вот здесь? Всё это — твоё?
— Да. Это мой проект. Моя выставка.
— Я даже не знаю, что сказать. Ты так изменилась. В хорошем смысле.
— Спасибо. А ты чем сейчас занимаешься?
Он усмехнулся неровно.
— Работаю где получится. Монтажник, доставщик. Иногда делаю ремонты. Всё, что приносит деньги.
— Понятно.
Он потёр шею и выдохнул.
— Я часто вспоминал тот день. В школе. Рисунок. Все эти слова, что я тогда ляпнул… Я был идиотом.
— Это правда.
Он кивнул, принял это как должное.
— Знаешь, я тогда просто испугался. Друзей, шуток. Ты мне нравилась. Но мне казалось, если я это покажу, меня засмеют. Глупо, да?
— Уже не важно.
— Ты… не хочешь поговорить? Не как раньше, просто… по-человечески.
— Не хочу. Ты поступил как хотел, я тоже. У нас нет ничего общего, кроме одного школьного класса. Этого недостаточно.
Он опустил взгляд.
— Ты права.
Эльвира посмотрела на него с неожиданной мягкостью.
— Иногда за один поступок расплачиваются полжизни. Но это уже не моя история.
Она развернулась и ушла вглубь зала, оставив его среди коробок и шумов — на чужой территории, где он больше ничего не значил. На выставке, которую он бы никогда не смог понять.
В зале было много людей. Кто-то подходил к макетам, кто-то делал фото на фоне скетчей, кто-то просто смотрел, как на тёплый свет после долгого мороза. Эльвира стояла у одной из колонн и вглядывалась в лица. Здесь были её студенты, коллеги, критики, те, кто когда-то не верил, и те, кто верил с самого начала. И всё равно взгляд всё время возвращался к дальнему углу. Там, в полумраке, стояла работа, которая не значилась в каталоге. Тот самый портрет, нарисованный в школьной тетради. Она не сняла его со стены.
— Ты его специально повесила? — рядом оказалась Кира, куратор проекта. Её знала с института. Быстрая, умная, всегда с вопросом, который попадает точно в центр.
— Это часть моей архитектуры. То, с чего началось.
Кира посмотрела на рисунок, потом на Эльвиру.
— Он здесь?
— Да. Грузчиком пришёл.
— Ты с ним поговорила?
— Хватило.
Зал постепенно начал пустеть. В холле гасили свет. Оставались только те, кто задержался по инерции, не желая прерывать вечер. Эльвира пошла через галерею, вдоль больших окон. За стеклом висела ночь, редкие машины отражались в полированном полу. Она остановилась у стенда с планами, проверяя, всё ли сняли.
Из-за стойки показался Сева. Он шёл без коробок, просто так, будто хотел уйти, но не смог.
— Я не буду лезть, если ты не хочешь разговаривать, — сказал он тихо.
— Ты уже лезешь.
— Просто хотел спросить. Ты всё ещё злишься?
— Я не злюсь. Я живу другую жизнь. И в ней тебе нет места.
Он остановился рядом, но не слишком близко. Между ними осталась пустота, как занавес, который никто не собирался поднимать.
— Ты думаешь, я ничего не понял? За эти годы много чего случилось. Я работал, как проклятый. Отец уехал, мать ушла в себя, мне приходилось таскать всё, чтобы хоть что-то оплатить. И каждый раз я вспоминал тебя. Не потому что ты нравилась. А потому что ты была правильной. Настоящей. И мне было стыдно. Но я не знал, как сказать это без жалости к себе.
— А теперь знаешь?
— Нет. Но решил сказать, пока ты здесь. Пока я ещё не исчез окончательно.
Эльвира посмотрела на него. В этих глазах больше не было той лёгкой издёвки. Только усталость и честность.
— Тогда я скажу тебе. Не всё можно исправить. Не все слова стираются. Ты однажды поставил меня на дно, и я поднялась не благодаря тебе, а несмотря на тебя. Это важно.
Он кивнул. И вдруг улыбнулся.
— Всё честно. Я это слышал уже сам от себя. Просто не думал, что когда-нибудь услышу от тебя.
— Тогда запомни.
Они больше не сказали ни слова. Он ушёл первым. Не оборачиваясь. А она осталась одна, среди тишины, макетов и чётко выверенных линий, где всё находилось на своём месте. Даже боль.
