Семён с детства знал, мать любила его так, как умеют любить только властные женщины. Её любовь всегда была с условиями, с точным знанием, как правильно, как лучше, как нужно. В семье главным было её слово. Отец соглашался, потому что проще, чем спорить. А Семён — потому что так было с детства.
— Ты у меня умный мальчик, — говорила она, заправляя ему рубашку в штаны перед школой. — Не такой, как твой отец. Ты будешь настоящим мужчиной.
Настоящий мужчина, по её мнению, должен был слушаться её. Выбирать только тех людей, кого она одобряла. Жить так, как она считает правильным.
Когда он привёл в дом любимую женщину, мать восприняла это как личное оскорбление.
— Эта девка тебе не пара, — заявила она на следующий день за ужином, пристально разглядывая Настю. — Вижу, она из таких… себе на уме.
Настя не сказала ни слова. Она просто посмотрела на Семёна, а потом перевела взгляд обратно на тарелку.
Семён знал, что его мать, если уж решила кого-то не принимать, никогда не передумает. Она не кричала, не устраивала сцен. Нет, всё было тоньше, тише. Она «забывала» приготовить обед, если Настя приходила раньше с работы. Могла вымыть Настину чашку и убрать в шкаф, в то время как Семёнову оставляла на столе, демонстративно. А потом говорила, как бы вскользь.
— Я не знала, что она будет есть с нами, — разводила руками. — Пусть сама о себе заботится. Ты же не нянька ей, верно?
Семён долго не замечал, как капля за каплей мать разрушала Настину уверенность в себе. Он видел только крупные вещи — что она не кричит, не устраивает скандалов. Вроде и повод поругаться отсутствует.
Но потом он начал замечать мелочи. Как Настя всё чаще возвращается домой позже, чтобы не пересекаться со свекровью. Как она выбирает самые дальние чашки в шкафу, чтобы не пользоваться теми, что мать ставит демонстративно рядом с Семёновыми. Как она вдруг спросила однажды вечером.
— Ты бы выбрал меня? Если бы пришлось?
Он не ответил сразу. Тогда он ещё не понимал, что она спрашивает не просто так.
Ссора произошла неожиданно. Вечером, когда мать вдруг заявила, что ей надоело.
— Или ты выгоняешь её, или я ухожу! — сказала она, сложив руки на груди.
Отец молчал, как всегда. Сидел, уставившись в телевизор, будто его это не касалось.
— Мама… — начал было Семён, но она перебила.
— Ты не мужчина, раз не можешь её выгнать!
А вот тут что-то в нём сломалось. Он посмотрел на неё и понял, сколько бы он ни соглашался, сколько бы ни поддакивал, ему никогда не будет позволено жить своей жизнью. Потому что у неё всегда найдётся новая граница, которую он не сможет перейти.
Он посмотрел на Настю. Она сидела с опущенными плечами, будто уже приняла поражение. Как будто знала, он не сможет выбрать.
И тогда он встал.
— Хорошо, — сказал он спокойно. — Мы уходим.
Мать моргнула, будто не расслышала.
— Что?
— Я не выгоню свою жену. Значит, уйду сам.
Настя резко подняла голову.
— Семён…
— Всё в порядке, — он посмотрел на неё, впервые понимая, что делает это не из упрямства, не из принципа — а потому что так правильно.
Мать не двигалась. Она так долго привыкала к мысли, что держит его в руках, что даже не понимала, как легко он мог уйти.
Он пошёл в комнату, достал дорожную сумку. Вещей у них было немного — Настя всегда жила в этом доме с ощущением, что она здесь не насовсем.
Мать заговорила только тогда, когда он подошёл к двери.
— Ты не имеешь права так поступать.
— Я имею право жить так, как хочу, — спокойно сказал он.
И вышел, оставив позади всё, что раньше считал домом.
Прошло два года.
Семён и Настя жили в съёмной квартире. Потом, немного подкопив, взяли ипотеку. Это был небольшой, но уютный уголок, который они создавали вместе. Впервые в жизни он жил без постоянного контроля, без оглядки на то, что скажет мать.
За это время она почти не появлялась в его жизни. Иногда звонила, редко – сухие разговоры о здоровье, о погоде, о том, что он мог бы заходить. Но он не заходил.
А потом раздался неожиданный звонок.
— Семён, мне нужно поговорить, — голос матери был уставшим, но не приказным, как раньше.
Он колебался, но всё-таки согласился встретиться в кафе.
Она пришла позже, чем договаривались, и когда вошла, он не сразу узнал её. Она выглядела по-другому – старше, будто за эти два года прошло десять.
Они сидели друг напротив друга.
— Твой отец умер месяц назад, — сказала она, держа руки на коленях.
Он почувствовал лёгкий укол.
— Почему ты не сказала?
— А ты спрашивал?
Нет, он не спрашивал.
Она вздохнула.
— Я осталась одна. В пустой квартире. Семён, мне некуда идти.
Он поднял брови.
— Квартира твоя.
— Дом – это не стены, — устало сказала она. — Ты прав, Семён. Я думала, что могу контролировать тебя вечно. Но знаешь, что я поняла? Что осталась одна.
Она говорила спокойно, без нажима. Не манипулировала, не пыталась заставить его пожалеть её. Просто констатировала факт.
— Пусти меня домой к вам, — тихо сказала она.
Он долго смотрел на неё.
И вдруг понял, он больше не боится её слов. Он больше не должен оправдываться, доказывать, бороться за свою свободу. Она не властна над ним.
— Дом там, где любовь, — сказал он. — А у тебя всегда была только власть.
Она моргнула.
— Значит, ты меня не примешь?
Он вздохнул.
— Прости, мама. Но нет.
Она долго сидела молча. Потом кивнула, словно приняла его ответ.
И ушла.
Семён смотрел ей вслед и понимал, что в первый раз в жизни сделал что-то сам, принял своё решение.
