никита— Дядя Костя, ты же знаешь, что я всегда тебе помогу, — сказал племянник Лёша, усаживаясь за кухонный стол и беря в руки кружку чая. — Ты ведь один, тебе, наверное, сложно?
Константин Иванович внимательно посмотрел на него поверх очков. Лёша редко приезжал без причины. Обычно это было что-то формальное: поздравить с днём рождения, принести лекарства от мамы или просто заскочить по пути по своим делам. А сегодня вот так — сидит, чаёк пьёт, рассуждает.
— Мне не сложно, — сухо ответил старик, делая вид, что снова углубляется в газету.
— Да я просто… Ну, ты же понимаешь, годы идут, дом большой. Вдруг что случится? Кто о тебе позаботится?
Константин Иванович не спешил с ответом. Он перелистнул страницу, хотя даже не смотрел на буквы. Разговор уже ему не нравился.
— А что, мне положено случиться что-то?
Лёша усмехнулся.
— Ну ты как всегда… Я не про это. Просто хочу помочь. Если что, всегда рядом.
Старик только кивнул.
Лёша ушёл через час, оставив после себя тишину и какое-то липкое ощущение тревоги. Константин Иванович вышел на крыльцо, закурил. Последний раз племянник приходил перед Новым годом, пару месяцев назад. А до этого — ещё год назад. И вот снова. Словно бы напоминал о себе, обозначал присутствие.
Он прислушался к дому. Старая двухэтажная постройка 50-х годов, с деревянными полами, со скрипучей лестницей, с затхлым запахом старых книг. Дом жил своей жизнью: потрескивал, шептался со сквозняками. В детстве здесь было шумно — родители, сестра, её друзья, соседские дети. Потом все разъехались, разошлись, умерли. Остался он один.
Бездетная жизнь…
Племянник сказал это просто так, даже не подумав, но слово засело в голове. Константин Иванович не был уверен, что это его тревожит, но что-то в этом звуке неприятно отдавало холостяцкой пустотой.
Он выбросил окурок в снег и закрыл дверь.
Ночью спалось плохо. Не от слов Лёши, не от переживаний, а просто от возраста. Старый позвоночник не любил холод, а окна хоть и были пластиковыми, всё равно пускали в дом сквозняки.
На рассвете он поднялся, проковылял на кухню, поставил чайник. Глядя в окно, увидел длинную тень, скользнувшую за забором.
Кто-то был во дворе. Константин Иванович нахмурился, натянул шерстяной свитер, вышел на крыльцо. Следов в снегу не было.
Старик задумался. Почудилось? Или кто-то приходил ночью?
В последнее время странностей было немало. Недавно он нашёл в коридоре открытую коробку с фотографиями. Старинные чёрно-белые снимки, где он ещё ребёнок, а родители молодые, счастливые. Он помнил, что коробка стояла в чулане, далеко, под другими коробками. Кто её трогал?
Прошлой осенью кто-то открыл сарай за домом. Там ничего ценного не было, кроме старых инструментов и велосипедных шин, но факт сам по себе его насторожил.
А теперь вот эта тень.
— Всё равно ты один… — вдруг вспомнилось ему.
А если бы его и правда не стало? Кому перешёл бы дом? Кому бы достались его книги, мебель, редкие пластинки?
Он никогда не думал о завещании.
И не собирался думать. Но после этого визита ему стало не по себе. Константин Иванович вздохнул и пошёл заваривать чай.
— Чай остывает, дядя, — голос племянника раздался неожиданно, слишком мягко, с какой-то скрытой настойчивостью.
Константин Иванович медленно оторвал взгляд от окна. Он не слышал, как Лёша вошёл.
— Ты дверь-то закрыл за собой?
— Конечно, — Лёша усмехнулся, но в его улыбке было что-то натянутое.
Старик не ответил, поднялся, поправил халат и сел за стол.
— Ну что, как твои дела? Всё один?
— Всё один, — буркнул Константин Иванович.
Он хотел сказать это с иронией, но вышло слишком сухо. Лёша, кажется, не обиделся.
— Ты вообще о будущем думаешь?
— В моём возрасте?
— Ну да. О доме, например.
Константин Иванович резко поставил чашку.
— Что-то ты зачастил с этим домом.
Лёша развёл руками.
— Просто волнуюсь. Вдруг с тобой что? Кто будет решать, что с домом делать? Ты же знаешь, как у нас в стране — государство за секунду всё заберёт.
— Никуда он не денется, — отрезал старик.
Но даже сам услышал в своём голосе сомнение.
После ухода Лёши тишина в доме стала ещё тяжелее. Константин Иванович вдруг почувствовал себя чужим у себя же дома.
Он прошёл в гостиную, сел в кресло, задумался.
Где-то у него были старые документы. Родительские, ещё довоенные. И свои тоже, школьные, институтские. Когда-то давно он хотел разобрать их, но так и не дошли руки.
Теперь вот пришло время. Он поднялся, пошёл в кладовку. На верхней полке, в картонной коробке, он нашёл толстую папку с бумагами. Аккуратно вынул, отнёс в комнату. Разложил на столе. Пожелтевшие документы, свидетельства, письма. И вдруг среди них — нечто, чего он не ожидал увидеть. Старый, почти развалившийся конверт.
Руки дрожали, когда он открыл его. Внутри лежало письмо, написанное женским почерком.
«Костя, ты не можешь просто так исчезнуть. Ты обязан мне объяснить, почему ты так поступил.»
«Ты сказал, что любишь меня. Ты говорил, что всё будет хорошо.»
«Но теперь я осталась одна. И наш ребёнок остался один.»
«Я не прощу тебя.»
«Марина.»
Константин Иванович почувствовал, как в груди что-то холодеет.
Марина…
Он не слышал этого имени пятьдесят лет. Ночь он провёл без сна. В голове метались воспоминания. Он был молодым, полным надежд, влюблённым.
Они с Мариной хотели пожениться. Она была девушкой из простой семьи, работала библиотекарем. Добрая, тихая. А потом она забеременела.
Ему было двадцать три. И он испугался. И сбежал. Тогда он думал, что так будет лучше.
А потом… потом жизнь закрутилась. Институт, работа, переезд, другие женщины.
А потом однажды пришло письмо. А он не ответил.
Константин Иванович тяжело поднялся, сел на кровати. У него есть ребёнок. И, возможно, внуки. А он всю жизнь считал себя одиноким. Бездетным. Старик закрыл лицо руками.
А потом вдруг вспомнил — кто-то копался в его документах. Лёша.
Он понял, что теперь уже ничего не будет как прежде.
— Дядя, тебе бы отдохнуть. Что-то ты бледный.
Лёша сидел в его кресле, свободно закинув ногу на ногу, и лениво пил чай. Словно ничего не происходило. Словно не он недавно рылся в старых документах.
— Ты был у меня дома, — Константин Иванович смотрел на него прямо, без лишних эмоций.
Лёша замер, но всего на секунду. Потом беззаботно рассмеялся.
— Ну ты даёшь! Когда это я у тебя был?
— Когда искал мои бумаги.
Племянник поставил кружку, наклонился вперёд, сцепив пальцы в замок.
— Дядя, ты точно в своём уме? Какие бумаги?
— Письмо от Марины.
Лёша снова на секунду напрягся, но быстро взял себя в руки.
— Марина? Какая ещё Марина?
Константин Иванович смотрел на него, не моргая.
— Ты знал.
Пауза затянулась.
Племянник вздохнул, потер переносицу.
— Хорошо. Да, знал.
— Откуда?
— Мамка рассказала. Когда-то давно. Я особо и не вникал, если честно. Думал, что это просто старая семейная история.
Старик продолжал смотреть на него.
— Но ты всё равно искал документы.
— Просто хотел разобраться, — Лёша развёл руками. — Интересно же, правда? Ты всю жизнь жил, как будто у тебя никого нет, а тут… сюрприз.
— И что ты хотел с этим сделать?
Лёша наклонился ближе.
— А вот это уже хороший вопрос.
После ухода племянника дом снова наполнился тишиной. Но теперь она была другой. Не уютной, не привычной. Давящей.
Константин Иванович сидел в полутёмной гостиной, ощущая, как в груди растёт глухое беспокойство.
Лёша знал. Знал давно. И не просто знал, а зачем-то искал подтверждение. А теперь он уже не скрывал, что играет в какую-то свою игру.
Но какую?
Ответ пришёл быстрее, чем он ожидал.
Через два дня Лёша снова объявился.
— Я тут подумал, дядя, — сказал он, усаживаясь за стол, — может, тебе действительно стоит оформить дарственную?
Константин Иванович молчал.
— Ну правда. Тебе же спокойнее будет. А мне потом не придётся бегать, оформлять всё это через суд.
— Ты очень торопишься.
Лёша улыбнулся.
— Просто смотрю в будущее.
Всю ночь Константин Иванович не спал.
Что-то здесь было не так.
Почему Лёша так настойчив? Почему эта история с письмом вдруг вскрылась именно сейчас?
У него есть ребёнок. А может, даже внуки. Почему они не объявились?
Или кто-то не хотел, чтобы они объявились?
Он решил проверить. Старик встал рано, сварил себе кофе и пошёл в город. В архив. Если где-то и могли сохраниться следы его прошлого, то только там.
Архив был серым, пыльным, пропахшим старыми бумагами и затхлой жизнью.
Константин Иванович сел за стол, пододвинул к себе стопку документов, которые ему выдали.
Пальцы дрожали.
Он пролистывал страницы, выискивая нужные имена.
И нашёл. «Марина Смирнова. 1947–2003.»
Сердце пропустило удар. Она умерла двадцать лет назад. Но дальше было важнее.
«Сын: Александр Константинович Смирнов. 1969 года рождения.»
У него был сын. Но главное было в конце.
«Место жительства: Москва.» Он жив.
Константин Иванович вышел из архива, тяжело дыша.
Племянник знал. Знал и молчал. Знал, что у него есть родной сын. И что, если он найдёт его, никакая дарственная уже не понадобится. А значит, Лёше это было невыгодно.
— Дядя, ну ты даёшь, — Лёша смеялся, но в его глазах мелькнуло беспокойство. — В архив полез? Документы искать? В таком-то возрасте?
Константин Иванович стоял перед ним, сжимая в руках копии бумаг, которые раздобыл утром. Они дрожали у него в пальцах, но не от старости — от злости.
— Ты знал, — голос старика был твёрдым. — Ты знал, что у меня есть сын.
Лёша опустил взгляд, вздохнул.
— Ну… да.
— И молчал.
— А что я должен был делать, дядя? Прибежать к тебе с криками: «Поздравляю, у тебя есть взрослый сын, который даже не знает о твоём существовании»? Ты сам бросил свою семью, тебе теперь-то что?
Константин Иванович закрыл глаза на секунду. Слова племянника были как удар.
— Почему ты скрывал это от меня?
— Да потому что не хотел, чтобы ты начал копаться в прошлом! — вдруг взорвался Лёша. — Зачем тебе это? Ты старик, тебе нужно жить спокойно! А не бегать по архивам и ворошить старые тайны.
— Это не тебе решать, — твёрдо сказал Константин Иванович.
Племянник усмехнулся, но теперь в его усмешке не было ничего добродушного.
— Ну ладно, дядя. Допустим, ты нашёл его. Допустим, ты решишь с ним встретиться. Ты хоть понимаешь, как это будет выглядеть? Ты бросил его мать, даже не знал, что он существует, а теперь вдруг решил сыграть в отцовскую любовь? Думаешь, он тебя обнимет и скажет: «Ой, папа, как хорошо, что ты объявился»?
— Это я и решу.
Лёша покачал головой.
— Ты не понимаешь. Он живёт в Москве, у него своя жизнь, семья, дети, наверное. А ты… Ты просто старик, который вдруг захотел что-то исправить.
— И ты боялся, что если я его найду, то дом достанется не тебе, а ему?
В комнате повисла тишина. Лёша напрягся, но тут же расслабился, медленно хлопнул в ладони.
— А ты ещё не совсем рехнулся, да?
Константин Иванович почувствовал, как внутри него что-то переворачивается.
— Это всё из-за дома?
— А ты как думал, дядя? — Лёша рассмеялся. — Конечно, из-за дома.
Он поднялся с кресла, подошёл ближе, опёрся ладонями о стол.
— Давай говорить прямо. Ты старый. Тебе недолго осталось. А у тебя есть только я. Кто, кроме меня, будет за тобой ухаживать? Кто принесёт тебе лекарства, если заболеешь? Кто проводит тебя в последний путь?
Константин Иванович смотрел на него и вдруг понял — он его не знает.
Этот мальчишка, которого он когда-то качал на руках, возил на рыбалку, которому покупал книги… Он вырос в чужого, холодного человека, которому плевать на всё, кроме выгоды.
— Значит, ты ждал, пока я сдохну, чтобы забрать дом?
Лёша усмехнулся.
— Ну, не так грубо, но… да.
На следующее утро Константин Иванович позвонил по найденному номеру.
— Алло?
— Александр Константинович Смирнов?
— Да, кто это?
Старик набрал в грудь воздуха.
— Меня зовут Константин Иванович. Я… Ваш отец.
На другом конце провода воцарилась тишина.
— Что?
— Я ваш отец.
Долгая пауза.
— Это какая-то шутка?
— Нет, — голос Константина Ивановича дрожал, но он продолжал говорить. — Мне нужно с вами встретиться.
Вдох. Выдох.
— Где вы живёте?
Через две недели они встретились.
А через месяц Константин Иванович переписал дом.
Не на Лёшу. На своего сына.
Лёша приехал через несколько дней. Он был зол. Очень зол.
— Ты что натворил, старик?! — шипел он. — Ты что, думаешь, он теперь будет за тобой ухаживать? Ты ему просто дал дом!
— А ты хотел мне помочь?
— Конечно, хотел!
— Нет, ты хотел помочь себе.
Лёша молчал.
— Уходи, Лёша.
— Ты мне не дядя больше, понял?!
— А ты мне не племянник.
Константин Иванович сидел в своём кресле и смотрел в окно.
Дом больше не принадлежал ему. Но впервые за долгое время он чувствовал себя по-настоящему свободным.