— Опять макароны? — Евгения Дмитриевна поджала губы, разглядывая содержимое кастрюли. — Третий раз за неделю!
— Мам, мы экономим, — Гоша выдавил улыбку, избегая смотреть на жену. — Каждая копейка на счету.
— Экономят на еде только бедные и жадные, — отрезала свекровь и демонстративно отодвинула тарелку. — А еще можно было бы хоть специй добавить. Или это тоже экономия?
Маша сжала вилку так, что побелели костяшки пальцев. Третий год они с Гошей жили в квартире его матери, откладывая каждую свободную копейку на первоначальный взнос по ипотеке. Третий год она выслушивала замечания о своей неумелости, непрактичности и о том, что Гоша мог найти кого-то получше.
— Я старалась, Евгения Дмитриевна, — только и сказала Маша, подавив желание ответить резче.
— Старание — не главное, — свекровь повернулась к сыну. — Вот твоя бабушка могла из ничего царский обед приготовить. А тут… — она обвела рукой стол.
Гоша тяжело вздохнул. Маша знала этот вздох — он не станет возражать матери. Снова.
***
Утро началось с неожиданного звонка. Незнакомый мужской голос представился нотариусом и сообщил новость, изменившую всё.
— Мария Алексеевна? Вы являетесь единственной наследницей Аллы Петровны Сорокиной. Вам необходимо явиться в нотариальную контору для оформления документов на квартиру.
— Какой квартиры? — Маша растерянно моргала, пытаясь вспомнить, кто такая Алла Петровна.
— Однокомнатная квартира на улице Ленина, 42. Согласно завещанию, составленному вашей двоюродной тетей месяц назад, вы — единственная наследница.
Двоюродная тетя? Маша смутно помнила женщину, которая приезжала к ним несколько раз, когда Маша была еще ребенком. Родители редко о ней говорили.
— Квартира? — Маша всё еще не могла поверить. — Мне?
— Приходите с документами, всё объясню, — терпеливо ответил нотариус.
***
— Это невозможно, — Евгения Дмитриевна скрестила руки на груди, когда Маша, захлебываясь от волнения, рассказала о звонке. — С чего бы какой-то женщине оставлять тебе квартиру? Ты ее даже не навещала!
— Я ее почти не помню, — призналась Маша. — Она приезжала, когда мне было лет пять, потом, кажется, на папины похороны.
— Вот именно! — торжествующе воскликнула свекровь. — А теперь вдруг квартира. Тут что-то нечисто. Это или мошенники, или… — она пристально посмотрела на Машу, — или ты что-то недоговариваешь.
Гоша, до этого молчавший, наконец поднял глаза от телефона.
— Мам, давай дождемся подробностей. Мы сходим к нотариусу и всё узнаем.
— Мы? — переспросила свекровь. — Ты тоже в этом участвуешь?
— Конечно, — твердо сказал Гоша. — Мы с Машей — семья.
Это была маленькая, но такая важная победа. Маша благодарно улыбнулась мужу.
***
Нотариус, сухопарый мужчина в очках, разложил перед ними документы.
— Завещание составлено месяц назад, всё по закону. Алла Петровна была в здравом уме и твердой памяти, что засвидетельствовано врачом. Квартира небольшая, однокомнатная, но в хорошем районе.
— Почему я? — спросила Маша. — Мы практически не общались.
Нотариус пожал плечами.
— Это ее решение. Других наследников нет. Возможно, она просто не хотела, чтобы квартира досталась государству.
Маша молча кивнула, хотя чувствовала — здесь что-то еще. Что-то, чего она не понимала.
***
— Ты понимаешь, что это значит? — шептал Гоша, когда они возвращались домой. — У нас будет своя квартира! Не нужно копить еще три года!
Маша сжала его руку. Свое жилье — это казалось чудом после трех лет под пристальным взглядом свекрови.
— Надо еще вступить в наследство, разобраться с документами.
— Но это реально, Маш! Это наш шанс!
***
— Квартира достанется через полгода, — объявила Маша за ужином. — Сначала нужно вступить в наследство.
— И сколько она стоит, эта квартира? — Евгения Дмитриевна отрезала себе кусок хлеба.
— Мы не узнавали, — пожал плечами Гоша. — Какая разница?
— Большая, — отрезала мать. — Если это хрущевка на окраине, то не о чем радоваться.
— Это в трех остановках от центра, — возразила Маша. — Однокомнатная, но нам хватит.
— Что-то не верится, — покачала головой свекровь. — С чего бы этой женщине оставлять тебе квартиру? Может, она на старости лет повредилась рассудком? — И вдруг будто рассердилась, бросила сухо: — Некоторым всё слишком легко достаётся. Я десять лет на квартиру копила. Надо же, выскочке с неба упала квартира.
— Мам! — в голосе Гоши послышалось раздражение.
— Что «мам»? Я просто вслух размышляю. Мне кажется странным, что женщина, которую ты едва помнишь, вдруг отписывает тебе квартиру. Тут явно что-то не так. Ты не заслужила, чтоб тебе квартиры доставались, — вдруг язвительно закончила она.
Маша опустила глаза. Сомнения закрались и в ее душу. Действительно, почему тетя выбрала именно ее?
***
Через неделю позвонили из управляющей компании дома, где находилась квартира.
— Вы наследница Сорокиной? У нее задолженность по коммунальным платежам за три месяца. Почти пятнадцать тысяч.
— Но я еще не вступила в наследство, — растерялась Маша.
— Это ваши проблемы, — отрезал женский голос. — Хотите получить квартиру — гасите долги.
Пятнадцать тысяч — это была почти половина их с Гошей ежемесячных сбережений. Но выбора не было.
***
— Разумеется, есть какой-то подвох, — торжествующе сказала Евгения Дмитриевна, когда узнала про долг. — И это только начало. Потом окажется, что там еще долги за капремонт, или крыша течет, или соседи затопили.
— Мам, такие долги есть у многих, — возразил Гоша. — Это не значит, что с квартирой что-то не так.
— А вы проверяли, кто там прописан? — прищурилась свекровь. — Вдруг там какой-нибудь уголовник числится?
Маша и Гоша переглянулись. Об этом они не подумали.
***
Их первый визит в квартиру оказался не слишком радостным. Ключ с трудом повернулся в замке. Внутри пахло нежилым помещением. Маленькая прихожая, комната метров пятнадцать, крохотная кухня. Обои местами отклеились, линолеум потрескался.
— Тут нужен ремонт, — констатировал Гоша, осматривая подтеки на потолке ванной.
— Но это наше, — Маша сжала его руку. — Представляешь? Никаких замечаний о том, как я готовлю или убираю.
Гоша поцеловал ее в макушку.
— Скоро, Машенька. Совсем скоро.
Они уже собирались уходить, когда в дверь позвонили. На пороге стоял пожилой мужчина с тростью.
— Вы родственники Аллочки? — спросил он, оглядывая их выцветшими голубыми глазами.
— Я ее двоюродная племянница, — ответила Маша. — А вы?..
— Петр Сергеевич, сосед, — он кивнул на дверь напротив. — Я за ней последние годы присматривал. Лекарства покупал, продукты. Она мне, кстати, кое-что обещала за заботу.
Маша напряглась.
— Что именно?
— Да так, по мелочи, — неопределенно махнул рукой сосед. — Но мы с ней договаривались. У вас есть время обсудить?
***
— Он врет, — убежденно говорил Гоша, когда они возвращались домой. — Если бы тетя хотела что-то ему оставить, она бы указала это в завещании.
— А вдруг она не успела? — возразила Маша. — Что, если он действительно за ней ухаживал? Он же не просто так пришел.
— Конечно не просто так! — воскликнул Гоша. — Увидел молодую пару и решил, что можно развести на деньги. Классическая схема.
Маша молчала. История с наследством с каждым днем казалась всё более запутанной.
***
— Я же говорила! — Евгения Дмитриевна всплеснула руками, когда услышала о соседе. — Наследство без проблем не бывает. Теперь этот старик будет ходить за вами по пятам и требовать компенсацию.
— Ничего он не получит, — отрезал Гоша. — У нас есть завещание.
— Наивный, — покачала головой мать. — Он может в суд подать. Скажет, что твоя тетка была не в себе, когда завещание писала. И что она ему обещала квартиру.
— Не может быть, — Маша побледнела.
— Еще как может, — Евгения Дмитриевна выглядела почти довольной. — Доказывай потом, что у вас законные основания.
***
Сомнения росли как снежный ком. Маша позвонила своей матери, но та ничего особенного про Аллу Петровну не вспомнила.
— Мы не очень общались, — сказала она. — Она была странная женщина. Замуж так и не вышла, детей не нажила. Одиночка.
— Но почему она оставила квартиру мне? — не унималась Маша.
— Понятия не имею, — в голосе матери звучало недоумение. — Возможно, ей просто некому было ее оставить.
***
Петр Сергеевич не заставил себя долго ждать. Он позвонил через два дня.
— Я нашел расписки, — без предисловий сказал он. — Алла Петровна обещала мне компенсацию за уход. У меня есть ее подпись.
Маша почувствовала, как холодеет внутри.
— Какую компенсацию?
— Она говорила, что отпишет мне квартиру, — голос старика звучал уверенно. — Но потом появились вы. Не знаю, что вы ей наговорили, но она изменила решение. Это несправедливо.
— Мы не общались с ней, — Маша с трудом подбирала слова. — Я даже не знала, что она… что ее больше нет.
— Рассказывайте, — хмыкнул сосед. — Если не договоримся, придется обращаться к юристам.
***
— Наверняка это подделка, — уверенно сказал Гоша, когда Маша пересказала разговор. — Дай мне его номер, я сам с ним поговорю.
Маша покачала головой.
— Я не знаю, Гош. Вдруг он не врет? Вдруг тетя действительно обещала ему квартиру? Мне кажется, мы должны как-то компенсировать его заботу.
— Чем компенсировать? — вскинулся Гоша. — Нашими сбережениями на ипотеку? Мы три года копили, чтобы отдать какому-то проходимцу?
— Но если у него действительно есть расписки…
— Подделка! — повторил Гоша. — Не будь наивной!
***
Ситуация накалялась. Петр Сергеевич звонил почти каждый день, то предлагая «решить всё полюбовно», то угрожая судом. Гоша наотрез отказывался с ним встречаться, а Маша не находила себе места от беспокойства.
И тут в игру вступила Евгения Дмитриевна.
— Я с ним поговорю, — заявила она однажды вечером. — Надо же разобраться, что к чему.
— Не надо, мама, — попытался остановить ее Гоша. — Мы сами разберемся.
— Как разберетесь? Будете прятаться от звонков? — фыркнула Евгения Дмитриевна. — Дайте мне его номер.
Маша неуверенно посмотрела на мужа. С одной стороны, свекровь лезла не в свое дело. С другой — возможно, она действительно могла помочь.
***
Через два дня Евгения Дмитриевна вернулась с важным видом.
— Всё, как я и думала, — сказала она, расстегивая пальто. — Этот Петр Сергеевич — приличный человек. Он действительно ухаживал за вашей тетей. Покупал продукты, готовил, даже уколы делал.
— А расписки? — спросил Гоша.
— Есть расписки, — кивнула мать. — Она написала, что в благодарность за уход оставляет ему квартиру. Датировано прошлым годом.
— Но завещание было составлено месяц назад, — возразила Маша. — Значит, она передумала.
— Или ее заставили передумать, — многозначительно сказала Евгения Дмитриевна, глядя на Машу.
— Что ты имеешь в виду? — Гоша нахмурился.
— Только то, что если появляется завещание в пользу дальней родственницы, которая даже не навещала больную женщину, это выглядит подозрительно. Тем более, когда есть человек, который реально о ней заботился.
Маша почувствовала, как к щекам приливает кровь.
— Я не просила ее оставлять мне квартиру!
— А может, и просила, — пожала плечами свекровь. — Или кто-то просил за тебя. Петр Сергеевич говорит, что незадолго до смерти к Алле Петровне приходил какой-то мужчина. После его визита она и изменила завещание.
— Какой мужчина? — Гоша раздраженно взъерошил волосы. — Мам, ты серьезно веришь этому соседу, а не нам?
— Я верю фактам, — отрезала Евгения Дмитриевна. — А факты говорят, что что-то здесь нечисто.
***
Ситуация стала невыносимой. Петр Сергеевич, очевидно подбадриваемый Евгенией Дмитриевной, подал иск об оспаривании завещания. Гоша впервые серьезно поссорился с матерью, обвинив ее в подстрекательстве. Маша была готова отказаться от квартиры, лишь бы прекратить этот кошмар.
— Мы можем просто продолжать копить на ипотеку, — говорила она вечерами, когда они с Гошей оставались одни. — Не стоит оно того.
— Стоит, — упрямо отвечал Гоша. — Я не позволю какому-то проходимцу отобрать у нас квартиру. И маму никогда не прощу за то, что она за него, а не за нас.
***
В день первого судебного заседания Маша чувствовала себя преступницей. Евгения Дмитриевна демонстративно не пошла с ними, заявив, что не будет участвовать «в этом позоре». Петр Сергеевич явился в сопровождении молодого юриста, который говорил уверенно и гладко.
— Моя задача — доказать, что в момент составления завещания Алла Петровна Сорокина не отдавала отчета в своих действиях, — заявил он. — А также то, что ранее она обещала компенсировать заботу моего доверителя передачей квартиры.
Судья, женщина средних лет с усталым лицом, внимательно выслушала обе стороны и отложила рассмотрение дела, потребовав дополнительных свидетельств.
***
— Нужно найти кого-то, кто знал тетю, — сказал Гоша, когда они возвращались из суда. — Кого-то, кто подтвердит, что она была в здравом уме.
— Я не знаю таких людей, — Маша покачала головой. — Мама говорит, она мало с кем общалась.
— А что насчет мужчины, который якобы приходил к ней перед смертью? — задумался Гоша. — Может, это кто-то из ваших общих знакомых?
Маша не ответила. Перед глазами стояло лицо Петра Сергеевича — обиженное, уверенное в своей правоте. Что, если он действительно заботился о тете? Что, если она действительно обещала ему квартиру, а потом передумала?
***
Евгения Дмитриевна встретила их ледяным молчанием. Только когда Гоша ушел в душ, она подошла к Маше на кухне.
— Хочу тебе кое-что сказать, — начала свекровь. — Я знаю, что ты думаешь обо мне. Что я вредная старуха, которая всем недовольна.
Маша промолчала, ожидая продолжения.
— Но ты не понимаешь главного, — продолжила Евгения Дмитриевна. — Некоторым всё достается слишком легко. Вот взять хотя бы эту квартиру. Ты палец о палец не ударила, а получаешь жилье. А мы с мужем горбатились всю жизнь, чтобы купить эту квартиру.
— Я не просила эту квартиру, — тихо сказала Маша. — И мы с Гошей тоже работаем.
— Работаете! — фыркнула свекровь. — Ты в бухгалтерии бумажки перекладываешь, а он за компьютером сидит. Это не работа. Вот мой отец на заводе вкалывал, мать на двух работах пахала. А сейчас молодежь только и ждет, что им всё на блюдечке принесут.
Маша закусила губу, сдерживая слезы. Спорить было бесполезно.
— Ты не заслужила, чтоб тебе просто так квартиры доставались, — подытожила Евгения Дмитриевна. — Поэтому я и стараюсь восстановить справедливость.
***
Второе заседание суда принесло неожиданный поворот. Явился новый свидетель — пожилая женщина, представившаяся подругой Аллы Петровны.
— Я Нина Васильевна, мы с Аллочкой сорок лет дружили, — сказала она. — И хочу сказать, что в последний год Петр Сергеевич действительно помогал ей. Но никакой квартиры она ему не обещала.
Старик вскочил со своего места:
— Неправда! У меня есть расписка!
— Расписка поддельная, — спокойно сказала Нина Васильевна. — Алла мне сама говорила, что он вечно что-то выпрашивает. То денег в долг, то вещи какие-то. А потом оказалось, что пропал ее золотой крестик.
В зале поднялся шум. Петр Сергеевич что-то возмущенно говорил своему адвокату, тот пытался его успокоить.
— А почему Алла Петровна оставила квартиру именно Марии? — спросил судья. — Они поддерживали отношения?
— Нет, — Нина Васильевна покачала головой. — Но Алла всегда тепло о ней говорила. Она дружила с ее матерью в молодости. Они даже на танцы вместе ходили. А когда Машенька родилась, Алла была у нее крестной.
Маша удивленно подняла голову. Крестной? Мама никогда об этом не говорила.
— Потом они поссорились из-за какой-то глупости, я даже не помню из-за чего. И отдалились. Но Алла всегда за Машей следила, хоть и издалека. Знала, где она учится, где работает. Даже фотографии собирала — из соцсетей и от общих знакомых.
— Почему же она не общалась с ней напрямую? — удивился судья.
— Гордая была, — вздохнула Нина Васильевна. — Но всегда говорила, что квартиру оставит Маше. Еще когда здорова была. А потом, когда слегла, попросила меня найти хорошего нотариуса, чтобы всё по закону оформить.
— А кто тот мужчина, который приходил к ней? — спросил адвокат Петра Сергеевича.
— Какой мужчина? — удивилась Нина Васильевна. — Никакого мужчины не было. Я у нее каждый день бывала, никого не видела.
Петр Сергеевич побагровел и что-то зашептал на ухо адвокату.
***
Когда суд был закончен, и претензии Петра Сергеевича отклонены, Маша подошла к Нине Васильевне.
— Спасибо вам, — искренне сказала она. — Если бы не вы…
— Глупости, — отмахнулась пожилая женщина. — Я просто не могла позволить, чтобы этот проходимец получил Аллочкину квартиру. Он уже пытался у других стариков что-то выманить, я краем уха слышала.
— Вы правда дружили с моей мамой? — спросила Маша. — И тетя Алла была моей крестной?
— Конечно, — кивнула Нина Васильевна. — Твоя мать и Аллочка были не разлей вода в молодости. Потом, правда, разругались. Кажется, из-за какого-то парня. Знаешь, как это бывает в юности — вечно кипят страсти. Но Алла никогда о твоей матери плохо не говорила. И тебя она очень любила, хоть и издалека.
Маша почувствовала, как к горлу подступает комок.
— Почему она не пыталась со мной общаться?
— Говорю же — гордая была, — повторила Нина Васильевна. — Но я знаю, что она следила за твоей жизнью. Всегда знала, где ты и что с тобой. И когда узнала, что вы с мужем копите на квартиру, решила помочь. Правда, не успела тебе об этом сказать — слегла с сердцем.
— Жаль, что я не успела ее поблагодарить, — прошептала Маша.
— Она знала, что ты будешь благодарна, — улыбнулась старушка. — Кстати, у меня есть для тебя кое-что. Алла просила передать.
Она достала из сумки небольшой конверт.
— Тут письмо и ключ от ее почтового ящика. Она туда какие-то вещи для тебя положила. Сказала, что тебе будет приятно.
***
Дома их ждала Евгения Дмитриевна. Она выслушала рассказ о суде с непроницаемым лицом.
— Так значит, эта женщина была твоей крестной? — наконец сказала она. — И всё это время следила за тобой? Звучит жутковато.
— Она просто хотела помочь, — возразил Гоша. — И не лезла в чужую жизнь. В отличие от некоторых.
— Что ты имеешь в виду? — свекровь выпрямилась.
— Сама понимаешь, — Гоша смотрел ей прямо в глаза. — Ты поверила какому-то проходимцу, а не собственному сыну и его жене. Ты была готова лишить нас квартиры из-за своей… — он запнулся, — из-за своего недоверия.
— Я хотела справедливости, — запальчиво возразила Евгения Дмитриевна. — И до сих пор считаю, что квартира должна доставаться тем, кто ее заслужил. А не просто так, с неба падать.
— Маша заслужила, — тихо сказал Гоша. — Тем, что она хороший человек. Тем, что тетя Алла видела в ней что-то особенное. И тем, что она три года терпела твои придирки и ни разу не сказала мне плохого слова о тебе.
Евгения Дмитриевна молчала, поджав губы.
***
Маша открыла почтовый ящик дрожащими руками. Внутри лежала небольшая шкатулка и альбом в потертой кожаной обложке. Гоша стоял рядом, положив руку ей на плечо.
— Открывай, — тихо сказал он.
В шкатулке оказалось старое серебряное кольцо с небольшим сапфиром и записка: «Это кольцо твоей бабушки. Твоя мама отдала его мне на хранение много лет назад. Теперь оно должно вернуться к тебе».
Маша осторожно надела кольцо — оно идеально подошло, словно было создано для ее пальца.
Альбом оказался заполнен фотографиями. Вот молодая мама Маши и, видимо, Алла Петровна — обе смеются, обнявшись, на фоне летнего парка. Вот они же на каком-то концерте. А здесь — совсем маленькая Маша на руках у молодой тети Аллы.
— Она действительно следила за моей жизнью, — прошептала Маша, перелистывая страницы. Школьные фотографии, вырезки из газет с упоминанием конкурсов, в которых Маша участвовала, распечатки из соцсетей.
— Странно, что твоя мама никогда о ней не рассказывала, — заметил Гоша.
— Наверное, было слишком больно, — Маша провела пальцем по фотографии, где они с мамой и тетей Аллой были сняты втроем. — Они ведь поссорились.
***
Через неделю Маша и Гоша сидели в своей новой квартире. Уже был сделан небольшой ремонт, заменены обои, отциклеван паркет. Квартира постепенно становилась уютной.
— Как думаешь, твоя мама придет на новоселье? — спросила Маша, расставляя чашки на новой полке.
Гоша вздохнул.
— Я звал. Она сказала, что подумает. Но ты же понимаешь…
Маша кивнула. После суда Евгения Дмитриевна практически не разговаривала с ними. Она молча собирала им вещи, когда они объявили о переезде, и сухо попрощалась, когда они уходили.
— Дай ей время, — сказала Маша. — Ей трудно принять, что она ошибалась.
— Думаешь, она когда-нибудь признает это?
— Вряд ли. Но, может быть, она хотя бы смирится.
***
На новоселье пришли друзья, коллеги, приехала мама Маши. Евгения Дмитриевна не появилась, хотя Гоша до последнего надеялся.
— Я навещу ее завтра, — сказал он Маше, когда гости разошлись. — Возьму ей торта.
— Хочешь, я с тобой? — предложила Маша.
Гоша покачал головой:
— Сначала сам. Посмотрим, как она настроена.
***
Евгения Дмитриевна встретила сына настороженно. Приняла торт, пригласила на кухню, но разговор не клеился.
— Как вы там устроились? — наконец спросила она, разливая чай.
— Хорошо, — Гоша улыбнулся. — Уже почти всё сделали. Маша занавески повесила, полки для книг купили. Приходи посмотреть.
— Посмотрю как-нибудь, — неопределенно ответила мать.
Они посидели еще немного, обсуждая погоду и новости. Когда Гоша уже собирался уходить, Евгения Дмитриевна вдруг сказала:
— Я всё равно считаю, что вам слишком легко всё досталось. Мы с отцом десять лет копили на эту квартиру. А вам просто повезло.
Гоша сдержал вздох.
— Мам, но разве это плохо? Разве ты не рада, что нам теперь не придется годами копить на ипотеку?
— Рада, конечно, — она отвела глаза. — Но всё равно… Ты не понимаешь. В жизни ничего просто так не дается. За всё нужно платить.
— Мы заплатили, — тихо сказал Гоша. — Три года экономили на всём. Три года слушали твои упреки. Три года откладывали создание семьи, потому что негде было жить. Тетя Алла просто подарила нам возможность начать жить сейчас, а не через пять лет.
Евгения Дмитриевна промолчала.
— Мы будем тебя навещать, — сказал Гоша, обнимая мать на прощание. — И ты приходи. Дверь всегда открыта.
***
— Она изменится? — спросила Маша, когда муж вернулся и рассказал о встрече.
— Не думаю, — честно ответил Гоша. — Она из тех людей, кто до последнего будет считать себя правой. Но, может быть, со временем она хотя бы перестанет сердиться.
***
Прошел месяц. Маша и Гоша полностью обустроились в новой квартире. Евгения Дмитриевна так и не пришла в гости, хотя Гоша регулярно ее навещал. Она принимала его, готовила обед, расспрашивала о работе, но упорно избегала разговоров о Маше и новой квартире.
— Знаешь, что я поняла? — сказала однажды Маша, встречая мужа с работы. — Тетя Алла подарила нам не только квартиру. Она подарила нам свободу. Свободу жить по-своему, не оглядываясь на чужое мнение.
Гоша обнял ее, зарывшись лицом в волосы.
— И еще она подарила нам урок. О том, как важно не держать обиду. Она ведь могла обидеться на твою маму, на то, что вы не общались. Но вместо этого она выбрала помочь.
— А твоя мама выбрала обиду, — вздохнула Маша.
— Это ее выбор, — пожал плечами Гоша. — Мы не можем заставить ее изменить мнение. Но мы можем жить счастливо и приглашать ее разделить это счастье, когда она будет готова.
Маша кивнула и тесно прижалась к мужу. За окном шел мелкий осенний дождь, на плите закипал чайник, а в шкафу на полке лежал альбом с фотографиями — мостик между прошлым и будущим, напоминание о том, что самые неожиданные подарки иногда приходят от тех, кого мы даже не знали.
В этот момент зазвонил телефон. Гоша посмотрел на экран и удивленно поднял брови:
— Мама.
Он ответил и несколько минут слушал, изредка вставляя «да» и «конечно». Когда разговор закончился, он повернулся к Маше:
— Она спрашивает, может ли прийти в субботу. Говорит, что купила нам в подарок какую-то кухонную штуку.
— Значит, оттепель началась, — улыбнулась Маша.
— Не обольщайся, — хмыкнул Гоша. — Она уже успела сообщить, что наша кухня слишком маленькая и неудобная, и что мы зря выбрали такой цвет обоев.
Маша рассмеялась:
— Некоторые вещи никогда не меняются. Но, знаешь, пусть приходит.
Они стояли у окна своей маленькой, но такой драгоценной квартиры и смотрели, как дождь рисует узоры на стекле. Впереди было будущее — со своими сложностями, но и со своими радостями. И, главное, это было их будущее, в их собственном доме, где они могли создавать свои правила и свою жизнь.
