Вечер выдался душным, несмотря на распахнутое окно. Жара липла к коже, мысли путались, и отчего-то саднило под ложечкой, как перед грозой. Елена перебирала бумаги на кухонном столе – неоплаченные счета за коммуналку, рецепт от врача, какая-то рекламная листовка. Среди этого вороха случайно выскользнула банковская выписка, которую Андрей обычно прятал, словно партизанскую листовку. Сердце ёкнуло, противно заныло предчувствие. «Ну, что там опять?» – пронеслось в голове, хотя она и сама знала ответ, как старую, заезженную пластинку.
Листки были сложены пополам, но краешек цифр упрямо маячил – крупная сумма списания. Елена развернула бумагу. Сердце оборвалось. Сумма была неприлично большой, даже по их меркам. В графе «назначение платежа» кривовато, по-мужски, написано: «Детям». Точка. Словно выстрел. Детям. Его детям. Не их общим. Не на отдых, который они так долго планировали. Не на новую стиралку, которая тарахтела как старый трактор. Детям.
Волна горячей обиды вскипела внутри, затопила горло, сдавила грудь. Сколько раз она говорила, просила, умоляла – Андрей, мы же семья! У нас есть свои планы, свои нужды! Его дети – взрослые лбы, старшему сыну, Егору, уже под сорок, дочери, Светке, немногим меньше. У обоих свои семьи, работа, вполне себе крепко стояли на ногах, во всяком случае, со стороны так казалось. Но нет, Андрей с маниакальным упорством продолжал их «поддерживать». То Егору на «бизнес-проект» подкинет, который, как сквозь землю проваливался, то Светке на «срочное лечение зубов», хотя Елена краем уха слышала, что Светка просто новую машину себе присмотрела. И каждый раз Андрей клялся, что это в последний раз, что дети сами просят, что ему неудобно отказать, что они же родные, как можно бросить в беде?
Елена откинулась на спинку стула, закрыла глаза. Перед глазами вставали картинки – их скромные ужины, отложенная поездка на море, ее старенькое пальто, которое она все никак не могла себе позволить заменить. А деньги… деньги утекали, как вода сквозь пальцы, в чужие, по сути, руки. На «детей». На взрослых, здоровых людей, которые, казалось, просто привыкли клянчить у папаши, и он с удовольствием играл роль щедрого спонсора.
Входная дверь хлопнула, в коридоре зашуршали пакеты. Вернулся Андрей из магазина. Елена похолодела, внутренне сжалась, как пружина. Еще утром она была обычной, уставшей после работы женщиной. А сейчас внутри нее клокотал вулкан.
– Ты чего тут в потемках сидишь? – голос Андрея прозвучал буднично, даже ласково. Он зашел на кухню, поставил пакеты на пол, улыбнулся ей. Улыбка получилась виноватой, какой-то заискивающей. Он всегда так улыбался, когда чувствовал себя неправым. Или когда знал, что сейчас накосячил.
Елена молча ткнула пальцем в выписку, лежащую на столе. Андрей проследил за ее взглядом, цвет лица у него как-то сразу пожух, улыбка сползла с губ, как приклеенная. Он медленно подошел к столу, взял выписку в руки, бегло пробежал глазами.
– Это… – начал он, но запнулся, глядя на Елену растерянно. – Ну, это детям…
– Детям? – переспросила Елена тихо, но в голосе уже звучал металл. – Каким таким детям, Андрей? Нашим общим детям, о которых я не знаю? Или твоим великовозрастным дитяткам, которые уже сами скоро внуков нянчить будут?
Андрей опустил голову, молчал, мял в руках злополучную бумажку. Тишина повисла в кухне, тяжелая, душная, как перед грозой. Елена ждала, смотрела на мужа в упор, стараясь прочитать в его глазах хоть искру раскаяния, хоть намек на понимание. Но в глазах Андрея плескалось виноватое недоумение. Словно он не понимал, чем так сильно обидел ее.
– Лен, ну ты же знаешь… – начал он снова, тихо, словно оправдываясь. – У Егора опять проблемы… С бизнесом… Подвел его партнер… Светка… Светке… ну, ей на лечение надо было…
– На лечение? – голос Елены сорвался на крик. – На какое такое лечение, Андрей? Ты хоть раз спросил, что у них там за лечение? Или просто тупо переводишь деньги, как будто откупаешься от чего-то?
– Ну, не откупаюсь… – пробормотал Андрей совсем тихо, будто самому себе. – Просто… они же мои дети… Я должен им помогать…
– Должен? – взгляд Елены стал колючим, ледяным. – А мне ты ничего не должен? Нашей общей жизни ты ничего не должен? Наши планы, наши мечты, наша старость, в конце концов! Тебе наплевать? Ты хоть раз подумал, что мы копим на отпуск, что я мечтаю хотя бы зубы вставить нормально, а не жевать на одной стороне, как бабка старая? Ты хоть раз подумал, что я чувствую, когда вижу эти выписки, когда понимаю, что ты опять отдал наши деньги черт знает кому, только не нам?
Андрей молчал, смотрел в пол, как побитый пес. Вид у него был жалкий и виноватый, но Елену это больше не трогало. Жалость ушла, растворилась в горечи и обиде. Сколько лет она терпела эти выходки? Сколько раз закрывала глаза, утешала себя, уговаривала, что все наладится, что Андрей поймет? Но ничего не менялось. Он как будто не слышал ее, не видел ее слез, не понимал ее боли. Для него существовали только его «дети», его вечная головная боль, его ходячая вина.
– Знаешь что, Андрей? – голос Елены звучал спокойно, даже ровно, но в этом спокойствии чувствовалась такая глубина отчаяния, что по спине побежали мурашки. – Я устала. Устала от этого вечного вранья, устала от твоих «детей», устала от того, что ты меня не слышишь и не хочешь слышать. Я больше не могу так.
Андрей поднял на нее глаза, взгляд был испуганным, растерянным. Словно только сейчас до него начало доходить, что дело не просто в деньгах, что Елена говорит о чем-то гораздо большем.
– Лен, ну что ты такое говоришь? – пробормотал он, пытаясь подойти к ней, взять за руку. Но Елена отшатнулась, как от огня.
– А я говорю то, что есть. – твердо сказала она, глядя ему прямо в глаза. – Ты живешь для них, Андрей. Все твои мысли, все твои деньги, вся твоя душа – там, с ними. Ты живешь жизнью их семьи, а не нашей. Так вот… – Елена сделала глубокий вдох, собрала всю волю в кулак, и выдохнула, словно отрезала: – Тогда живи с ними. Раз тебе так хочется. А я… а я поживу одна.
Слова эти повисли в воздухе, тяжелые, необратимые, как приговор. Андрей стоял, остолбенев, смотрел на Елену, не веря своим ушам. В глазах его появился ужас, понимание того, что он, возможно, потерял что-то очень важное, возможно, потерял ее. Елену. Женщину, которая столько лет была рядом, которая любила его, терпела его слабости, его «детей», его вечную вину. И вот теперь эта женщина, тихая и терпеливая Елена, сказала «хватит».
– Лен… – прошептал он, тянулся к ней снова, но Елена отступила еще дальше, к окну, словно между ними выросла невидимая стена.
– Не надо, Андрей. – спокойно сказала она, глядя в окно, на темнеющее небо. – Все уже сказано. Я поеду к маме. Побуду там немного. Подумаю. А ты… ты подумай здесь. О нас. Обо мне. И о своих детях, конечно. О ком же еще?
Она отвернулась от него, подошла к раковине, открыла кран, набрала воды в стакан. Пить не хотелось, просто нужно было что-то делать, чтобы не смотреть ему в глаза, не видеть его растерянное, несчастное лицо. Слезы подступили к горлу, но Елена сдержалась, не дала им воли. Хватит слез. Хватит терпения. Пора что-то менять. Или… или просто уйти.
Андрей молча наблюдал за ней. Видел ее напряженную спину, дрожащие руки, сжатые губы. Понимал, что слова ее – не пустая угроза, не женская истерика. Это был крик души, крик отчаяния, который копился годами и вот теперь вырвался наружу. Он виновато опустился на стул, смотрел в пол, все еще держа в руках смятую банковскую выписку. Детям. Как будто это оправдание. Как будто это объясняет все. Но Елене этого мало. Ей нужно больше. Ей нужен он сам. Целиком. А не его кошелек и вечное чувство вины. Сможет ли он это понять? Сможет ли измениться? И не слишком ли поздно?
Елена, не оглядываясь, прошла в спальню, открыла шкаф, начала доставать вещи. Складывала их в сумку машинально, не глядя, что попадется под руку. Платье, кофточка, зубная щетка, расческа. Как будто собиралась уехать на день, на два. Но в глубине души понимала – это не просто поездка к маме. Это, возможно, начало новой жизни. Жизни без Андрея. Жизни для себя. И от этой мысли – становилось одновременно страшно и… как ни странно… легче. Словно с плеч свалился тяжелый груз.
Андрей не пытался ее остановить. Сидел на кухне, молча, подавленный, смотрел в одну точку. Слышал, как шуршат пакеты в спальне, как хлопает дверца шкафа, как Елена молча, без единого слова, собирает свои вещи. И это молчание было страшнее любых криков и упреков. Оно говорило о том, что Елена приняла решение. И что это решение, возможно, окончательное.
Когда Елена вышла из спальни с небольшой дорожной сумкой в руках, Андрей поднялся, смотрел на нее виновато и обреченно. Она прошла мимо, не глядя, остановилась у порога.
– Ключи я оставлю на тумбочке в коридоре. – сказала она тихо, не поворачиваясь. – Позвоню тебе завтра. Если захочу.
И вышла, хлопнув дверью. Оставив Андрея одного, в душной, молчаливой квартире, с смятой выпиской в руках и тяжким, невысказанным вопросом в сердце. Сможет ли он вернуть ее? И захочет ли она вернуться? Вечер только начинался. И этот вечер, казалось, должен был решить судьбу их дальнейшей жизни. Или… развести их дороги навсегда. Тогда живи с ними. Слова эти звучали в его голове, как набат, как горькое эхо их рухнувшей любви.
