Марина Петровна стояла перед домом номер семнадцать по улице Заречной и курила «Вирджинию Слимс», нервно постукивая каблуком по асфальту. Дом был девятиэтажный, серый, с облупившейся краской на подъездах и торчащими из стен кондиционерами. Самый обычный дом в самом обычном спальном районе. Но для Марины Петровны он был чем-то вроде золотой жилы.
— Ну что, красавица моя, решилась все-таки? — спросила она сама себя, затягиваясь последний раз и бросая окурок в урну.
Марина Петровна была женщиной пятидесяти трех лет, худощавой, с крашеными в медный цвет волосами, собранными в высокий хвост. Лицо у нее было острое, с выдающимися скулами и умными, быстрыми глазами. Одета она была в деловой костюм темно-синего цвета, который явно видел лучшие времена, но все еще смотрелся прилично. На ногах — черные лодочки на среднем каблуке, в руках — потертая кожаная сумка.
Она вошла в подъезд и поднялась на пятый этаж. Перед дверью квартиры сорок семь остановилась, поправила прическу и нажала на звонок.
Дверь открылась почти сразу, словно за ней кто-то стоял и ждал. На пороге появилась молодая женщина лет двадцати восьми, среднего роста, с темными волосами, заплетенными в косу. Лицо у нее было круглое, с мягкими чертами, но глаза — серые, холодные, настороженные.
— Алена? — неуверенно произнесла Марина Петровна.
— Да, — коротко ответила та и не двинулась с места.
— Я… я твоя мать.
— Знаю. Чего надо?
Марина Петровна растерялась. Она готовилась к этой встрече две недели, репетировала речь, продумывала каждое слово. Но сейчас все вылетело из головы.
— Можно войти? Поговорить?
— Говори здесь. Время есть ровно пять минут.
Алена была одета в домашний спортивный костюм серого цвета, на ногах — тапочки. Никаких украшений, никакой косметики. Выглядела она усталой, но держалась прямо, как солдат на посту.
— Алена, дочка, я понимаю, что ты на меня злишься…
— Злюсь? — перебила Алена. — Я на тебя не злюсь. Злятся на людей, которые что-то значат. А ты для меня никто.
— Но я же твоя мать!
— Мать? — Алена усмехнулась. — Мать — это та, которая воспитывает ребенка, кормит его, лечит, учит жизни. А ты кто? Ты та, которая бросила меня в роддоме и исчезла на двадцать восемь лет.
Марина Петровна почувствовала, как что-то сжимается в груди. Она знала, что будет нелегко, но не думала, что настолько.
— Я была молодой, глупой. Мне было всего двадцать пять, я не знала, как быть матерью…
— Двадцать пять? — Алена подняла брови. — Это же не пятнадцать. В двадцать пять уже пора головой думать.
— Алена, пожалуйста, дай мне объяснить…
— Объяснять нечего. Ты выбрала свою жизнь без меня. Живи ее дальше. Без меня.
Алена начала закрывать дверь, но Марина Петровна поставила ногу на порог.
— Подожди! У меня есть предложение.
— Какое предложение?
— Я знаю, что ты живешь одна, что у тебя нет семьи. Я тоже одна. Мы могли бы… наверстать упущенное.
— Наверстать упущенное, — повторила Алена, и в ее голосе прозвучало что-то, что заставило Марину Петровну насторожиться. — А что конкретно ты предлагаешь?
— Ну, я думала… может быть, я могла бы иногда приходить к тебе в гости. Или ты ко мне. Познакомиться поближе, рассказать друг другу о своей жизни…
— И где ты живешь?
— Пока что снимаю комнату в коммуналке. Но я думаю переехать. Может быть, мы могли бы… жить вместе? У тебя же большая квартира.
Вот оно, подумала Алена. Вот зачем она пришла.
— Понятно, — сказала она. — Квартира тебе нужна.
— Да нет же, не так! — заторопилась Марина Петровна. — Я хочу наладить отношения с дочерью. Квартира — это не главное.
— Тогда живи в своей коммуналке и налаживай отношения оттуда.
— Алена, не будь такой жестокой. Я же твоя мать!
— Еще раз повторишь это слово — получишь дверью по носу, — спокойно сказала Алена. — У меня есть мать. Ее зовут Галина Ивановна, она работает в библиотеке и вырастила меня в детском доме. Она приходила ко мне каждый день, читала сказки, помогала с уроками. А потом, когда мне исполнилось восемнадцать, помогла поступить в институт. Вот она — моя мать.
— Но я же тебя родила!
— Родила и бросила. Кошка тоже рожает котят, а потом они разбегаются кто куда. Это не делает их семьей.
Марина Петровна почувствовала, как слезы подступают к глазам. Она не ожидала такого приема.
— Алена, я ошибалась. Я это понимаю. Но нельзя же всю жизнь жить прошлым. Давай начнем с чистого листа.
— С чистого листа? — Алена рассмеялась, но смех у нее получился неприятный. — А что, по-твоему, я делала все эти годы? Я и жила с чистого листа. Без тебя.
— Но мы же родственники! Кровные родственники!
— Кровь — это не семья. Семья — это те, кто рядом, когда тебе плохо. А где ты была, когда мне было плохо? Где ты была, когда я болела ветрянкой в пять лет и лежала в больнице одна? Где ты была, когда меня травили в школе за то, что я из детдома? Где ты была, когда я первый раз влюбилась и первый раз расставалась? Где ты была, когда мне было страшно, больно, одиноко?
Марина Петровна молчала. Ей нечего было ответить.
— Я работала, — наконец произнесла она. — Я пыталась устроить свою жизнь.
— Устроила?
— Не очень. Мужики попадались не те. Деньги все время кончались. Вот и дошла до того, что комнату в коммуналке снимаю.
— Жалко, — без всякого сочувствия сказала Алена. — Но это твои проблемы, а не мои.
— Алена, пожалуйста, дай мне шанс. Я хочу быть частью твоей жизни.
— Поздно.
— Но я же мать! У меня есть права!
— Какие права? — Алена сощурилась. — Какие у тебя могут быть права на меня?
— Ну, например, право на содержание. Дети должны содержать престарелых родителей.
И вот она, настоящая цель визита. Алена усмехнулась.
— Ага. Значит, все-таки деньги. Квартира и деньги.
— Не только деньги! — воскликнула Марина Петровна. — Я действительно хочу наладить отношения!
— Конечно, хочешь. Особенно теперь, когда узнала, что у меня есть собственная квартира и приличная зарплата.
— Откуда ты знаешь, что я это знаю?
— А как же ты меня нашла? Думаешь, я не проверила? Частный детектив Виктор Семенович Кротов, бывший опер, теперь занимается розыском людей. Ты к нему обращалась месяц назад. Он не только нашел мой адрес, но и узнал, где я работаю, сколько зарабатываю, и что у меня есть двухкомнатная квартира в собственности. Стоил его отчет пятнадцать тысяч рублей. Где ты взяла эти деньги?
Марина Петровна побледнела.
— Откуда ты знаешь про детектива?
— А он мне сам рассказал. Вчера. Когда я к нему пришла и поинтересовалась, кто и зачем меня ищет.
— Он не имел права…
— Имел. Я заплатила ему двадцать тысяч за информацию о том, кто заказывал мой розыск. Так что теперь я знаю не только про детектива, но и про то, что ты продала золотые украшения, чтобы оплатить его услуги. Видимо, очень хотелось меня найти.
Марина Петровна опустила голову.
— Я… я хотела познакомиться с дочерью.
— Нет, — сказала Алена. — Ты хотела решить свои жилищные и финансовые проблемы. И подумала, что дочь — это хороший вариант. Бесплатная квартира, алименты на старость, может быть, еще и уход, когда совсем плохо станет.
— Это не так!
— Тогда зачем ты сначала узнавала, где я работаю и сколько зарабатываю? Если бы ты просто хотела увидеть дочь, тебе был бы нужен только адрес.
Марина Петровна молчала, понимая, что попалась.
— Послушай, — сказала она наконец. — Да, я узнавала о твоей жизни. Но это естественно! Любая мать хочет знать, как живет ее ребенок.
— Любая мать хочет знать это не через двадцать восемь лет после рождения ребенка.
— Алена, я понимаю, ты злишься…
— Я не злюсь. Я устала. Мне сегодня рано вставать, завтра важный проект сдавать. Так что давай закончим этот разговор. Чего ты хочешь конкретно?
Марина Петровна поняла, что игра окончена. Пора переходить к делу.
— Хорошо, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты меня поддерживала. Материально. И чтобы дала мне временно пожить у тебя, пока я не найду нормальную работу.
— Нет.
— Как нет? Ты моя дочь! По закону ты обязана меня содержать!
— По закону, — спокойно сказала Алена, — дети обязаны содержать нетрудоспособных родителей, которые не могут обеспечить себя самостоятельно, при условии, что эти родители ранее содержали и воспитывали детей. Ты меня не содержала и не воспитывала. Более того, ты работоспособна, тебе пятьдесят три года, это не пенсионный возраст.
— Откуда ты знаешь про закон?
— Я юрист. Работаю в коммерческой фирме, веду корпоративные споры. Так что не пытайся меня обмануть.
Марина Петровна растерялась окончательно. Она рассчитывала на эмоции, на чувство вины, на жалость. Но перед ней стояла не растерянная девочка, а взрослая женщина, которая четко знала свои права.
— Но я же твоя мать! — повторила она.
— Нет, — сказала Алена. — Ты женщина, которая меня родила. Это все.
— Алена, пожалуйста, помоги мне. Мне некуда идти.
— Есть куда. В свою коммуналку. Или к тому мужику, с которым ты последние три года живешь.
— Какому мужику?
— Геннадию Петровичу Щукину, пятьдесят восемь лет, водитель автобуса на пенсии. Детектив и про него рассказал. Вы вместе уже три года, он тебя содержит. Или содержал, пока не узнал про мою квартиру.
Марина Петровна поняла, что проиграла. Эта девчонка знала про нее больше, чем она сама.
— Геннадий… мы расстались, — сказала она.
— Когда?
— Две недели назад.
— Как раз когда ты получила отчет от детектива. Совпадение?
— Мы просто не сошлись характерами.
— Или он узнал, что у тебя есть дочь с собственной квартирой, и решил, что ты теперь ему не нужна?
Марина Петровна покраснела.
— Это не твое дело.
— Мое, раз ты пришла ко мне за помощью. Значит, так и есть. Геннадий решил, что раз у тебя есть дочь, то пусть она тебя и содержит. А ты решила, что раз есть дочь, то можно жить за ее счет. Красиво придумано.
— Это не так!
— Тогда как?
— Я… я действительно хочу наладить отношения с дочерью.
— Начни с того, что найди работу и сними нормальную квартиру. Когда будешь независимой, тогда и поговорим.
— Но у меня нет денег на квартиру!
— Это твои проблемы.
— Алена, я же твоя мать!
— Последний раз говорю: еще раз произнесешь это слово — получишь дверью по лицу.
Марина Петровна осознала, что угроза вполне реальна. Алена была спокойна, но в ее спокойствии чувствовалась сталь.
— Хорошо, — сказала она. — Не буду называть себя матерью. Но помоги мне. Ну хотя бы деньгами. Немного.
— Сколько?
— Тысяч пятьдесят. На первое время.
— Пятьдесят тысяч? — Алена усмехнулась. — За что?
— За то, что я тебя родила.
— Я тебя не просила меня рожать.
— Но я же могла сделать…
— Что? — Алена сощурилась. — Что ты могла сделать?
— Ну… прервать беременность.
— Могла. Но не сделала. Это был твой выбор. Я тебе за него ничего не должна.
— Алена, ну пожалуйста…
— Нет.
— Хотя бы десять тысяч.
— Нет.
— Пять?
— Нет.
— Тысячу?
— Нет.
Марина Петровна поняла, что исчерпала все возможности.
— Ты жестокая, — сказала она.
— Я справедливая. Каждый живет своей жизнью и отвечает за свои поступки.
— Но мы же родственники!
— Родственники — это те, кто поддерживает друг друга в трудную минуту. А ты пришла ко мне не в трудную минуту. Ты пришла, когда поняла, что можешь с меня что-то получить.
— Это не так!
— Тогда почему ты не искала меня раньше? Почему не пришла, когда мне было пятнадцать и я болела воспалением легких? Почему не пришла, когда мне было двадцать и я пыталась поступить в институт? Почему не пришла, когда мне было двадцать пять и я первый раз покупала квартиру?
— Я не знала, где ты…
— Не искала. Не хотела знать. А теперь, когда тебе понадобилось, вдруг вспомнила про дочь.
Марина Петровна почувствовала, как подкашиваются ноги. Она понимала, что Алена права, но не хотела это признавать.
— Алена, я ошибалась. Но люди имеют право на ошибки.
— Имеют. И имеют право нести за них ответственность.
— Но я же раскаиваюсь!
— Раскаиваешься или рассчитываешь на мою помощь?
— Раскаиваюсь!
— Тогда иди и живи со своим раскаянием. Не моя проблема.
— Алена, пожалуйста, дай мне шанс.
— Я тебе дала шанс. Двадцать восемь лет назад. Ты им не воспользовалась.
— Но тогда я была молодая, неопытная…
— А теперь старая и опытная. И все равно пришла ко мне не от любви, а от нужды.
Марина Петровна поняла, что проиграла окончательно.
— Что ты хочешь, чтобы я делала? — спросила она.
— Ничего. Живи своей жизнью. Как жила до того, как узнала про меня.
— Но мне некуда идти!
— Не мои проблемы.
— Алена, ну помоги хотя бы советом.
— Советом? — Алена подумала. — Хорошо. Вот тебе совет: не рассчитывай на людей, которых ты когда-то предала. Они могут тебя простить, но помогать не будут.
— Я тебя не предавала! Я просто…
— Просто бросила. Это и есть предательство.
— Но я же не хотела тебе зла!
— Не хотела добра. Это тоже самое.
Марина Петровна поняла, что разговор зашел в тупик. Алена была неумолима.
— Хорошо, — сказала она. — Я поняла. Ты меня не простила.
— Прощать нечего. Я на тебя не злюсь. Я просто не считаю тебя частью своей жизни.
— Но я же твоя…
— Не договаривай. Ты для меня никто. Посторонний человек, который просит денег. Таких на улице полно.
— Алена, но если не деньги, то хотя бы общение. Может быть, мы могли бы встречаться иногда? Разговаривать?
— О чем?
— Ну, о жизни. О том, как дела. Как обычные люди.
— Обычные люди общаются, когда у них есть общие интересы или общая история. У нас нет ни того, ни другого.
— Но у нас есть кровная связь!
— Кровная связь — это биология. А люди — это не только биология.
— Алена, пожалуйста, дай мне шанс тебя узнать.
— Зачем?
— Ну, ты же моя дочь. Мне интересно, какая ты.
— Если бы тебе было интересно, ты бы искала меня раньше. А не когда тебе понадобилось решать свои проблемы.
— Я боялась, что ты меня оттолкнешь.
— И правильно боялась. Оттолкнула.
— Но может быть, со временем…
— Ничего не изменится. Я тебя не знаю и знать не хочу. Мне не нужна мать, которая вспомнила про меня в пятьдесят три года.
— Алена, ну дай мне хотя бы попытаться…
— Нет. Я не хочу тратить время на отношения, которые начинаются с обмана. Ты пришла ко мне не от любви, а от нужды. Это не основа для семьи.
— Но я же действительно хочу наладить отношения!
— Хочешь наладить — начни с честности. Скажи прямо: тебе нужна квартира и деньги. Не прикрывайся материнской любовью.
— Хорошо, — сказала Марина Петровна. — Да, мне нужна помощь. Но это не значит, что я тебя не люблю.
— Не любишь. Любить нельзя человека, которого не знаешь.
— Но я же мать…
— Стоп. Мы уже выяснили, что ты не мать. Ты женщина, которая меня родила. И все.
— Алена, ну почему ты такая жестокая?
— Я не жестокая. Я честная. Жестокость — это когда бросают ребенка и исчезают на двадцать восемь лет. А потом появляются с требованиями.
— Я не требую! Я прошу!
— Требуешь. Ты же сама говорила про свои права. Про то, что дети должны содержать родителей.
— Но это правда!
— Правда только для тех родителей, которые детей воспитывали. А ты кто?
— Я… я твоя мать.
— Последнее предупреждение. Еще раз скажешь это слово — получишь дверью по лицу.
Марина Петровна поняла, что угроза не пустая. Алена была спокойна, но в ее спокойствии чувствовалась готовность к действию.
— Хорошо, — сказала она. — Не буду называть себя матерью. Но помоги мне. Ну хотя бы временно. Пока я не встану на ноги.
— Как долго ты планируешь вставать на ноги?
— Ну, месяц-два. Найду работу, накоплю денег на квартиру…
— За два месяца накопишь на квартиру? — Алена усмехнулась. — При минимальной зарплате? Однушка в нашем районе стоит три миллиона. Сколько нужно лет копить?
— Ну, не на покупку, а на аренду.
— Аренда однушки — тридцать тысяч в месяц. Плюс коммунальные, плюс еда, плюс одежда. Сколько ты планируешь зарабатывать?
— Не знаю. Сорок-пятьдесят тысяч.
— В пятьдесят три года, без образования и опыта современной работы? Мечтательница.
— Ну, тогда сниму комнату.
— Комната стоит пятнадцать тысяч. Плюс коммунальные — семнадцать. Плюс еда — десять. Плюс одежда, проезд, лекарства — еще десять. Итого — тридцать семь тысяч. Где ты найдешь работу на такую зарплату?
— Где-нибудь найду.
— Нет, не найдешь. Потому что не будешь искать. Ты надеешься, что я тебя пожалею и разрешу пожить у меня. А потом как-нибудь протянешь.
— Это не так!
— Тогда докажи. Иди прямо сейчас искать работу. Не заходи домой, не сиди в интернете. Иди и ищи.
— Но уже вечер…
— Круглосуточные магазины работают. Охранники нужны. Уборщицы. Иди и ищи.
— Алена, ну будь человеком…
— Я человек. И именно поэтому не буду решать твои проблемы за тебя.
— Но я же не справлюсь одна!
— Тогда это твои проблемы. Я справлялась одна с пяти лет. Думаю, ты справишься в пятьдесят три.
— Но я же не привыкла к такой жизни!
— Привыкнешь. Или не привыкнешь. Мне все равно.
Марина Петровна поняла, что исчерпала все возможности. Алена была неумолима.
— Хорошо, — сказала она. — Я поняла. Ты мне не поможешь.
— Не помогу.
— Тогда я пойду.
— Иди.
— Больше не приду.
— Не приходи.
— И не буду звонить.
— Не звони.
— И номер твой удалю.
— Удаляй.
Марина Петровна повернулась к двери, но потом остановилась.
— Алена, а если мне совсем плохо станет? Если я заболею? Или со мной что-то случится?
— Вызывай скорую. Обращайся в социальные службы. Они помогут.
— Но я же твоя…
— Не договаривай. Ты для меня никто.
— Хорошо, — сказала Марина Петровна. — Тогда прощай.
— Прощай.
Марина Петровна пошла к лестнице, но у лифта остановилась и обернулась.
— Алена, а если я изменюсь? Если стану другой? Если найду работу, сниму квартиру, докажу, что могу жить самостоятельно?
— Что тогда?
— Может быть, тогда ты дашь мне шанс?
— Нет, — сказала Алена. — Не дам. Потому что ты не изменишься. Через неделю придешь опять, будешь рассказывать, как тебе плохо, и требовать помощи. А если даже и найдешь работу, то все равно будешь считать, что я тебе чем-то обязана.
— Но почему ты так думаешь?
— Потому что знаю таких людей. Они всегда найдут причину, почему им должны помогать другие. И всегда найдут виноватых в своих проблемах.
— Алена, я не такая…
— Такая. Иначе не пришла бы сюда с требованиями. Иди и не приходи больше. У меня есть дела поважнее.
Марина Петровна постояла еще минуту, потом развернулась и пошла к лестнице. Алена захлопнула дверь и повернула все замки.
На следующий день Марина Петровна позвонила детективу Кротову и попросила найти других родственников. Может быть, у Алены есть тетки, дядьки, двоюродные братья. Кто-нибудь да поможет.
Алена узнала об этом через неделю — тот же детектив предупредил ее за отдельную плату. Она усмехнулась и продолжила заниматься своими делами.
Марина Петровна так и не нашла нормальную работу. Через месяц она вернулась к Геннадию Петровичу, но тот уже жил с другой женщиной. Пришлось снимать койку в общежитии и мыть полы в торговом центре за пятнадцать тысяч.
Каждый вечер она проходила мимо дома номер семнадцать по улице Заречной, поднимала голову к окнам пятого этажа и думала о том, как несправедлива жизнь. Но на звонок больше не решалась.
