никитаМашина резко вильнула, пытаясь избежать столкновения. Визг тормозов разорвал тишину летней ночи. Глухой удар. Тело отлетело на обочину, а Антон в панике вдавил педаль газа в пол. Только через два квартала он остановился, судорожно хватая ртом воздух. Руки дрожали так, что телефон выскальзывал из пальцев.
— Мама… Я сделал ужасное…
— Маш, ну что с тобой сегодня? — Сергей Иванович оторвался от газеты и посмотрел на жену, которая уже второй раз роняла ложку во время завтрака.
Мария Петровна вздрогнула, словно очнувшись от забытья.
— Не выспалась. Думала о родительском собрании. У меня половина класса с двойками идёт, — она потёрла переносицу и взглянула на настенные часы. — Тоня до сих пор нет? Опять проспал.
— Твой сын вчера вернулся под утро. Я слышал, как он возился с ключами. — Сергей отложил газету и нахмурился. — Маш, он что, в институт не ходит совсем? Мы столько денег выложили за его обучение.
— Почему сразу мой? — Мария резко отодвинула тарелку. — Когда хвалить, так наш, когда ругать — так мой?
— Да потому что ты его всегда защищаешь! А он на шею нам сел и ноги свесил.
— А тебе лишь бы наказывать! — В голосе Марии звенело напряжение. — Ремнём проблемы не решить. Поговорить по-человечески ты с ним не пробовал?
Хлопнула дверь — в кухню вошёл заспанный Антон. Взъерошенные волосы, мятая футболка, покрасневшие глаза. В свои восемнадцать он выглядел одновременно и взрослым, и совершенно потерянным.
— Чего орёте с утра пораньше? — буркнул он, направляясь к холодильнику.
Мария и Сергей обменялись взглядами. Эта пауза была заряжена напряжением многолетних споров о воспитании.
— Антон, у тебя сегодня занятия? — Мария постаралась придать голосу будничность.
— Ага, — коротко ответил сын, доставая сок.
— Ты туда хоть иногда заглядываешь? — не выдержал Сергей. — Или деньги на ветер выбрасываем?
Антон захлопнул холодильник и повернулся к отцу.
— Ты только об этом и думаешь, да? О деньгах? — В его голосе прорезалась злость. — Задолбали вы меня своими нотациями.
— Тоня! — Мария привстала. — Не говори так с отцом.
— А как с ним говорить? — Антон сжал кулаки. — Только и слышу: учись, работай, не позорь семью. Как будто я вещь какая-то, а не человек!
— Мы всю жизнь тебе отдали, — тихо сказала Мария, и это прозвучало страшнее крика. — А ты…
— А я вас об этом просил? — отрезал Антон и, схватив куртку, выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.
Тишина, повисшая на кухне, казалась осязаемой. Сергей медленно сложил газету.
— И что теперь? — спросил он в пространство.
Мария опустилась на стул, сгорбившись.
— Не знаю… — Она закрыла лицо руками. — Что мы делаем не так, Серёж? Когда всё пошло наперекосяк?
2013 год, за три года до трагедии
— Его нет уже сутки! — Мария нервно расхаживала по комнате. — Ему пятнадцать лет, куда он мог деться? Надо в полицию!
— Подожди ещё немного, — Сергей пытался сохранять спокойствие, хотя внутри всё холодело от тревоги. — Может, у друга заночевал.
— У какого друга? Ты хоть одного его друга знаешь? Или телефон? Серёж, он пропал! — Мария уже набирала номер полиции.
Дежурный говорил что-то про 72 часа, про заявление, про «сами сбегают», но Мария настояла, и к вечеру участковый записывал показания в их квартире, когда входная дверь открылась.
Антон замер на пороге, увидев полицейского. Потрёпанный, с синяком под глазом, но живой.
— Тоня! — Мария бросилась к сыну, но он отстранился.
— Я что, под домашним арестом? — огрызнулся он, глядя на участкового.
— Где ты был? Мы с ума сходили! — Мария схватила его за плечи.
— Отвали! Мне пятнадцать, а не пять лет!
Мария не помнила, как её рука взметнулась. Звук пощёчины прозвучал как выстрел. Все замерли. Антон медленно поднял руку к щеке, в глазах — изумление и обида.
— Тоня… я не хотела… — прошептала Мария.
Впервые в жизни она ударила сына.
Настоящее время, через месяц после аварии
Зал суда казался Марии Петровне нереальным — слишком яркий свет, слишком громкие голоса, слишком много глаз, направленных на неё и Сергея.
В последние недели их жизнь превратилась в кошмар. Звонок среди ночи. Дрожащий голос Антона. Полиция. Допросы. Обвинение. И страшная правда: их сын, пьяный, без прав, на чужой машине сбил женщину насмерть и скрылся с места происшествия.
— Встать, суд идёт! — раздалась команда, и все поднялись.
Антон сидел между двумя конвоирами, худой, бледный, с потухшим взглядом. Он пытался поймать взгляд матери, но Мария смотрела мимо. Она не могла заставить себя взглянуть сыну в глаза.
Судья зачитывал материалы дела. Сбитая женщина — Ирина Захарова, 35 лет, медсестра. Возвращалась с ночной смены. У неё осталась двенадцатилетняя дочь.
Мария украдкой посмотрела на скамью напротив, где сидела пожилая женщина — мать погибшей. Рядом — хрупкая девочка-подросток с остановившимся взглядом. Дочь. Теперь сирота.
Когда прокурор запросил для Антона восемь лет лишения свободы, в зале повисла тишина. Сергей незаметно сжал руку жены.
Антон беспомощно смотрел на родителей. В его взгляде читалась мольба о помощи, о заступничестве. О характеристиках, о смягчающих обстоятельствах, о семье, которая поручится. Всё то, что могло бы снизить срок.
Адвокат повернулся к Марии и Сергею:
— Родственники обвиняемого хотят что-то сказать суду?
Мария почувствовала, как всё замерло. Вся их жизнь — воспитание, надежды, планы — всё привело к этому моменту выбора.
— Нет, — тихо, но твёрдо сказала она. — Нам нечего добавить.
Растерянность и ужас на лице Антона пронзили её сердце, но она не отвела взгляд. Сергей молча кивнул, поддерживая решение жены.
— Мама! Папа! — Голос Антона сорвался. — Что вы делаете?! Вы же бросаете меня!
— Тихо в зале! — приказал судья, но Антон уже кричал:
— Вы всегда так! Всегда были правильными! А я для вас — что? Ошибка? Позор? — Он рванулся к барьеру, но конвоиры удержали его. — Мама! Ты же сама говорила, что всегда будешь со мной!
Мария смотрела на сына, и перед глазами проносились картины: маленький Тоня делает первые шаги, Тоня идёт в первый класс с букетом астр, Тоня плачет, разбив коленку… И другие картины: пустой стул за ужином, прогулы в школе, перегар от одежды, наглая ухмылка в ответ на вопросы.
Где они ошиблись? Когда не заметили, что теряют сына? Как упустили момент, когда он превратился в чужого человека, способного разрушить не только свою, но и чужие жизни?
Зал опустел. Приговор вынесен: восемь лет колонии. Антона увели. Мария и Сергей стояли в коридоре суда, не решаясь посмотреть друг на друга.
— Мы поступили правильно? — спросила Мария, глядя в окно.
— А как иначе? — глухо ответил Сергей. — Он должен понять, что натворил.
Мария сделала шаг к выходу и остановилась. В другом конце коридора стояла мать погибшей Ирины с внучкой. Повинуясь внезапному порыву, Мария направилась к ним.
— Простите, — тихо сказала она, глядя в глаза пожилой женщине. — Я… мы…
Но женщина молча взяла внучку за руку и отвернулась. Они ушли, не сказав ни слова.
Мария застыла, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Сергей поддержал её за плечи.
— Пойдём, Маш. Нам больше нечего здесь делать.
Они шли домой медленно, как очень старые люди. Над городом собирались тучи. Мария думала о двенадцатилетней девочке, оставшейся без матери. О своём сыне, отправляющемся в колонию. О жизнях, разрушенных одним необдуманным поступком.
— Знаешь, — сказала она наконец, — мне кажется, мы потеряли его гораздо раньше. Не сегодня.
Сергей тяжело вздохнул:
— Но где, когда? Мы же старались, Маш…
— Не знаю. — Она остановилась, глядя на мужа поверх очков. — А ты помнишь, о чём мы мечтали, когда он родился? Каким хотели его видеть?
— Честным, — просто ответил Сергей. — Справедливым. Как мы. А получилось…
— А получилось, что жизнь прошла мимо. — Мария горько усмехнулась. — И мы даже не заметили, что наш сын вырос совсем другим человеком.
Они стояли на перекрёстке, не решаясь двинуться дальше. Впереди ждала пустая квартира и годы без сына. Оставалось только одно — научиться жить с этой пустотой и со знанием, что их ребёнок разрушил чужую семью, как разрушил и их надежды.
— Пойдём домой, — наконец сказал Сергей. — Завтра будет новый день.
Но оба понимали, что завтра не изменит ничего. Линия разлома прошла через их семью, разделив жизнь на «до» и «после». И обратного пути уже не было.
2013 год, вечер после возвращения Антона
— Прости меня, — Мария сидела на краю кровати сына. — Я не должна была тебя ударить.
Антон лежал отвернувшись к стене, но она знала, что он не спит.
— Тоня, поговори со мной. Что происходит? — Её голос дрогнул. — Я же вижу, что с тобой что-то не так.
— Всё нормально, — глухо отозвался он.
— Нет, не нормально. — Мария осторожно коснулась его плеча. — Расскажи мне. Пожалуйста.
Антон медленно повернулся. В полумраке комнаты его лицо казалось совсем детским, беззащитным.
— Зачем? — спросил он тихо. — Чтобы прочитать очередную лекцию о том, как я должен себя вести?
— Нет, — Мария покачала головой. — Чтобы понять тебя. Помочь.
Антон сел на кровати, обхватив колени руками.
— Вы с отцом… — он запнулся, подбирая слова. — Вы всегда знаете, как правильно. Что хорошо, что плохо. А я… я не такой.
— Что ты имеешь в виду?
— В школе меня считают лохом. Ботаном. А я просто хочу быть как все. — Он помолчал. — Вчера мы с пацанами пошли на заброшку. Пили пиво. Я не хотел, но… Они бы перестали со мной общаться.
Мария слушала, чувствуя, как внутри растёт тревога. Её мальчик, её умный, добрый Тоня… Кто эти «пацаны»? Что ещё они делают на этих «заброшках»?
— Тоня, но разве тебе нравится то, что вы делаете?
Он пожал плечами:
— Иногда. Это… весело. И никто не читает нотаций.
— Тоня, — Мария осторожно взяла его за руку, — я понимаю, что тебе хочется быть как все. Но «все» бывают разные. И если тебя заставляют делать то, чего ты не хочешь…
— Никто меня не заставляет! — Он выдернул руку. — Видишь? Опять начинается! Я сам решаю, что мне делать!
— Хорошо, хорошо, — Мария отступила. — Просто… мы волнуемся за тебя. Ты всегда был таким умным мальчиком…
— Вот именно! — В его голосе снова появилась злость. — Был! А сейчас я не хочу быть умным мальчиком! Не хочу быть отличником! Не хочу быть как вы с отцом — всегда правильными, всегда знающими, как надо!
Мария смотрела на сына и видела незнакомца. Когда он успел так измениться? Когда маленький Тоня, читавший ей стихи перед сном, превратился в этого угловатого, злого подростка?
— Тоня, — тихо сказала она, — мы любим тебя. Что бы ни случилось.
Он отвернулся.
— Да. Я знаю.
Но в его голосе не было тепла — только усталость и отчуждение.
Мария вышла из комнаты, чувствуя, как внутри разрастается страх. Она не понимала своего сына. А значит, не могла ему помочь.
Пять месяцев после суда
Мария Петровна складывала школьные тетради в сумку, когда в дверь учительской постучали.
— Мария Петровна, к вам, — сказала секретарь и тут же скрылась, словно не желая находиться рядом.
В проёме стояла хрупкая девочка-подросток. Мария узнала её не сразу — только когда заметила полные ненависти глаза.
Дочь той женщины. Дочь Ирины Захаровой.
— Здравствуй, — тихо сказала Мария, чувствуя, как пересыхает во рту.
— Почему вы не остановили его? — голос девочки звенел от напряжения. — Почему не видели, какой он?
Мария застыла, не зная, что ответить. В голове лихорадочно проносились мысли. Откуда девочка узнала, где она работает? Что она хочет? Что ей сказать?
— Если бы вы его остановили раньше, моя мама была бы жива, — продолжала девочка, сжимая кулаки. — Вы плохая мать. Вы виноваты не меньше него.
Мария физически ощутила удар этих слов. В её сознании всё смешалось: чувство вины, боль, страх, жалость к этому ребёнку.
— Я… Прости… — Только это и смогла выдавить она.
— Никогда не прощу, — отрезала девочка и, развернувшись, ушла так же внезапно, как появилась.
Мария опустилась на стул, чувствуя, как дрожат руки. Девочка была права. Она не остановила Антона. Не увидела, куда он катится. Не смогла исправить то, что пошло не так.
Вечером, вернувшись домой, она рассказала обо всём Сергею.
— Я попросила бы охрану школы не пускать посторонних, — мрачно сказал он. — Мало ли что у неё на уме.
— Серёж, она ребёнок. — Мария устало потёрла глаза. — Ребёнок, потерявший мать.
— А мы потеряли сына, — жёстко ответил он. — И нам никто не сочувствует.
— Наш сын жив. И выйдет через семь с половиной лет, — напомнила Мария. — А её мать не вернётся никогда.
Они замолчали. Квартира, когда-то уютная, казалась теперь слишком большой и пустой. Комната Антона запиралась на ключ — Мария не могла заставить себя туда входить.
— Ты ездила к нему? — спросил Сергей.
Мария покачала головой:
— Нет. А ты?
— Тоже нет. — Он отвёл взгляд. — Я не готов его видеть. Пока не готов.
Они не обсуждали, правильно это или нет — не навещать сына в колонии. Это было их молчаливое решение, их способ справиться с болью и стыдом. Письма от Антона приходили раз в месяц. Мария читала их, но не отвечала. Не знала, что сказать.
— Я думаю уволиться, — вдруг произнесла она.
— Что? Почему? — Сергей удивлённо посмотрел на неё.
— Не могу больше учить детей морали и доброте. — Мария горько усмехнулась. — Какое я имею право? Я не смогла научить этому собственного сына.
Сергей подошёл и обнял её за плечи:
— Маш, не надо. Ты хороший учитель. И ты была хорошей матерью.
— Была, — эхом отозвалась она. — Прошедшее время. Как и всё в нашей жизни теперь.
Они стояли у окна, глядя на звёзды над городом. Где-то там, в ночной темноте, маленькая девочка ненавидела их за то, что они не смогли уберечь своего сына от падения. Где-то там, в колонии, их сын писал письма, на которые не получал ответа. А они — они застыли в этой точке, не в силах двинуться ни вперёд, ни назад.
— Как нам жить дальше, Серёж? — тихо спросила Мария.
Он крепче обнял её:
— День за днём, Маш. Просто день за днём.
И в этих простых словах была вся правда их новой жизни — жизни после разлома.