никитаКвартира номер семнадцать на четвертом этаже знала своего хозяина не лучше, чем случайные соседи. Андрей Верхоглядов появлялся здесь редко — на два-три дня между бесконечными командировками, словно залетал на минутку передохнуть перед новым стартом. Он входил в жилище, распахивая дверь с тем же равнодушием, с каким открывал очередной гостиничный номер. Сорок два года, а он всё ещё жил как перекати-поле.
Телефон зазвонил, когда Андрей распаковывал чемодан после трехнедельной поездки в Новосибирск. Он нехотя взглянул на экран и поморщился. «Сестра». Татьяна звонила редко, и каждый её звонок был похож на тревожную сирену. Андрей помедлил, но всё же ответил.
— Да? — сухо бросил он.
— Ну наконец-то! — голос Татьяны звучал одновременно с возмущением и облегчением. — Ты хоть помнишь, что у тебя есть мать? Четвертый день тебе звоню!
Андрей машинально взглянул на уведомления. Действительно, три пропущенных вызова и сообщение: «Перезвони срочно!». Он просто смахнул их, не открывая.
— Был в командировке, не мог говорить, — соврал он, хотя вернулся еще два дня назад. — Что случилось?
— С мамой плохо. Она в больнице. Ноги совсем отказали.
Андрей замер, зажав телефон между ухом и плечом, и уставился в стену. Мать. Ей должно быть… сколько? Семьдесят пять? Семьдесят шесть?
— Андрей! Ты меня слышишь? — громче сказала Татьяна. — Врачи говорят, нужен присмотр. Круглосуточный. Я не могу взять её к себе, сам знаешь — трое детей, муж, работа. У меня так не получится.
Продолжение повисло в воздухе, но его нетрудно было угадать.
— И что, ты предлагаешь мне забрать её в мою однушку? — Андрей фыркнул. — Я дома бываю раз в месяц. Какой из меня сиделка?
— Она твоя мать, — отрезала Татьяна. — И я не говорю про твою однушку. У мамы своя квартира. Ей нужен человек рядом. Или деньги на сиделку. Тысяч пятьдесят в месяц, не меньше.
— Татьяна, я не миллионер!
— Но ты зарабатываешь в три раза больше меня! — в её голосе зазвенела сталь. — Послушай, я восемь лет одна возила маму по больницам. Кормила с ложечки, когда она после инсульта лежала. Ты где был? Правильно, в своих командировках. Хватит! Твоя очередь.
В комнате повисла тишина. Андрей смотрел на фотографию на стене — единственное, что он удосужился повесить за два года жизни в этой квартире. На снимке — он сам, молодой, улыбающийся, с рюкзаком за плечами, где-то в горах.
— Я пришлю денег, — наконец сказал он. — Сколько смогу.
— Ты… — Татьяна осеклась, и Андрей услышал, как она глубоко вздохнула. — Хорошо. Но я хочу, чтобы ты приехал. Хотя бы один раз. Она спрашивает о тебе.
Больница встретила его запахом хлорки и старости. Андрей брезгливо поморщился, надевая бахилы у входа. Он ненавидел больницы. Ненавидел беспомощность, которую они олицетворяли.
— Палата триста двенадцать, — сказала медсестра, даже не подняв головы от журнала.
Он нашел нужную дверь и застыл перед ней. На секунду мелькнула мысль развернуться и уйти, но он всё же толкнул дверь.
В палате стояло четыре кровати, но занята была только одна — у окна. Маленькая седая женщина неподвижно лежала, глядя в потолок. Её руки, испещренные венами и пигментными пятнами, покоились поверх одеяла. Андрей с трудом узнал в этой женщине свою мать.
— Мам, — неловко позвал он, подходя ближе.
Женщина медленно повернула голову. Её выцветшие глаза расширились, словно она увидела призрака.
— Андрюша? — прошептала она, и губы её задрожали. — Это правда ты?
Он кивнул, не зная, что еще сказать. Она протянула к нему руку, и он несмело взял её — сухую, легкую, как осенний лист.
— Я уж думала, не дождусь, — проговорила она и улыбнулась. От этой улыбки у Андрея что-то сжалось внутри.
— Ну что ты, мам, — пробормотал он. — Как ты?
— Как видишь. Старость не радость. А ты как? Всё в разъездах?
Андрей кивнул, разглядывая мать. Когда он видел её в последний раз? Два года назад? Три? На том семейном обеде, который закончился очередной ссорой с Таней.
— Расскажи, где был последнее время? — попросила мать, и её глаза, вдруг ожившие, впились в него с жадным интересом.
Он начал рассказывать — о Новосибирске, о Калининграде до этого, о Владивостоке в начале года. Говорил о контрактах, о проектах, о забавных случаях в дороге. Мать слушала, не отрывая глаз, будто пила каждое его слово.
— Эх, Андрюша, — вздохнула она, когда он закончил. — Всё летаешь и летаешь. А гнезда так и не свил.
— Мам, ну начинается…
— Нет-нет, я не о том, — она слабо махнула рукой. — Просто подумалось… Всю жизнь ты от чего-то бежишь. От дома, от нас, от себя, может быть?
Андрей неловко пожал плечами:
— Это работа такая.
— Это ты такой, — мягко возразила она. — Таким всегда был. В детстве убегал со двора — искать приключения. Помнишь, как в овраг тот полез? Нашли тебя только к вечеру, с разбитой коленкой, но счастливого.
Андрей помнил. Ему было десять, и он обнаружил в овраге за домом странную металлическую конструкцию, похожую на вход в бункер. Он был уверен, что нашел секретный военный объект. Оказалось — канализационный люк.
— А помнишь, как ты на крышу пятиэтажки залез? — продолжала мать. — Я чуть с ума не сошла, когда увидела тебя там, наверху.
— Я хотел проверить, правда ли видно весь город, — усмехнулся Андрей.
— И видно было?
— Не весь. Только три улицы и парк.
Они замолчали. За окном начал накрапывать дождь, капли барабанили по стеклу.
— Татьяна говорит, ты одинокий волк, — вдруг сказала мать. — Что тебе никто не нужен. Это правда?
Андрей пожал плечами:
— Я не одинокий. Просто… самодостаточный.
Мать долго смотрела на него, потом вздохнула:
— Знаешь, Андрюша, я за всю жизнь поняла одну вещь. Самодостаточность — это миф. Она существует, только пока ты здоров и полон сил. А потом… — она слабо повела рукой вокруг. — Потом понимаешь, что человек не может быть один. Не должен быть.
Дома у матери пахло чем-то забытым — старыми книгами, лекарствами и пылью. Андрей оглядывался по сторонам, с удивлением узнавая предметы из детства: массивный шкаф, который они с отцом когда-то вместе собирали; торшер с потрескавшимся абажуром; бабушкин сервиз за стеклом серванта.
— Надо будет здесь убраться, — пробормотал он, проводя пальцем по пыльной полке.
Татьяна, шедшая впереди с сумками, обернулась:
— Вот и займись. А я на работу. Мне через час в офис.
— Погоди, — Андрей поставил свой чемодан у двери. — Ты уезжаешь? А мама? Её когда выписывают?
— Через три дня, — Татьяна бросила ключи на тумбочку. — Пока у тебя есть время подготовить квартиру и найти сиделку. Я обзвонила несколько агентств, вот, — она протянула ему листок с записанными телефонами.
— Я же говорил, что не могу остаться! — Андрей почувствовал, как закипает внутри. — У меня билет на послезавтра.
— Отменишь, — отрезала Татьяна. — Сдашь. Что ты теряешь? Деньги? Так у тебя их куры не клюют, судя по часам, — она кивнула на его запястье, где красовались швейцарские часы, купленные после удачного контракта.
— Дело не в деньгах! У меня обязательства перед клиентом!
— А перед матерью у тебя обязательств нет? — Татьяна скрестила руки на груди. Она была ниже брата на голову, но смотрела так, что он почувствовал себя маленьким мальчиком. — Восемь. Лет. Андрей. Восемь лет я одна тащила это всё. Возила маму по врачам. Делала уколы. Готовила, убирала, стирала. Где ты был? «Извини, сестренка, командировка. Извини, важный контракт».
— Я присылал деньги.
— Да! — Татьяна горько рассмеялась. — Ты великий благодетель. Пятнадцать тысяч раз в три месяца. Спасибо, брат! А теперь слушай меня внимательно, — она подошла ближе, и её голос стал тихим и опасным. — Я больше не могу. Понимаешь? У меня трое детей. Муж, который работает с утра до ночи. Я сама работаю. И я устала, Андрей. Чертовски устала быть единственной, кто что-то делает для нашей матери.
— А что мне делать с работой? — огрызнулся Андрей. — Бросить всё?
— Хотя бы на месяц! — воскликнула Татьяна. — Неужели нельзя взять отпуск? Отсрочить контракты? Ты думаешь, мир рухнет без твоего участия?
Андрей отвернулся к окну. Мысль о том, чтобы застрять в этой квартире на целый месяц, вызывала в нем паническое желание бежать. Куда угодно, хоть на край света.
— Я не могу, Таня, — тихо сказал он. — Я просто… не могу.
— Да что с тобой такое? — в голосе сестры звучало неподдельное удивление. — Что ты всю жизнь бежишь отсюда, как от чумы? Что тебя гонит? Что ты ищешь там, в своих бесконечных разъездах?
Андрей молчал, не зная, что ответить. Правда была в том, что он и сам не знал.
— Ладно, — сказала Татьяна после долгого молчания. — Я вижу, бесполезно с тобой говорить. Делай что хочешь. Только потом не удивляйся, что в старости останешься один, как пень. Ты пожинаешь то, что сеешь, Андрей.
Она схватила сумку и направилась к двери.
— Подожди, — окликнул её Андрей. — Так что, ты просто бросаешь меня с этой проблемой?
Татьяна остановилась в дверях и медленно обернулась. В её глазах Андрей увидел что-то такое, от чего ему стало не по себе.
— Теперь ты знаешь, каково это, — тихо сказала она. — Быть брошенным с проблемой, которая должна быть общей. И знаешь, что я тебе скажу? Ты звонишь и приходишь только когда тебе что-то надо. Больше помогать не буду, — она кивнула и добавила уже мягче: — До встречи, братец. Звони, если что-то понадобится. Или нет, не звони. Сам справишься.
Дверь захлопнулась, и Андрей остался один в пыльной квартире своего детства.
Сиделка Маргарита Степановна оказалась грузной женщиной с громким голосом и властными манерами. Она вошла в квартиру, окинула всё критическим взглядом и тут же начала командовать:
— Так, комнату для больной нужно переоборудовать. Кровать поставить удобно, чтобы с двух сторон подход был. Туалетный столик убрать отсюда, нечего ему тут делать. В ванной поручни поставить надо.
Андрей кивал, делая пометки в телефоне. Он уже отменил командировку, написав раздраженному клиенту, что у него семейные обстоятельства. Впервые за пятнадцать лет работы.
— К матери часто приезжать будете? — спросила Маргарита Степановна, выписывая ему счет за первую неделю.
— Я… не знаю, — ответил Андрей. — У меня работа…
— Все так говорят, — вздохнула женщина. — Сдают стариков и исчезают. А они потом плачут по ночам и зовут своих деточек.
Когда мать привезли из больницы, Андрей испытал непреодолимое желание сбежать. Она была такой хрупкой, такой беспомощной. Медсестра переложила её с каталки на кровать, и Надежда Михайловна тихонько застонала.
— Осторожнее! — воскликнул Андрей, сам удивившись своей реакции.
— Всё нормально, сынок, — слабо улыбнулась мать. — Просто кости старые, ноют.
Он помог ей устроиться, подложил подушку под спину. Её рука коснулась его запястья, и он замер.
— Спасибо, что остался, — прошептала она.
— Я ненадолго, мам, — поспешил предупредить он. — Максимум на неделю. Потом у тебя будет Маргарита Степановна.
Мать кивнула, не сводя с него глаз.
— Конечно, у тебя работа. Я понимаю.
В её голосе не было упрека, только бесконечная усталость. И от этого Андрею стало еще хуже.
Неделя растянулась на две. Утром Андрей просыпался в своей старой комнате, которая теперь казалась игрушечной — низкий потолок, узкая кровать, выцветшие обои с самолетиками. Он готовил матери завтрак, помогал добраться до ванной, давал лекарства.
Маргарита Степановна приходила в два часа дня и оставалась до восьми вечера. В это время Андрей старался уйти — в магазин, в банк, просто гулять по району, где прошло его детство. Он заходил в старый двор, садился на скамейку и смотрел на облезлую горку, на которой когда-то катался. На песочницу, где строил крепости. На качели, где его когда-то качала мать, а он просил: «Выше, выше!»
Старый двор был полон призраков его прошлого. И почему-то теперь, впервые за долгие годы, эти призраки не вызывали в нем желания бежать.
Вечерами, когда сиделка уходила, они с матерью ужинали вместе. Ели неспешно, часто молча. Иногда мать рассказывала новости, которые узнавала от соседки — сплетни подъезда, истории районных кумушек. Андрей кивал, делая вид, что ему интересно.
А потом она стала просить его читать ей вслух. Сначала газеты — новости, которые она уже не могла разобрать своими слабеющими глазами. Потом — книги. Её любимый «Вишневый сад» Чехова, старенький томик Бунина, потрепанный сборник стихов Ахматовой.
— У тебя хорошо получается, — говорила она. — Выразительно. Папа тоже любил читать вслух, помнишь?
Андрей смутно помнил. Отец умер, когда ему было двенадцать. Сердечный приступ. Прямо за обеденным столом — упал лицом в тарелку с борщом, до сих пор помнил эту жуткую картину. Потом были похороны, и мать, почерневшая от горя, и Татьяна, которая рыдала так, что её трясло.
А он не плакал. Ни на похоронах, ни после. Вместо этого он убегал из дома при любой возможности. В школу, к друзьям, в библиотеку, куда угодно — лишь бы не видеть пустого места за столом и не слышать, как мать плачет ночами.
— Папа читал именно эту книгу, — сказал он однажды, листая потрепанный томик Бунина. — Я помню. Он сидел вот в этом кресле.
— Да, — мать улыбнулась. — Каждый вечер. А ты забирался к нему на колени и слушал, хотя половину слов не понимал. А потом говорил: «Папа, я тоже буду писателем».
— Я хотел быть писателем? — удивился Андрей. — Не помню такого.
— Ты многое не помнишь, — вздохнула мать. — После папиной смерти… ты как будто закрылся. Отгородился. А потом и вовсе ушел.
Андрей нахмурился. Он не любил говорить об отце. Не любил вспоминать.
— Давай я лучше почитаю дальше, — сказал он, переворачивая страницу.
Мать кивнула, но в её глазах мелькнуло что-то похожее на разочарование.
— Ты летишь послезавтра? — спросила мать, когда Андрей помогал ей принять вечернее лекарство. Прошло уже три недели, и его пребывание в квартире детства затянулось гораздо дольше, чем он планировал.
— Да, — кивнул он. — В Иркутск. Большой проект, я уже дважды его откладывал.
— Я понимаю, — она проглотила таблетку и запила водой. — Маргарита Степановна хорошая женщина. Строгая, но заботливая.
— Я буду на связи, — пообещал Андрей. — И постараюсь прилетать хотя бы раз в месяц.
Мать улыбнулась краешком губ — недоверчиво, печально.
— Знаешь, о чем я часто думаю? — спросила она.
— О чем?
— О том, как странно устроена жизнь. Когда ты был маленьким, я отдавала тебе всё свое время. Кормила, купала, читала сказки, вытирала сопли, учила буквы… А теперь ты кормишь меня, помогаешь добраться до ванной, читаешь вслух. Всё перевернулось.
Андрей кивнул, не зная, что сказать.
— Наверное, в этом и есть справедливость, — продолжала мать. — Только вот дети не обязаны возвращать. И правильно, что не обязаны. Я не в упрек тебе. Просто мысли вслух.
Она протянула руку и коснулась его щеки. Её пальцы были прохладными и сухими.
— Знаешь, что я поняла за эти недели, Андрюша? Ты очень похож на своего отца. Не внешне — внутри. Он тоже всегда куда-то рвался. Ему тоже было тесно.
— Но он никуда не уехал, — возразил Андрей.
— Не успел, — тихо сказала мать. — Возможно, поэтому так рано и ушел. Сердце не выдержало этой клетки.
Она помолчала, глядя куда-то мимо него.
— Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя в клетке, сынок. Ты не обязан сидеть здесь со мной. Не обязан возвращаться. Просто знай, что я всегда буду ждать. И буду рада, если ты просто позвонишь иногда. Просто так. Не потому, что нужно что-то решить или о чем-то договориться. А просто чтобы сказать: «Привет, мама, как ты?»
Аэропорт гудел и бурлил, как растревоженный улей. Андрей стоял у стойки регистрации, поглядывая на часы. До вылета оставалось сорок минут.
— Ваш паспорт, пожалуйста, — улыбнулась девушка за стойкой.
Он достал паспорт и билет. Положил на стойку. Девушка взяла документы, пробила что-то в компьютере.
— Вам место у окна или у прохода?
Андрей молчал, глядя на свой паспорт в её руках. Внезапно он подумал о том, как мать будет сидеть вечером в своей квартире. Одна. Только Маргарита Степановна придет, сделает укол, даст таблетки и уйдет. А мать останется сидеть у окна. В тишине.
— Извините, — пробормотал он, забирая документы со стойки. — Я… я не полечу.
— Простите? — девушка удивленно подняла брови.
— Я не полечу сегодня. Можно сдать билет?
Мать вздрогнула, услышав звук ключа в замке. Она повернулась в кресле, недоуменно глядя на дверь.
— Маргарита Степановна, вы рано сегодня…
Дверь открылась, и на пороге появился Андрей с чемоданом.
— Андрюша? — изумилась мать. — Ты… ты не улетел?
Он покачал головой, внося чемодан в прихожую.
— Решил перенести командировку, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал буднично. — Клиент подождет.
— Но твоя работа…
— Ничего страшного, — Андрей пожал плечами. — Я подумал, что мы не дочитали Бунина. И вообще, я давно не был дома. По-настоящему дома.
Мать смотрела на него с недоверием, словно ожидая подвоха. Потом её глаза наполнились слезами.
— Андрюша…
— Мам, не плачь, — он присел перед её креслом и взял её руки в свои. — Ничего особенного. Я просто… просто понял кое-что.
— Что же?
Андрей помолчал, подбирая слова.
— Что я всегда куда-то бежал. От каких-то призраков. От боли, наверное. А теперь понял, что нельзя убежать от самого себя. Куда бы ты ни летел, в какой бы город ни ехал — ты всегда берешь с собой свой багаж. Так может, стоит его наконец разобрать?
Мать улыбнулась сквозь слезы и крепче сжала его руки.
— Я так рада, что ты вернулся, — прошептала она.
— Я тоже, мам, — ответил Андрей. И впервые за долгие годы это была чистая правда.
Татьяна прибежала через час после звонка брата. Ворвалась в квартиру, запыхавшаяся, с растрепанными волосами.
— Что случилось? Маме плохо? — спросила она с порога.
— Нет, — Андрей покачал головой. — Всё в порядке. Просто… зайди.
Он провел её на кухню, где мать пила чай с печеньем и улыбалась так, как Татьяна не видела уже много лет.
— Мама? — Татьяна переводила взгляд с матери на брата. — Что происходит?
— Садись, Танюша, — мать похлопала по стулу рядом с собой. — Андрей тебе всё объяснит.
Татьяна села, не спуская настороженного взгляда с брата.
— Я отменил командировку, — сказал Андрей, ставя перед сестрой чашку чая. — И следующую тоже.
— В смысле? — Татьяна прищурилась. — Ты не улетел?
— Нет. И не полечу в ближайшее время, — он сел напротив. — Я поговорил с руководством. Беру удаленку на полгода. Буду работать отсюда.
Татьяна смотрела на него, словно он объявил, что на самом деле прилетел с Марса.
— Не понимаю, — медленно произнесла она. — Ты же всегда говорил, что не можешь сидеть на месте. Что у тебя работа такая. Что тебе нужно летать по стране…
— Наврал, — просто ответил Андрей. Он взял печенье, повертел в руках, но не стал есть. — Знаешь, я тут многое передумал за эти недели. И понял кое-что о себе. О нас всех.
Он поднял взгляд на сестру, и Татьяна удивленно отметила, что в глазах брата была какая-то новая глубина, которой она не видела раньше.
— Я не летал по работе, Тань. Я бежал. От дома, от воспоминаний, от ответственности. От вас с мамой. От всего, что напоминало мне об отце.
— Об отце? — переспросила Татьяна. — При чем тут папа?
Андрей посмотрел на мать, и та едва заметно кивнула.
— Помнишь, как он умер? — тихо спросил Андрей.
— Конечно, — Татьяна нахмурилась. — Сердечный приступ. За обедом.
— А помнишь, что было до этого?
Татьяна наморщила лоб:
— Мы ссорились. Вернее, вы с ним. Он запретил тебе ехать в какой-то поход. Ты психанул, закрылся в комнате. А потом… потом был обед.
— Последние слова, которые я сказал отцу, были: «Ненавижу тебя», — глухо произнес Андрей. — Хлопнул дверью, заперся. А когда вышел — он уже был мертв.
Татьяна молчала, глядя на брата широко раскрытыми глазами.
— Все эти годы… — продолжал Андрей, уставившись в чашку, — я жил с мыслью, что мои слова убили его. Моя глупая подростковая злость. Глупая обида. Я не мог находиться там, где всё напоминало о нем. О том, что я сделал. Мне казалось, вы с мамой меня обвиняете.
— Господи, Андрей, — выдохнула Татьяна. — Никто никогда…
— Я знаю, — он грустно улыбнулся. — Теперь знаю. Но тогда… Я сбежал, как только смог. В армию, потом в институт в другом городе, потом эта работа, где вечные командировки. Я обманывал себя, что это карьера, что это важно. А на самом деле просто бежал.
Он поднял взгляд на сестру:
— Прости меня, Таня. За то, что бросил тебя со всем этим. За то, что не помогал с мамой. За то, что был таким… эгоистом.
Татьяна моргнула, пытаясь сдержать подступающие слезы.
— И что теперь? — спросила она, откашлявшись. — Ты правда собираешься остаться?
— Да, — твердо кивнул Андрей. — Я снял квартиру в соседнем подъезде. Буду жить там и приходить к маме каждый день. Сиделку оставим для дневного времени, когда я буду работать. А вечера и выходные — мои.
Мать протянула руку и коснулась его плеча:
— Андрюша, не нужно жертвовать всем. Я бы не хотела…
— Это не жертва, мам, — мягко прервал её Андрей. — Это исправление ошибок. И потом… я же не навсегда остаюсь. Просто хочу… наверстать.
Татьяна посмотрела на брата новым взглядом. В их детстве он всегда был непоседой, мятежным духом, который не мог усидеть на месте. Теперь перед ней сидел мужчина, уставший от бегства. И в то же время — тот самый мальчишка, которого она помнила. Просто повзрослевший и, наконец, нашедший свой путь домой.
— Знаешь, что самое удивительное? — вдруг сказал Андрей, и в его глазах мелькнули озорные искры, так хорошо знакомые Татьяне с детства. — Я думал, что дома будет клетка. А оказалось — просто якорь. То, что не дает унести тебя бурей. И это… хорошо.
Мать и Татьяна переглянулись, и в их взглядах было одно и то же: надежда.
— Только не говори мне, что ты теперь решил стать домоседом, — Татьяна покачала головой, стараясь скрыть волнение за шуткой. — Это будет уже слишком.
Андрей усмехнулся:
— Ну, у меня еще отпуск накопился за все годы. Как мама поправится, может, съездим куда-нибудь вместе? Все трое?
Мать просияла, а Татьяна, не сдержавшись, рассмеялась:
— Боже, и кто ты такой? Что ты сделал с моим братом?
— Я всегда был таким, — пожал плечами Андрей. — Просто забыл на время.
В этот момент в его кармане зазвонил телефон. Андрей глянул на экран и нахмурился.
— Работа? — спросила Татьяна, и в её голосе снова мелькнуло напряжение.
Андрей кивнул, но не торопился отвечать.
— Не возьмешь?
Он покачал головой, сбросил звонок и выключил телефон.
— Перезвоню завтра. А сейчас… — он улыбнулся, — у меня есть дела поважнее.
И впервые за много лет ему не хотелось бежать. Он был там, где должен был быть.