— Не забывай, под крышей ты моей живёшь! — Алевтина Петровна грохнула чайником о плиту. — Как вспомню, сколько денег на тебя ушло… Ты даже в детстве всегда была обузой!
— Тётя Аля, я же предлагала платить, — Тамара не поднимала глаз от стола, машинально водя пальцем по трещине на старой выцветшей табуретке.
— Конечно, предлагала! А что толку? Три тысячи — это разве деньги за жильё? В твоём возрасте пора понимать, что на всём готовеньком только дурочки живут.
Тамара подняла взгляд. Тётина кухня, где они проводили большую часть времени, была чистой до стерильности. Алевтина Петровна не терпела беспорядка — свою племянницу она пустила к себе три месяца назад, когда Тамара после развода осталась без собственного угла.
— Я понимаю, что стесняю, — начала Тамара, но тётя уже распалилась.
— Стесняешь? Это мягко сказано! А сахар, а электричество? Думаешь, не вижу, как свет до ночи горит? А кто тебя просил мой шампунь использовать?
Тамара вздохнула, сжимая края табуретки.
— Шампунь я вчера купила. Положила в ванной.
— Ну надо же, какая расточительная стала! — фыркнула Алевтина Петровна, всплеснув руками. — Могла бы эти деньги мне отдать, я бы сама что нужно купила. Не маленькая уже, должна понимать, как тяжело одной тянуть хозяйство.
Часы на стене тикали, отсчитывая секунды этого унижения. Тамара смотрела на них, как на спасательный круг. Ещё полчаса — и можно уйти на работу, в бухгалтерию строительной фирмы, где платили не много, но хватало на первый взнос по ипотеке. Она откладывала каждую копейку.
— Таисия Семёновна из сорок шестой спрашивала, когда ты съезжать планируешь, — буднично произнесла Алевтина Петровна, намазывая масло на хлеб. — Я ей сказала, что ещё немного приютила тебя, бедолагу. Люди ведь не поймут, если родную племянницу выгоню. Хотя я имею полное право!
Тамара поджала губы.
— К осени съеду. Обещаю.
— К осени! — тётя всплеснула руками. — У всех дети как дети, только у меня непутёвая родственница в пятьдесят два года по чужим углам скитается.
Тамара встала, собирая сумку.
— Я пойду, опаздываю.
— Вот! — Алевтина Петровна назидательно подняла палец. — Тебе всегда некогда! Посуду не помыла, а уже убегаешь. Племянница называется. На всём готовеньком хочешь жить. Я вот в твои годы…
Тамара не дослушала, что было в тётины годы. Она и так знала эту историю наизусть — про тяжёлый труд, про собственную квартиру, заработанную горбом, про бессонные ночи у станка. Племянница молча проскользнула в прихожую, стараясь не скрипеть половицами.
На лестничной площадке она столкнулась с Таисией Семёновной.
— Тамарочка! — воскликнула та, поправляя пышную причёску. — А я как раз хотела с тобой поговорить. Как ты там, на новом месте обвыклась?
— Спасибо, Таисия Семёновна, — Тамара выдавила улыбку. — Потихоньку.
— То-то Алевтина говорит, что ты к ней навсегда переехала, — соседка понизила голос. — Мол, очень вы дружно живёте.
Тамара замерла, стиснув ручку сумки.
— Навсегда? Но мы договаривались…
— Она так нахваливает, какая ты благодарная, — перебила Таисия, улыбаясь. — Мол, и за квартиру платишь, и по хозяйству всё берёшь на себя. Сама она и не готовит вовсе, ты за неё всё делаешь.
Тамара смотрела на женщину, растерянно моргая. Образ героической племянницы, которую нарисовала тётя для соседей, не имел ничего общего с тем, что происходило за закрытыми дверями квартиры номер сорок четыре. За три месяца Алевтина Петровна ни разу не позволила Тамаре прикоснуться к плите. «От тебя одна грязь! Только продукты переводишь», — повторяла она.
— Мне очень жаль, но мне пора, — сказала Тамара, протискиваясь мимо соседки. — Опаздываю на работу.
Тамара брела к остановке, чувствуя, как скручивается внутри тугой узел обиды. Соседкины слова не выходили из головы. «Навсегда переехала», «дружно живёте», «благодарная»… Она горько усмехнулась.
В автобусе Тамара достала потрёпанный блокнот и сделала очередную запись: «16 июня. Отложено: 43700». Эта сумма была её якорем. Каждая цифра приближала к свободе, к собственному углу, где можно будет закрыть дверь и не вздрагивать от чужих шагов.
Когда-то у неё был дом — две комнаты в панельке на окраине. Дом, где она прожила с мужем двадцать три года, прежде чем он ушёл к женщине моложе.
— Светка эта тоже долго не протянет, — сказала как-то тётя Аля. — Он же гнилой человек, братец мой. В кого только уродился такой?
Тётя говорила эти слова с каким-то странным удовольствием, словно радуясь, что у Тамары снова ничего не получилось. Именно тогда она и предложила пожить вместе, «пока не встанешь на ноги».
Мобильник завибрировал. Сообщение от Нины, бывшей коллеги: «Ты как? Держишься? Может, ко мне переедешь? У меня всё-таки трёшка». Тамара улыбнулась. Нина предлагала это уже третий раз, но Тамара отказывалась — не хотела никого стеснять.
«Спасибо, Ниночка, я справлюсь», — написала она в ответ, чувствуя горечь собственной лжи. Справится ли?
На работе день тянулся бесконечно. Мысли постоянно возвращались к разговору с соседкой. Значит, тётя Аля уже распланировала их совместное будущее? Без её ведома, без её согласия?
Две недели назад Тамара заполнила анкету на ипотеку. Банк запросил дополнительные бумаги, но вчера пришло предварительное одобрение. Она никому не сказала — боялась спугнуть удачу. Даже в тётиной квартире старалась не думать об этом, словно Алевтина Петровна могла прочитать её мысли и всё испортить.
Единственное, что грело — маленькая фотография однокомнатной квартиры в новостройке, которую риелтор прислал на почту. Тамара распечатала её на работе и теперь иногда доставала, когда никто не видел. Тридцать два квадратных метра свободы.
Вечером, возвращаясь домой, она решилась. Сегодня она расскажет тёте, что скоро съедет. Предварительное одобрение ипотеки — достаточный повод, чтобы заявить о своих планах.
Но у подъезда её ждал сюрприз.
На лавочке у подъезда сидел Георгий, тётин сын. Двоюродный брат, с которым Тамара виделась от силы трижды за всю жизнь. Высокий, плотный мужчина с залысинами и въедливым взглядом.
— Ба, кого я вижу! Тамарка! — он улыбнулся, показывая щербинку между передними зубами. — А я думал, тебя и не застану.
Тамара замедлила шаг, чувствуя, как что-то холодное ползёт по спине.
— Здравствуй, Георгий. Ты к маме?
— К вам обеим, — он потянулся и указал на чемодан, стоявший рядом. — Как слышал, вы отлично уживаетесь, вот и решил порадовать старушку, навестить её.
Тамара прикусила губу. Ощущение надвигающейся беды усилилось. Георгий жил в Новосибирске, работал где-то на заводе. Последний раз он приезжал, когда его выгнала жена — пил неделю у матери, требовал денег и устраивал скандалы.
— Надолго? — спросила Тамара, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— А что, не рада родственнику? — прищурился он. — Мамаша говорит, ты всё равно скоро съезжать собралась.
Что-то внутри у Тамары оборвалось. Она не говорила тёте о своих планах, даже намёком. Получается, Алевтина Петровна сама решила от неё избавиться? Удобно — приехал сын, нужно освободить комнату.
— Давай поднимемся, — сказала она, нащупывая в сумке ключи.
В квартире пахло пирогами. Тётя Аля стояла у плиты, напевая что-то под нос. Услышав шаги, она обернулась, и её лицо просияло.
— Гошенька приехал! — воскликнула она, будто Тамара могла не заметить здоровенного мужика за своей спиной. — Надолго к нам, сыночек?
— Пока не знаю, мам, — он прошёл на кухню и сел на Тамарину табуретку. — Смотря как дела пойдут. Может, останусь совсем.
Алевтина Петровна засуетилась, доставая из духовки противень с пирогами.
— Я как чувствовала, что сегодня нужно испечь! Словно сердце подсказало, что сыночек приедет.
Тамара стояла в дверях, не зная, куда себя деть. За три месяца тётя ни разу не готовила выпечку, всё жаловалась на дороговизну муки и масла.
— Тамар, ты чего застыла? — Алевтина Петровна бросила на неё быстрый взгляд. — Ставь чайник, неси варенье малиновое из кладовки.
Тамара механически выполняла указания, пока Георгий рассказывал о своей поездке. В какой-то момент разговор свернул на её комнату.
— Она же не навечно к тебе, мам? — спросил он, прихлёбывая чай. — У меня вон, видишь, обстоятельства какие. На работе сократили, жильё съёмное не потяну больше.
— Конечно, сынок, конечно, — закивала тётя, бросив на Тамару косой взгляд. — Тамара вот-вот съезжает, она мне сама говорила. Правда ведь?
Тамара смотрела на пирог, который тётя отрезала сыну. Большой, румяный кусок с начинкой. Ей досталась тоненькая полоска теста с краю.
— Я как раз хотела поговорить… — начала она.
— Вот видишь, Гошенька, — перебила Алевтина Петровна, — она и сама хотела сказать. Комнатка освобождается, ты её займёшь. Сыну родному не откажу!
Тамара поставила чашку на стол, стараясь не расплескать чай. Руки дрожали.
— Можно мы поговорим наедине? — тихо спросила она тётю.
— Да брось, — махнула рукой Алевтина Петровна. — Что там секретничать? Мы же семья! У тебя какие-то проблемы с ипотекой, я знаю. Я видела бумаги в твоей сумке.
— Ты копалась в моих вещах? — Тамара похолодела.
— Не копалась, а случайно увидела, — тётя фыркнула. — Не смеши людей, какая ипотека в твоём возрасте? Одинокой, без детей, с твоей-то зарплатой.
Георгий хмыкнул, отламывая кусок пирога.
— И сколько там первый взнос? Штуку баксов наскребла?
Тамара смотрела на них обоих и чувствовала, как внутри что-то ломается. Сорок три тысячи семьсот рублей. Её сорок три тысячи семьсот рублей, собранные по копейке, с недоеданием и без обновок.
— Ипотеку предварительно одобрили, — она сама не узнала свой голос. — Я внесу первый взнос через неделю. Мне нужно пожить у тебя ещё месяц, не больше.
Тётя Аля переглянулась с сыном. На её лице появилось выражение, которое Тамара хорошо знала с детства — так тётя смотрела, когда была недовольна, но пыталась скрыть это.
— Ну что ты, Тамарочка, какой месяц? Гошеньке деваться некуда. Он же не чужой человек, как ты. Он сын родной.
— А я тебе кто? — вырвалось у Тамары.
— Племянница, конечно, — Алевтина Петровна поджала губы. — Только ты как-то странно понимаешь родственные отношения. Я тебя приютила, в трудную минуту помогла, а ты теперь собралась убегать, толком не отблагодарив.
— Отблагодарив? — Тамара едва не задохнулась. — Я каждый месяц отдавала тебе треть зарплаты. Я убирала квартиру, мыла полы, окна…
— А ты думала, что жильё бесплатное? — Георгий насмешливо смотрел на неё. — Или решила, что тебе все должны только потому, что муж бросил?
— Молчи! — Тамара неожиданно для себя повысила голос, и Георгий от удивления поперхнулся чаем.
— Это ещё что за тон? — Алевтина Петровна вскочила со стула. — Ты на кого голос повышаешь? Под моей крышей? Да я тебя пригрела, когда ты никому не нужна была!
— Пригрела, — эхом отозвалась Тамара, — И каждый день напоминала об этом.
Она встала и направилась к своей комнате. Нужно было собрать документы, деньги, самое необходимое — и уйти. К Нине, в гостиницу, куда угодно.
— Ты куда это собралась? — Алевтина Петровна пошла за ней. — Мы ещё не договорили!
Тамара открыла дверь в комнату и застыла на пороге. На кровати лежали Георгины вещи. Его рубашки, носки, даже ноутбук уже стоял на столе. И самое страшное — её чемодан был выдвинут из-под кровати, наполовину собран.
— Что это? — она повернулась к тёте, которая стояла за спиной. — Что происходит?
— А что такого? — Алевтина Петровна скрестила руки на груди. — Сын приехал, нужно место освободить. Я тебе помогла собраться, чтобы быстрее было. Что непонятного?
— Когда ты успела? — Тамара чувствовала, как у неё кружится голова. — Я же даже не говорила, что сегодня ухожу!
— А зачем тянуть? — тётя пожала плечами. — Я видела твои бумаги из банка, там написано про одобрение. Вот и съезжай, раз такая самостоятельная. Гошеньке комната нужна.
— Но мне надо дождаться зарплаты, чтобы…
— А, так ты на мои деньги рассчитываешь? — Алевтина Петровна прищурилась. — Ясно всё с тобой, Тамара. Ты как твой отец — хочешь на чужом горбу в рай въехать.
— Не смей говорить так о папе! — Тамара почувствовала, как слёзы подступают к горлу.
— Буду говорить как хочу! — отрезала тётя. — Он тоже думал, что всё ему легко достанется! И ты такая же — неблагодарная, вечно недовольная! Ничего для тебя не жалко, а ты нос воротишь!
Тамара оглядела комнату — здесь не осталось ничего её. Три месяца жизни стёрты за несколько часов, как будто её и не было вовсе.
— Где моя шкатулка с документами? — спросила она, пытаясь говорить спокойно.
— В чемодане уже, — буркнула Алевтина Петровна. — Я всё сложила аккуратно, ничего не потеряла.
Тамара бросилась к чемодану, открыла его трясущимися руками. Паспорт, медицинский полис, трудовая книжка — всё на месте. Но заветного конверта с деньгами не было.
— Где деньги? — её голос сорвался на шёпот. — Тётя Аля, где мои сбережения?
Алевтина Петровна отвела взгляд.
— Какие ещё деньги? Не видела я никаких денег.
В дверях появился Георгий, жуя пирог.
— Что за крики? — он оценивающе оглядел полусобранный чемодан. — О, так ты уже на выход? Правильно, чего тянуть. Спасибо, что комнату освободила.
— Гоша, — Тамара повернулась к нему, — ты не видел конверт? Он был в шкатулке.
— Первый раз слышу про какой-то конверт, — он пожал плечами, но взгляд скользнул к матери.
Тамара перевела взгляд на тётю, и в этот момент всё поняла.
— Вы забрали мои деньги, — произнесла она тихо. — Сорок три тысячи семьсот рублей. Все мои сбережения.
— Не говори ерунды! — Алевтина Петровна нервно одёрнула фартук. — Ты совсем сбрендила? Какие деньги?
Но на лице тёти уже плясали красные пятна — верный признак, что она лжёт. Тамара вдруг почувствовала странное спокойствие. Словно все чувства вымыло из неё одним махом.
— Верни мои деньги, — сказала она ровным голосом. — Сейчас же.
— Да нет у меня твоих денег! — Алевтина Петровна повысила голос. — Георгий, ты слышишь, что она несёт? Совсем спятила женщина! Я её приютила, а она меня в воровстве обвиняет!
Георгий шагнул в комнату.
— Слушай, ты, — он навис над Тамарой, — ты на кого тут бочку катишь? Совсем охренела? Мать пригрела тебя, никчёмную, а ты…
— Вызываем полицию, — перебила его Тамара. Без крика, без истерики. — Я напишу заявление о краже. Будем разбираться.
Алевтина Петровна побледнела.
— Тамара, ты что такое говоришь? Какая полиция? Мы же родные люди!
— «Сынок, она вот-вот съезжает», — процитировала Тамара тётины слова. — «Сыну родному не откажу». Ты узнала, что мне одобрили ипотеку. Нашла мои деньги. И решила, что Георгию они нужнее. Ведь он «не чужой человек, как я».
Тамара достала из сумки телефон.
— Гоша, скажи ей! — Алевтина Петровна повернулась к сыну. — Нечего людей баламутить! Ну, взяла я деньги, ну и что? Это за проживание, за еду, за всё, что я для неё делала! Она итак тут задаром жила!
— Я платила каждый месяц, — Тамара покачала головой. — И слушала каждый день, какая я обуза и как тебе тяжело меня терпеть. А теперь верни мои деньги. Или вызываем полицию.
Алевтина Петровна сдулась, как проколотый шарик. Повернулась к сыну.
— Гошенька, принеси там… в кухне, в банке из-под чая…
Георгий недовольно скривился, но ушёл. Вернулся через минуту с мятым конвертом.
— На, подавись, — бросил он конверт на кровать. — Больше ноги твоей чтоб тут не было.
Тамара проверила содержимое. Не хватало восьмисот рублей, но спорить она не стала. Молча сложила оставшиеся вещи, застегнула чемодан.
— Ты хоть понимаешь, что я для тебя сделала? — Алевтина Петровна перешла в наступление. — Я тебя пожалела! Приютила! А ты так отплатила!
Тамара покатила чемодан по узкому коридору к входной двери. На пороге остановилась.
— Знаешь, тётя, я всю жизнь пыталась заслужить твою любовь. Но теперь понимаю — её никогда не было. И не будет.
Она вышла на площадку, захлопнув за собой дверь. В подъезде пахло сыростью и чем-то кислым. Но впервые за три месяца этот запах показался ей запахом свободы.
Тамара вышла из подъезда и не оглядываясь пошла к автобусной остановке. Сердце билось ровно. Впереди был собственный маленький дом и жизнь, в которой никто не будет напоминать ей, что она — обуза.
На выцветшей рекламе неподалёку от остановки кто-то вывел маркером: «Никогда не поздно начать сначала». Тамара улыбнулась, крепче сжала ручку чемодана и достала телефон. «Нина? Ты не передумала? Мне нужна крыша над головой. Всего на пару недель».
В трубке раздался знакомый смех: «Приезжай. Чайник уже поставила».
