В тусклом свете осеннего утра Елизавета нервно теребила край потертой скатерти, пальцы дрожали, оставляя едва заметные складки на выцветшей ткани. Маленькая кухня в хрущевке, где она жила с дочерью Машей, казалась особенно тесной и неуютной. Капли дождя монотонно стучали по карнизу, усиливая гнетущее чувство безысходности. Женщина в который раз перечитывала заключение врачей, хотя уже знала его наизусть, будто надеясь найти какой-то другой выход. Операция требовалась срочно, а денег не хватало катастрофически.
— Лиза, ты в своем уме? — возмущенно воскликнула подруга Нина, с грохотом ставя чашку на стол. — К этому… этому чудовищу идти? После всего, что он наговорил на похоронах отца?
— А что прикажешь делать? — Елизавета резко вскинула голову, в глазах блеснули слезы отчаяния. — Банки отказывают, родственников больше нет. Максим — последняя надежда.
— Последняя надежда? — Нина презрительно фыркнула. — Да он же тебя с грязью смешал! Забыла, как он орал на всю больницу, что ты отца убила своим равнодушием?
— Думаешь, я забыла? — Елизавета судорожно сжала кулаки. — Каждое его слово до сих пор как нож в сердце! Но речь о Машеньке. Понимаешь? О моей девочке!
— И ты готова унижаться перед этим…
— Хватит! — Елизавета вскочила, опрокинув чашку. Горячий чай растекся по скатерти темным пятном. — Хватит его демонизировать! Он мой брат, каким бы он ни был!
Старый автобус натужно урчал, увозя Елизавету в спальный район на другом конце города. Промозглый ветер швырял в окна горсти дождя, словно пытаясь остановить, отговорить от задуманного. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.
Максим жил в типовой панельной девятиэтажке. Елизавета долго стояла перед обшарпанной дверью, собираясь с духом. В подъезде пахло сыростью и кошками, где-то надрывно плакал ребенок. Наконец, решилась позвонить. За дверью послышались тяжелые шаги.
— Кто там? — раздался настороженный голос брата.
— Максим… это я, Лиза, — голос предательски дрогнул.
Повисла тягостная пауза. Елизавета уже решила, что брат не откроет, когда щелкнул замок. На пороге стоял Максим — осунувшийся, с ранней сединой в волосах и затравленным взглядом. В его глазах промелькнуло что-то похожее на испуг.
— Ты?! — он отшатнулся, словно увидел призрака. — Какого черта ты здесь делаешь?
— Максим, пожалуйста… — Елизавета шагнула вперед. — Нам нужно поговорить. Это очень важно.
— Важно? — он усмехнулся, но в усмешке не было радости. — Что может быть важного между нами после всего, что ты наговорила?
— Дело не во мне. Речь о Маше…
Максим дернулся, как от удара. Помедлил, сжимая и разжимая кулаки, но все же отступил, пропуская сестру в квартиру. В тесной прихожей пахло сыростью и подгоревшей яичницей. На вешалке сиротливо болтался потрепанный плащ, на полу валялись грязные ботинки.
— Проходи на кухню, — процедил он сквозь зубы. — Только давай без драм, ладно? У меня и без твоих проблем голова трещит.
— Без драм? — Елизавета горько усмехнулась, проходя в кухню. — А разве наша жизнь — не сплошная драма, Максим?
Они сидели на кухне, избегая смотреть друг другу в глаза. Между ними словно стояла невидимая стена из обид и недосказанности, копившихся годами. Чайник на плите свистел, но никто не спешил его выключать — этот пронзительный звук заполнял гнетущую тишину. Елизавета нервно мяла в руках медицинские справки, понимая, что каждая секунда промедления может стоить здоровья дочери.
— У Маши обнаружили… — голос предательски дрогнул, пальцы судорожно сжали бумаги. — Ей нужна операция. Срочная.
— И ты пришла ко мне за деньгами? — Максим издал короткий, похожий на лай смешок. — Как предсказуемо. Других причин навестить брата у тебя, конечно, нет.
— Да, за деньгами! — Елизавета вскочила, глаза загорелись гневом. — Думаешь, мне легко было переступить через себя? После всего, что ты наговорил на похоронах отца? После того, как ты растоптал все мои попытки помириться?
— А что я должен был говорить? — Максим резко поднялся, опрокинув стул. — Что всё прекрасно? Что ты замечательная дочь, которая бросила отца умирать в одиночестве?
— Не смей! — Елизавета ударила кулаком по столу. — Не смей обвинять меня! Ты хоть представляешь, каково мне было разрываться между больной дочерью и отцом? Ты-то легко рассуждал, живя в соседнем доме!
— Легко?! — Максим подскочил к сестре, его лицо побагровело. — Легко работать на трех работах, чтобы оплачивать его лекарства? Легко каждый вечер менять ему памперсы? А ты… ты даже на звонки не отвечала!
— Потому что каждый разговор превращался в допрос! — слезы покатились по щекам Елизаветы. — Ты не спрашивал, как я, как Маша. Только: «Когда приедешь? Почему не приезжаешь? Как ты можешь так поступать?»
— А как еще я должен был реагировать? — Максим в отчаянии взмахнул руками. — Отец каждый день спрашивал о тебе! Каждый божий день: «Где Лизонька? Почему не приходит?»
— Замолчи! — Елизавета закрыла уши руками. — Замолчи, пожалуйста…
— Правда глаза колет? — Максим скривился. — А теперь ты заявляешься и просишь денег. Браво, сестренка!
— Знаешь что? — Елизавета начала судорожно собирать разбросанные справки. — Это была ошибка. Я не должна была приходить.
— Стой! — Максим неожиданно схватил ее за руку. — Сколько?
— Что? — она замерла.
— Сколько нужно на операцию? — его голос звучал глухо.
— Триста пятьдесят тысяч, — прошептала Елизавета. — У меня есть сто двадцать…
— Господи, Лиза… — Максим тяжело опустился на стул, обхватив голову руками. — У меня два кредита, алименты каждый месяц. Я еле концы с концами свожу.
— Прости, что пришла, — Елизавета торопливо вытерла слезы. — Я все понимаю… Это было глупо…
— Подожди, — он поднял на сестру покрасневшие глаза. — Дай подумать. Должен быть выход.
— Какой выход, Максим? — она горько усмехнулась. — Ты сам еле выживаешь.
— Маша… — он запнулся. — Как она? Что говорят врачи?
В его голосе впервые за весь разговор прозвучало что-то похожее на заботу. Елизавета замерла, не веря своим ушам. Это был первый раз за три года, когда брат спросил о племяннице.
— Можно продать машину, — после долгого молчания произнес Максим, не поднимая глаз. — Старенькая, конечно, но тысяч сто пятьдесят дадут. Может, даже больше…
— Что?! — Елизавета вскочила так резко, что чашка опрокинулась. — Ты с ума сошел? Это же твой единственный заработок!
— А что ты предлагаешь? — Максим поднял на сестру воспаленные глаза. — Смотреть, как моя племянница… — он осекся, сжав кулаки.
— Нет, Максим, я не могу этого принять, — Елизавета покачала головой. — Ты же на ней подрабатываешь, возишь людей. Как ты кредиты платить будешь? Алименты?
— Да плевать мне на кредиты! — он с силой ударил по столу. — Ты понимаешь? Плевать! Речь идет о Маше!
— С каких пор тебя волнует Маша? — горько усмехнулась Елизавета. — Ты три года о ней не вспоминал!
— Неправда! — Максим вскочил, лицо исказилось от боли. — Я каждый день о ней думал! Каждый чертов день! Знаешь, сколько раз я проезжал мимо вашего дома? Сколько раз хотел зайти?
— Почему же не зашел? — тихо спросила Елизавета.
— Потому что я трус! — выкрикнул Максим. — Потому что не мог посмотреть тебе в глаза после всего, что наговорил! После того, как обвинил тебя в смерти отца!
— Максим… — Елизавета шагнула к брату.
— Нет, дай договорить! — он поднял руку. — Я ведь знаю, что ты разрывалась между дочерью и отцом. Знаю, что Маша тогда постоянно болела. Но мне было проще обвинить тебя, чем признать собственное бессилие. Проще сделать из тебя монстра, чем признаться, что я сам не справился!
— В смысле? — Елизавета смотрела на Максима.
— Потому что это я не смог ему помочь и винил себя за это, а ты попалась под руку, поэтому я на тебя разозлился, обвиняя тебя.
В кухне повисла тяжелая тишина. Только капли дождя монотонно стучали по карнизу, да где-то вдалеке завыла собака.
— А я винила себя, — наконец прошептала Елизавета. — Каждый день, каждую минуту. Думала: вот если бы я чаще приезжала, если бы нашла лучших врачей…
— Лиза, — Максим шагнул к сестре, — мы оба были не правы. Но сейчас речь о Маше. Я не могу потерять еще и ее. Не могу снова стоять в стороне и ничего не делать!
— Но машина… — начала было Елизавета.
— К черту машину! — перебил Максим. — Устроюсь грузчиком, разнорабочим — неважно. Найду способ платить кредиты. Главное — спасти Машу.
— Почему ты это делаешь? — Елизавета посмотрела брату в глаза. — После всего, что было между нами?
— Потому что вы — моя семья, — просто ответил Максим. — Единственная, что у меня осталась. И я больше не хочу терять родных людей из-за собственной гордости и страхов.
Через неделю Максим продал машину. Покупатель попался честный, дал даже больше, чем они рассчитывали. Все эти дни брат и сестра созванивались каждый вечер, словно пытаясь наверстать годы молчания. Говорили о Маше, о предстоящей операции, о детстве — обо всем, кроме прошлых обид. Те словно растворились, унесенные потоком новой, восстановленной близости.
— Знаешь, — сказала как-то Елизавета, — Маша часто спрашивала о тебе. Даже когда мы не общались.
— Правда? — голос Максима дрогнул.
— Да. Помнит, как ты катал ее на плечах. Говорит: «А где мой дядя Максим? Почему он не приходит?»
В трубке повисло тяжелое молчание.
— Я все исправлю, Лиза, — наконец произнес Максим. — Клянусь, все исправлю.
Операция прошла успешно. Максим так и не решился сразу зайти в палату, хотя не спал всю ночь и ждал в коридоре, пока шла операция.
Когда Маше стало лучше, она нарисовала всех вместе, держащихся за руки и улыбающихся. Этот рисунок она подарила Максиму, когда он пришел через несколько дней после операции навестить их в палату.
— А мы с тобой и мамой всегда будем вместе, правда?
Максим и Елизавета переглянулись. В их глазах стояли слезы — не горькие, как раньше, а светлые, очищающие. Простые детские слова разрушили последние остатки той стены, что разделяла их столько лет.
— Ты знаешь, малышка, — Максим крепко обнял племянницу, — я тут подумал… Может, мне стоит переехать поближе к вам? Квартиру можно разменять. Тогда мы правда сможем видеться каждый день.
— А как же работа? — тихо спросила Елизавета.
— Работу найду, — он пожал плечами. — Главное — быть рядом с родными. Остальное приложится.
Маша захлопала в ладоши: — Ура! Дядя Максим будет жить рядом! Мамочка, можно он будет забирать меня из школы? И гулять со мной в парке? И…
Елизавета рассмеялась, вытирая слезы: — Конечно, доченька. Теперь все будет именно так.
