Когда Марина впервые увидела Наталью Петровну, она подумала, что ей повезло. Высокая, статная женщина с внимательным взглядом и спокойными движениями не казалась похожей на тех свекровей, о которых она слышала от подруг — властных, желающих контролировать каждый шаг молодой семьи, вмешивающихся во все дела.
Марина тогда и предположить не могла, что благие намерения иногда могут породить столько проблем.
— Максим, я просто не знаю, что нам делать с садиком! — Марина в бессилии опустилась на кухонный стул. — Сейчас очередь на полтора года вперёд, а мне через месяц выходить на работу.
Максим потёр переносицу, устало глядя на жену. Последние недели они только и делали, что обсуждали эту проблему, и решения не находилось.
— Няню мы не потянем с твоей зарплатой, — в который раз повторил он. — Если только…
— Если только что? — Марина подняла голову.
— Если только не попросить маму. Она на пенсии, времени полно, и она обожает Кирюшу.
Марина замерла. Мысль о том, чтобы попросить свекровь сидеть с их девятимесячным сыном, приходила ей в голову, но она всегда отгоняла её. Это означало впустить чужого человека не просто в их дом, но в их жизнь, в их распорядок.
— Ты думаешь, она согласится? — осторожно спросила она.
— Уверен, — кивнул Максим. — Она всегда говорила, что была бы рада помочь.
Первые недели казались настоящим благословением. Наталья Петровна приходила рано утром, когда Марина собиралась на работу, забирала сонного Кирюшу, кормила его завтраком, гуляла с ним, играла. К вечеру, когда Марина возвращалась, квартира наполнялась ароматом домашней еды, везде царила чистота, а Кирюша, умытый и довольный, спокойно играл в кроватке.
— Ты не представляешь, как мне повезло со свекровью, — говорила Марина подруге Ане по телефону. — Она не просто сидит с Кирюшей, она всё успевает — и приготовить, и убрать. Я возвращаюсь, а дома уже ужин и порядок.
— Наслаждайся, пока можешь, — со смешком ответила Аня. — Рано или поздно начнутся советы и указания, как тебе жить.
Но шли недели, а Наталья Петровна не давала советов. Она просто делала. Вначале Марина не замечала небольших изменений. Но однажды она попыталась найти свой любимый свитер и обнаружила, что вся её одежда в шкафу разложена по какой-то непонятной ей системе.
— Максим, ты не видел мой бежевый свитер? — спросила она мужа.
— Посмотри в шкафу, мама всё перебрала. Сказала, что так будет удобнее.
Марина застыла с полуоткрытым ртом.
— Перебрала мои вещи?
Максим не заметил перемены в её тоне.
— Да, она хотела как лучше. Сказала, что у тебя там был такой беспорядок, что ты сама ничего не найдёшь.
В тот момент Марина почувствовала первое пробуждение раздражения. Едва заметного, как лёгкий зуд под кожей. Все вещи хранились у неё на своих местах, и она легко находила всё необходимое. Теперь же пришлось потратить двадцать минут, чтобы понять, куда свекровь положила её свитер.
Но это были мелочи. Марина решила, что это не стоит обсуждения. В конце концов, свекровь выручает их, приходя каждый день. Можно и потерпеть некоторые неудобства.
— Кирюша, ну-ка, скажи «баба», давай, малыш, «ба-ба»! — Наталья Петровна сидела на полу рядом с внуком и настойчиво повторяла.
Марина, которая работала сегодня из дома, наблюдала за ними из-за ноутбука. Кирюше было уже почти год, но он ещё не говорил. Несколько дней назад педиатр сказала, что это нормально, все дети развиваются в своём темпе, и не нужно торопить события.
— Наталья Петровна, — осторожно сказала Марина, — врач говорит, что не нужно на него давить.
Свекровь повернулась к ней с выражением лёгкого недоумения.
— Какое же это давление? Я просто занимаюсь с ребёнком. В наше время дети раньше начинали говорить. Максим в его возрасте уже мог сказать несколько слов.
Марина прикусила губу. Ей казалось, что Кирюша напрягается от этих настойчивых требований и скоро начнёт плакать.
— Всё равно, давайте сегодня без этого, — как можно мягче сказала она. — Ему, кажется, не очень нравится.
— Ну как же ему может не нравиться учиться говорить? — Наталья Петровна нахмурилась. — Дети должны развиваться. Если его не подталкивать, он так и будет молчать. У Веры Семёновны внук в год уже читал по слогам!
— Наверное, Вера Семёновна немного преувеличивает, — попыталась улыбнуться Марина, чувствуя, как растёт её раздражение. — Давайте доверимся врачу, хорошо?
Свекровь поджала губы, но отстала от Кирюши, переключившись на его игрушки, которые она начала методично складывать в ящик.
— Мы можем оставить несколько игрушек, ему нравится, когда они рядом, — сказала Марина.
— В детской должен быть порядок, — безапелляционно заявила Наталья Петровна. — Игрушки должны лежать на своих местах, а не валяться, где попало. Иначе ребёнок вырастет неряхой.
Эти слова прозвучали как неявный упрёк, и Марина с трудом удержалась, чтобы не ответить резко. Она вздохнула и вернулась к работе, мысленно отметив, что нужно обсудить это с Максимом. Она понимала, что конфликт назревает, но не хотела решать его самостоятельно. В конце концов, это его мать.
— Максим, мы должны поговорить о твоей маме, — сказала Марина тем же вечером, когда они остались одни.
Максим напрягся. Он всегда чувствовал приближение таких разговоров и старался их избегать.
— Что случилось?
— Она перекладывает все мои вещи. Она настойчиво пытается заставить Кирюшу говорить, хотя врач сказала, что не нужно торопить события. Она не оставляет его игрушки там, где он привык, потому что считает, что иначе он вырастет неряхой. Я понимаю, что она хочет как лучше, но мне кажется, что она просто не уважает наши с тобой решения.
Максим потёр лицо руками.
— Марин, ну это же мелочи…
— Это не мелочи! — воскликнула Марина чуть громче, чем собиралась. — Это наш дом, наш ребёнок, наши вещи! Я благодарна ей за помощь, правда, но это не даёт ей права перестраивать нашу жизнь по своему усмотрению.
— Она просто хочет помочь, — устало сказал Максим. — Она всегда такая — деятельная, энергичная. Ей трудно просто сидеть на месте.
— Я понимаю, — Марина старалась говорить спокойно, чтобы не разбудить Кирюшу. — Но нужно установить какие-то границы. Иначе скоро мы будем жить в её квартире, а не она гостить в нашей.
Максим обещал поговорить с матерью, но Марина видела, что ему неприятна сама мысль об этом разговоре.
К концу месяца ситуация достигла критической точки. Каждый раз, возвращаясь домой, Марина обнаруживала всё новые изменения. То Наталья Петровна переставляла мебель в детской «для лучшей циркуляции воздуха», то выбрасывала косметику Марины, потому что прочитала в интернете, что «эти кремы содержат вредные химикаты». Кульминацией стал день, когда, вернувшись с работы, Марина обнаружила, что половина её комнатных растений исчезла.
— Где мои цветы? — спросила она, едва сдерживая дрожь в голосе.
— Ах, эти! — махнула рукой свекровь. — Я их выбросила. Комнатные растения собирают пыль, а Кирюше с его склонностью к аллергии это совершенно ни к чему.
Марина застыла. Многие из этих растений она выращивала годами. Некоторые были подарками от друзей, другие она привезла из поездок.
— Какая склонность к аллергии? — едва слышно спросила она. — У Кирюши нет аллергии.
— Нет, но может развиться! — уверенно сказала Наталья Петровна. — У Максима в детстве была аллергия на пыльцу, а это наследственное. Лучше перестраховаться.
В тот вечер Марина плакала в ванной, чтобы никто не видел. Она чувствовала себя бессильной. За каждым действием свекрови стояли лучшие намерения, забота о Кирюше, о чистоте, о здоровье. Как можно злиться на человека, который искренне хочет добра?
— Я поговорил с мамой, — сказал ей потом Максим. — Она обещала больше не трогать твои вещи.
— А как насчёт моих растений? — спросила Марина. — Их уже не вернуть.
— Она извиняется, — вздохнул Максим. — Она правда думала, что делает лучше для Кирюши.
Марина кивнула, но внутри неё что-то надломилось. Она поняла, что не может больше жить в постоянном напряжении, ожидая, что ещё решит изменить в их жизни Наталья Петровна.
Спасением казалось лето и дача, оставленная Марине её бабушкой. Небольшой домик на опушке леса, где Марина провела все свои летние каникулы в детстве, всегда был для неё местом особенным. Там время словно останавливалось, консервируя в себе память о прошлом — старую прялку в углу, коромысло на стене, чугунки, бережно расставленные на полках. Там жил дух её семьи, её корней.
Когда Марина предложила вывезти Кирюшу на всё лето на дачу, Наталья Петровна без колебаний согласилась там пожить, чтобы помогать с малышом. Марина и Максим должны были приезжать по выходным.
— Только не трогайте там ничего, пожалуйста, — попросила Марина, передавая свекрови ключи. — Там всё так, как было при бабушке. Для меня это важно.
— Конечно-конечно, — закивала Наталья Петровна. — Я всё понимаю.
Первая неделя разлуки с сыном далась Марине тяжело, но она утешала себя мыслью, что ему хорошо на свежем воздухе, в тишине и покое. В пятницу вечером они с Максимом, усталые, но счастливые, ехали на дачу, предвкушая выходные с сыном.
Первые изменения Марина заметила ещё с дороги. Старая яблоня, росшая возле забора, исчезла. На её месте зиял свежий пень.
— Что случилось с яблоней? — спросила она, выходя из машины.
Наталья Петровна выглянула из дома, вытирая руки о передник.
— Ах, эта старая яблоня! Она давно не плодоносила, только тень создавала. Я попросила соседа, он её спилил. Теперь здесь можно будет разбить чудесную клумбу!
Марина почувствовала, как от возмущения у неё перехватило дыхание. Эту яблоню посадил ещё её дед. Под ней она играла в детстве, у её подножия сидела с первой книжкой, в её тени они с бабушкой пили чай жарким летом.
— Вы не имели права… — начала она, но осеклась, увидев выражение искреннего недоумения на лице свекрови.
— Я думала, тебе понравится, — растерянно сказала Наталья Петровна. — Эта яблоня была такой старой и кривой.
Не говоря ни слова, Марина прошла в дом и замерла на пороге. Всё внутри было переставлено, перемыто, перевешено. Старинная прялка, стоявшая в углу, исчезла. Нигде не было видно коромысла, чугунков, старых фотографий на стенах.
— Где… где все вещи? — спросила Марина дрогнувшим голосом.
— Я всё убрала, — с гордостью сказала Наталья Петровна. — Там было столько пыли! Старые деревянные вещи — рассадник клещей и грибка. А эти чугунки — да в них наверняка полно свинца и тяжёлых металлов! Это всё очень вредно для ребёнка. Я всё сложила в сарае.
Марина прошла через дом как в тумане. Нигде не осталось и следа от того, что было ей так дорого. Даже запах изменился — теперь в воздухе витал аромат каких-то синтетических освежителей вместо привычного запаха старого дерева и трав.
Она вышла во двор, где Максим уже играл с Кирюшей. Её переполняли такие сильные чувства, что она не могла даже разобрать их все — боль, гнев, бессилие, отчаяние.
— Убирайтесь с моей дачи! — сказала она тихо, но с такой внутренней силой, что Наталья Петровна, шедшая следом, остановилась как вкопанная.
— Что, прости?
— Убирайтесь с моей дачи! — повторила Марина громче. — Я просила вас ничего не трогать. Это был дом моей бабушки. Там были вещи, которые для меня важны. Памятные вещи. Семейные реликвии. Вы всё это выбросили, переставили, уничтожили, как будто это мусор!
— Марина! — воскликнул Максим, подходя ближе и держа Кирюшу на руках. — Что ты такое говоришь?
— Правду! — крикнула Марина, чувствуя, как по щекам текут слёзы. — Твоя мать не уважает ни меня, ни мои вещи, ни мои воспоминания! Она спилила яблоню, которую посадил мой дед! Она убрала прялку моей прабабушки! Она перевернула весь дом!
— Я хотела как лучше, — сказала Наталья Петровна, и её голос дрогнул. — Я не знала, что это так важно для тебя.
— Я вам говорила! — Марина почти кричала. — Я просила ничего не трогать!
— Ты сказала «не трогайте ничего», — растерянно ответила Наталья Петровна. — Я думала, ты имеешь в виду мебель, обстановку. Я же не выбрасывала, я всё сложила…
— Марина, — Максим положил свободную руку ей на плечо, — успокойся, пожалуйста. Мама ничего плохого не хотела.
— Разумеется, ты на её стороне, — горько сказала Марина, отстраняясь. — Ты всегда на её стороне.
— Я ни на чьей стороне, — устало ответил Максим. — Я просто хочу, чтобы вы перестали воевать.
— Мы не воюем! — воскликнула Наталья Петровна. — Я понятия не имела, что делаю что-то не так!
— Вот именно в этом и проблема! — не выдержала Марина. — Вы никогда не спрашиваете, правильно ли вы поступаете. Вы просто делаете, что считаете нужным, а потом удивляетесь, почему я расстроена!
Они стояли во дворе, глядя друг на друга — Марина, с покрасневшим от слёз лицом, Наталья Петровна, бледная и растерянная, и Максим с Кирюшей на руках, бросающий взгляды то на жену, то на мать.
— Я лучше пойду, — тихо сказала Наталья Петровна. — Соберу вещи.
Она повернулась и медленно пошла к дому. Её плечи поникли, и впервые Марина увидела в ней не властную хозяйку, переделывающую всё под себя, а пожилую женщину, которая искренне не понимала, что сделала неправильно.
Вечером, когда Кирюша уже спал, Максим нашёл Марину на крыльце. Она сидела, глядя на пень от яблони, и её глаза были сухими, но полными такой глубокой печали, что у Максима сжалось сердце.
— Поговорим? — спросил он, садясь рядом.
Марина кивнула.
— Я отвёз маму на станцию, — сказал Максим. — Она очень расстроена.
— Я тоже, — тихо ответила Марина.
— Я знаю, — Максим взял её за руку. — И я вас понимаю обеих. Тебя — потому что ты потеряла то, что тебе дорого, а маму — потому что она действительно не хотела ничего плохого.
— Как можно было не понять, что нельзя спиливать деревья на чужом участке? — горько спросила Марина.
— Потому что она смотрит на мир через призму другого опыта, — мягко сказал Максим. — Для неё то дерево было старым и бесполезным, а для тебя оно было частью памяти. Она не видела в нём того, что видишь ты, понимаешь?
Марина молчала, обдумывая его слова.
— Она выросла в другое время, — продолжил Максим. — Для неё важнее практичность, чистота, польза. Она не понимает, как можно хранить старые вещи только потому, что они связаны с воспоминаниями.
— Но я же просила её…
— Да, но вы говорили на разных языках, — Максим сжал её руку. — Ты сказала «не трогайте ничего», имея в виду «не выбрасывайте то, что мне дорого». А она услышала «не переставляйте мебель». Вы вкладывали разный смысл в одни и те же слова.
Марина подняла на него глаза.
— Это не оправдывает…
— Нет, не оправдывает, — согласился Максим. — Но помогает понять. И найти способ говорить друг с другом так, чтобы понимать правильно.
Они сидели молча, глядя на сгущающиеся сумерки. Первые звёзды начали проступать на небе.
— Я поговорил с ней, — наконец сказал Максим. — Объяснил, насколько для тебя важны были эти вещи. Она действительно не понимала. Для неё старая прялка — это просто рухлядь, занимающая место, а для тебя — связь с прошлым. Она никогда не думала об этом так.
— И что она сказала?
— Что ей очень жаль, — Максим повернулся к Марине. — И она готова всё исправить, насколько это возможно. Она обещает слушать тебя внимательнее и не делать ничего, не спросив.
Марина вздохнула. Её гнев утих, оставив после себя усталость и печаль.
— Яблоню не вернуть, — сказала она. — Но я хочу, чтобы все вещи вернулись на свои места.
— Конечно, — кивнул Максим. — Я завтра всё достану из сарая.
Они молчали ещё какое-то время, погруженные каждый в свои мысли.
— Максим, — наконец сказала Марина, — я не хочу, чтобы между нами вставал выбор — я или твоя мать. Но я не могу больше жить так, как мы жили последние месяцы.
— Я знаю, — ответил он. — И ты права. Нам нужно научиться говорить друг с другом так, чтобы не оставалось места для недопонимания.
Марина прислонилась к его плечу, чувствуя, как тепло его тела прогоняет вечернюю прохладу.
— Как ты думаешь, твоя мама действительно сможет измениться? — спросила она.
— Не знаю, — честно ответил Максим. — Но она очень хочет быть частью нашей жизни. А значит, у неё есть сильный стимул попытаться.
Следующее утро выдалось ясным и тёплым. Марина проснулась от звука детского смеха. Выглянув в окно, она увидела, как Максим с Кирюшей на руках бродит по саду, показывая ему что-то в траве.
После завтрака раздался звонок в дверь. На пороге стояла Наталья Петровна с большим свёртком в руках.
— Можно войти? — спросила она неуверенно.
Марина молча отступила, пропуская её внутрь. Свекровь прошла в гостиную, где Максим играл с Кирюшей на полу.
— Я вчера много думала, — сказала Наталья Петровна, глядя на Марину. — И хотела попросить прощения. Я не понимала, насколько для тебя важны эти вещи. В моей семье всегда считали, что старому место или в музее или на свалке, и я не научилась видеть в них то, что видишь ты.
Она развернула свёрток, и Марина увидела маленький саженец яблони.
— Это дикая яблоня, такая же, как была у вас, — сказала Наталья Петровна. — Конечно, ей потребуются годы, чтобы вырасти, но… может быть, когда-нибудь Кирюша будет играть под ней со своими детьми.
Марина почувствовала, как на глазах наворачиваются слёзы. Она смотрела на маленький саженец и понимала, что это искреннее желание свекрови исправить то, что ещё можно исправить.
— Я знаю, что была слишком навязчива, — продолжила Наталья Петровна. — Я всегда считала, что знаю, как лучше, и не задумывалась о том, что у вас может быть другое мнение. Я не хотела причинять вред, просто… просто я не умею иначе.
Она запнулась, подбирая слова.
— Но я хочу научиться, — наконец сказала она. — Я хочу быть частью вашей жизни, но не разрушать её. Просто объясните мне, что для вас важно, и я обещаю уважать это.
Марина смотрела на женщину перед собой и видела не грозную свекровь, а человека, который искренне старается наладить отношения, пусть и не всегда понимая, как это сделать.
— Я принимаю ваши извинения, — тихо сказала она. — И я тоже хочу, чтобы вы были частью нашей жизни. Но нам нужно научиться слышать друг друга.
— Я готова, — кивнула Наталья Петровна. — Я готова слушать.
Вечером, сидя на крыльце с чашкой чая, Марина смотрела, как Наталья Петровна осторожно расставляет на полках старые чугунки, временами спрашивая, правильно ли она их ставит.
— Знаешь, — сказал Максим, садясь рядом с Мариной, — мне кажется, у нас есть шанс.
— На что?
— На то, чтобы научиться говорить на одном языке, — улыбнулся он.
