Элла стояла у зеркала и осторожно поправляла волосы, стараясь не задеть свежий синяк на виске, который едва прикрывала густая челка.
«Ничего, заживет», — привычно успокаивала себя женщина, нанося тональный крем.
За два года брака со Степаном она научилась виртуозно маскировать следы его «любви».
Сегодня супруги собирались на семейный пикник. Родители мужа пригласили их на шашлыки, и отказаться было невозможно.
Степан с утра был в хорошем настроении, насвистывал что-то веселое, собирая вещи в машину. В такие моменты Элла видела в нем того самого человека, в которого влюбилась когда-то: веселого, заботливого, душу компании.
— Эль, ты в магазин собиралась? — крикнул муж из гаража. — Мясо не забудь купить! И побольше!
— Да, милый, уже иду! — отозвалась женщина, торопливо застегивая сумку.
***
Село Михайловское, где они жили, было небольшим, все друг друга знали. До единственного продуктового магазина идти было недалеко — всего десять минут неспешным шагом.
Элла любила эти короткие прогулки: можно было подумать, помечтать, представить, как могла бы сложиться жизнь, выбери она другой путь.
Над дверью магазина звякнул колокольчик. За прилавком стояла Лариса, ее лучшая подруга еще со школьных времен. Они не виделись больше недели. Элла невольно заулыбалась, предвкушая разговор.
— Явилась-не запылилась! — усмехнулась Лариса. — Что-то давно тебя не было видно. Опять «домашние дела»?
В голосе подруги прозвучала едва заметная горечь. Она прекрасно знала, почему Элла в последнее время редко выходит из дома.
— Да ладно тебе, — махнула рукой женщина. — Мне нужно мяса для шашлыков. Мы сегодня едем на пикник со Степиными родителями.
Лариса нахмурилась, внимательно всматриваясь в лицо подруги:
— На пикник? Со Степой? А ты… — она замялась, подбирая слова, — ты не боишься?
— Чего бояться? — Элла старательно изображала беспечность. — Все будет хорошо. Мы же не одни будем, вся семья соберется. При родителях ничего не произойдет! Не накручивай!
— Эллочка, — Лариса понизила голос, хотя в магазине никого не было, — ты же знаешь, что про его… особенности вся деревня знает. Когда трезвый — золото, а как выпьет…
— Ларис, не начинай, — перебила ее подруга. — Я же просила не поднимать эту тему.
— Сколько можно терпеть? Ты же умная женщина! Красивая! Почему ты позволяешь…
— Потому что люблю! — резко ответила Элла. — И верю, что все наладится. Он же не всегда такой. Ты сама говоришь — золотой, когда трезвый. А пьет он очень редко. Обещал совсем бросить!
Подруга покачала головой:
— Любовь любовью, а жить в постоянном страхе — это ненормально. Сколько раз я тебе говорила? Уходи, пока не поздно! Мой диван всегда для тебя свободен.
Женщина молча протянула деньги за мясо. Этот разговор повторялся уже не первый раз, и она устала объяснять, почему остается с мужем.
Как рассказать о тех моментах нежности между побоями? О его слезах раскаяния и клятвах измениться? О том, как он носит ее на руках в прямом и переносном смысле, пока снова не сорвется?
— Все будет хорошо, — повторила она, забирая пакет с мясом. — Сегодня точно все будет хорошо. Там же родители будут…
Лариса посмотрела вслед уходящей подруге и тяжело вздохнула. Она знала, что ничего хорошего не будет. Но также знала, что Элла не послушает никаких советов, пока сама не решит что-то изменить в своей жизни.
А женщина шла домой и думала о предстоящем пикнике.
Может быть, сегодня действительно все будет по-другому? Может быть, присутствие родителей удержит Степана от выпивки? Ведь должно же когда-нибудь повезти…
***
Погода выдалась на удивление теплой. Майское солнце ласково припекало, а легкий ветерок разносил по поляне аромат цветущей сирени.
Элла расстилала скатерть на большом деревянном столе, который много лет назад соорудил свекор специально для семейных пикников.
Место для отдыха было красивым: небольшая поляна у реки, окруженная молодыми березками. Здесь семья собиралась каждый год, с тех пор как Элла вышла замуж за Степана. Только в последнее время эти встречи стали случаться все реже.
— Давай помогу, — свекровь, Нина Петровна, подошла с пакетом посуды. — Ты замариновала мясо?
— Да, еще с утра, как вы учили, — улыбнулась невестка. — С можжевельником и специями.
Женщины начали раскладывать тарелки и приборы, негромко переговариваясь о домашних делах. Свекровь то и дело бросала обеспокоенные взгляды на жену сына, но молчала. Она давно замечала синяки, которые Элла пыталась скрыть, но не решалась заговорить об этом.
Мужчины занимались мангалом. Степан был в своей стихии: раскладывал угли и подшучивал над отцом, который критиковал каждое его действие. Со стороны они выглядели обычной счастливой семьей.
— Может по пивку? — предложил Степан, когда первая партия шашлыков была готова. — Жарко все-таки!
Элла замерла, расставляя салаты. Вот оно! Начинается. Только бы сегодня все было хорошо…
— Степ, может не надо? — тихо попросила супруга. — Давай сегодня без этого? Ты же знаешь, какой у тебя хмель.
— Да ладно тебе, — отмахнулся муж. — Что теперь, и пива выпить нельзя? Не командуй!
Свекор хмыкнул, но промолчал. Нина Петровна сделала вид, что занята нарезкой хлеба. Все знали, чем обычно для Степана заканчиваются подобные посиделки, но предпочитали не вмешиваться.
***
Первый час прошел замечательно. Ели шашлыки, смеялись над байками свекра, вспоминали смешные истории из прошлого. Элла даже начала верить, что сегодня все действительно будет иначе.
Но постепенно пиво в руках Степана сменилось водкой. Его шутки становились грубее, голос громче. Он то и дело придирался к жене:
— Что ты копаешься? Быстрее тарелки меняй!
— Куда соль подевала? Под носом же лежала!
— Да что ж ты такая безрукая!
Каждая фраза била больнее предыдущей. Элла молча выполняла требования мужа, незаметно вытирая слезы и стараясь не встречаться взглядом со свекровью.
— Степа, может хватит? — не выдержала Нина Петровна, когда сын в очередной раз грубо прикрикнул на жену.
— А ты не лезь! — огрызнулся мужчина. — Моя жена! Что хочу, то и делаю!
После фразы мужа все тело Эллы напряглось до предела. Она узнавала эти интонации, этот взгляд. Сейчас начнется самое страшное. Нужно было прислушаться к Ларисе. Нужно было остаться дома. Нужно было…
— Ты куда собралась? — рявкнул Степан, заметив, что жена пятится к машине. — А убирать кто будет? Ты здесь прислуга, вот и прислуживай!
«Прислуга». Это слово ударило больнее любой пощечины. Два года брака, два года любви, надежд, веры в лучшее… и вот кем она для него стала. Прислугой.
— Я ухожу, — тихо, но твердо сказала женщина. — С меня хватит! Поищи себе в рабыни кого-нибудь другого!
Она не успела заметить, как Степан оказался рядом. Его рука взметнулась для удара…
***
Звук пощечины эхом разнесся по поляне. На несколько секунд воцарилась оглушительная тишина, которую нарушало только тяжелое дыхание супруга.
— Ты… ты ударил меня… при всех, — Элла с трудом выговаривала слова, чувствуя, как горит щека. — При твоих родителях…
Раньше это случалось только дома, за закрытыми дверями. Можно было притвориться, что ничего не было. Соврать себе, что показалось. Но сейчас… сейчас все стало настоящим, реальным, непоправимым.
— А что такого? — Степан покачнулся и схватил жену за плечи. — Будешь знать, как перечить мужу! Дома мало получала? Теперь все увидят, какая ты и за что я тебя наказываю!
***
Жена вырвалась из его рук и побежала. Куда угодно, лишь бы подальше от этого кошмара. От стыда, от унижения, от разбитых вдребезги надежд. Слезы застилали глаза, ноги путались в высокой траве.
Внезапно кто-то крепко схватил ее за руку. Женщина в ужасе обернулась, ожидая увидеть разъяренного мужа, но это был свекор, Виктор Андреевич. Его обычно суровое лицо было искажено такой болью, какой невестка никогда раньше у него не видела.
— Стой, дочка, — тихо сказал он. — Никуда не беги. Сейчас все решим.
Мужчина развернулся к сыну, который уже направлялся к ним, пошатываясь и что-то бормоча себе под нос.
— А ну стоять! — голос Виктора Андреевича загремел как гром. — Ни шагу больше!
Степан замер на месте, не ожидая такого от отца, который всегда был на его стороне. Который говорил, что мужчина — глава семьи, и его слово — закон.
— Пап, ты чего? — пробормотал сын. — Это наши с ней дела! Не лезь, куда не следует!
— Дела? — отец подошел к сыну вплотную. — ДЕЛА?!
Звук подзатыльника был не менее громким, чем недавняя пощечина.
— Ты что творишь, щенок? — процедил мужчина сквозь зубы. — На женщину руку поднял? На жену свою? Гнида ты, а не мужик!
Степан ошарашенно молчал, глядя на отца широко раскрытыми глазами. А тот продолжал, с каждым словом распаляясь все больше:
— Думаешь, я не видел? Не замечал, как она синяки прячет? Как по стеночке ходит, когда ты пьяный? Все надеялся, что одумаешься. Что пройдет это. Что научишься себя в руках держать.
Виктор Андреевич перевел дыхание и вдруг с горечью в голосе промолвил:
— Я ведь сам через это прошел. Мой отец, твой дед, царствие ему небесное… Он маму мою бил смертным боем. И меня лупил, чуть что не так. В детстве я себе поклялся, что не буду таким. Никогда. И тебя растил не для того, чтобы ты…
Он не договорил, махнул рукой и отвернулся. Нина Петровна, молча наблюдавшая за происходящим, тихо всхлипнула.
— Папа, я… — начал было Степан, но отец оборвал его:
— Молчи! И никогда больше не называй меня так! Ты мне больше не сын. Такие, как ты, мне не родня. Убирайся отсюда. Чтобы духу твоего здесь не было.
— Но… — попытался возразить мужчина.
— ПОШЕЛ ВОН! — заорал Виктор Андреевич с такой силой, что сын попятился.
***
Когда машина Степана скрылась за поворотом, Виктор Андреевич медленно опустился на скамейку. Его плечи подрагивали: то ли от гнева, то ли от сдерживаемых рыданий.
Элла стояла, прижав ладонь к горящей щеке, и не могла поверить в произошедшее. Все случилось так быстро: унижение, страх, неожиданная поддержка от свекра, который всегда был с ней очень холоден и отстранен.
— Доченька, — Нина Петровна подошла к невестке и осторожно обняла ее за плечи. — Пойдем, умоешься. У меня в сумке крем есть, щеку помажем.
— Не надо, — женщина покачала головой. — Пусть. Пусть все видят. Хватит прятаться!
Она медленно опустилась на траву рядом со скамейкой. В голове крутились обрывки мыслей: что теперь делать? куда идти? как жить дальше?
— Прости меня, — вдруг глухо произнес свекор. — Прости, что раньше молчал. Что делал вид, будто все нормально.
Мужчина поднял на Эллу покрасневшие глаза:
— Знаешь, я ведь правда надеялся, что он изменится. Что одумается. Все твердил себе, что он же мой сын, не может быть таким. А сегодня… — он тяжело вздохнул. — Сегодня я понял, что промолчать — это значит стать соучастником. Как я когда-то был соучастником издевательств над собственной матерью.
— Витя, — Нина Петровна присела рядом с мужем, — ты все правильно сделал. Давно надо было.
— Разводись! — твердо сказал Виктор Андреевич невестке. — Немедленно подавай на развод. Я сам с тобой в суд пойду, если надо будет и все расскажу. Мы поможем, правда, мать?
— Конечно, поможем, — закивала свекровь. — У нас дом большой, места всем хватит. Поживешь пока у нас, в себя придешь…
— Спасибо, — прошептала Элла. — Спасибо вам.
Она вдруг разрыдалась: громко, навзрыд, как маленькая девочка. Выплакивала всю боль последних лет, все страхи, все унижения. А две пары добрых рук гладили ее по спине, и два родных голоса шептали что-то утешительное.
***
Когда слезы наконец иссякли, женщина подняла голову и наконец-то улыбнулась:
— А знаете… Лариса была права.
— Какая Лариса? — удивленно спросила свекровь.
— Подруга моя, в продуктовом магазине работает. Она сегодня утром говорила, что нельзя жить в постоянном страхе. Что пора начинать новую жизнь.
— Умная женщина, — одобрительно хмыкнул Виктор Андреевич. — Надо будет зайти, поблагодарить ее за совет.
Они еще долго сидели на поляне, глядя на закат. Говорили о будущем, строили планы. Впервые за долгое время Элла чувствовала себя защищенной. Впервые не боялась завтрашнего дня.
Где-то в глубине души зарождалась робкая надежда: может быть, именно сегодняшний день станет началом той самой новой жизни, о которой она так долго мечтала. Жизни без страха и унижений. Жизни, в которой она наконец-то будет счастлива.
— Поехали домой, дочка! — сказала Нина Петровна, когда стало смеркаться. — Новую жизнь лучше начинать с чашки горячего чая. Моя бабушка всегда так говорила!
Элла улыбнулась. Она действительно ехала домой. Туда, где она больше никогда не будет чувствовать себя прислугой.
А дальше? Дальше будет видно…
