никитаОни встретились – два друга – как всегда, во дворе, вечером первого января. Обоим было уже за семьдесят, и знали они друг друга столько, сколько помнили себя.
— Ну, как тебе, Михалыч, новый год? – сразу задал вопрос один из них.
— Что – как? – пожал плечами другой пожилой человек. — Обычный новый год. Такой же, каким был и прошлый. Вокруг те же дома, по телику те же артисты. Да и ты, Саныч, я смотрю, тоже нисколько не изменился.
— Я спрашиваю, как ты его встретил, этот новый год?
— Ах, как встретил? – Михалыч весело хмыкнул. – Встретил я его замечательно. Лёжа в постели, и в обнимку с котом.
— А бой курантов слушал?
— Я же говорю, спал я.
— Как – спал? – удивился Саныч. — А дети твои, что, не приехали к тебе, чтобы, так сказать, вместе встретить и отметить?
— Нет. Я им запретил приезжать.
— Почему?
— А нечего праздник портить.
Саныч сначала вытаращил глаза, потом смекнул что к чему, и понимающе кивнул.
— Значит, ты опять со своими поругался?
— Наоборот. Помирился.
— И?
— Что – и? – спокойно отреагировал Михалыч. — Я же говорю, зачем такой праздник портить?
— Кому портить? Тебе?
— Не мне, а им! Какой ты непонятливый стал в этом году, Саныч, прямо страшно становится.
— Это ты какой-то странный стал, — занервничал Саныч. — Я не пойму, как твои дети могли испортить праздник себе, если вы, наконец-то, помирились? Приехали бы, поздравили тебя…
— И снова бы поругались, да?
— Почему? Они что, такие вредные стали, сын с невесткой? Как тебя видят, так сразу кидаются на тебя с руганью?
— Причём здесь они? Они-то ведут себя как раз прилично.
— А кто себя ведёт неприлично?
— Причём здесь — прилично или неприлично?
— Так это же ты такое слово сказал.
— Саныч, отстань от меня! А то мы сейчас и с тобой поругаемся! – вдруг гаркнул Михалыч.
— Сначала объясни, потом отстану.
— Чего тебе объяснить? Что тебе непонятно?
— Почему ты запретил детям приезжать к тебе на праздник, если вы помирились? Кто вам мог праздник испортить?
— Я мог это праздник испортить, Саныч! Я! Ты что, тупой? Неужели сам не мог понять?
— Погоди! А почему ты мог испортить праздник, если вы помирились?
— А ты что, меня не знаешь? Не помнишь, какой у меня характер? Меня вот сейчас от твоих расспросов уже всего трясёт.
— Ну и что? — хмыкнул легкомысленно Саныч. – Подумаешь, трясёт его. Меня, может, тоже трясёт от этого разговора, и чего? Я должен на тебя из-за этого смотреть косо? Ох, Михалыч, мы же с тобой за эти года столько раз ругались и мирились, что про это можно роман толстенный написать. Но в конце романа всё равно будет понятно, что мы с тобой самые лучшие друзья на свете.
— Мы? — усмехнулся Михалыч. — С тобой?
— И попробуй только сказать, что это не так!
— А если скажу?
— Тогда я тебе прямо сейчас в глаз и врежу, — вдруг резко сказал Саныч. – Поздравлю с первым январём. — Он вдруг засмялся. — Помнишь, как я тебе в двухтысячном году первого января в глаз закатил?
— Ну, ладно, ладно, Саныч… — Михалыч дружелюбно махнул рукой. — Сдаюсь. Мы с тобой, и правда, столько соли съели, что даже непонятно, как мы ещё до сих пор живы.
— Так мы же друзья, поэтому и живы.
— Но соль – это белая смерть!
— Да брось ты… От нехватки соли, тоже, болезни всякие бывают. Цинга, например. А вот то, что твои дети не приехали отца поздравить, это очень плохо.
— Нормально это, — опять упрямо сказал Михалыч. – Они выполнили отцовскую волю.
— Что ты придумываешь? Какую ещё волю?
— А такую. Я им в прошлый раз, после нашего годового молчания, в день очередного перемирия сказал так – а давайте-ка, дети, любить друг друга по интернету. Пусть у нас с вами будет удалённая любовь.
— Чего? – вытаращил глаза Саныч. – Это в каком смысле?
— Ты что, не знаешь, что такое интернет?
— Знаю. Но не понимаю, что это за чушь ты опять придумал?
— Это не чушь. Я решил, что у нас с ними должна быть только удалённая любовь. Потому как реальная любовь у нас в последнее время не очень получается. Характер у меня тяжелый, а их новомодные привычки меня так бесят, что я молчать не могу.
— Ну и какие у твоих родственников новомодные привычки?
— А ты сам не замечаешь, какие у молодых теперь привычки, да? Вот, например, в последний раз, когда сын с невесткой приехали ко мне в гости, чтобы помириться, они вдруг увидели, что у меня еды готовой в доме нет. И тут же придумали какую-то доставку оформить, чтобы чужой человек привёз нам пиццу. Представляешь?
— И что тут такого? — удивлённо воскликнул Саныч. — Ты пиццу не любишь, что ли? Я, например, иногда тоже ей балуюсь. Это же почти ватрушка, только на итальянский манер. Такую мне покойная Анюта пекла. Правда у неё теста было больше, и начинка другая.
— Я тоже пиццу люблю, — кивнул Михалыч. — Но для этого я сам ногами иду в пиццерию, и там покупаю. А тут, понимаешь, приезжает к нам мальчонка, молоденький такой, и с подобострастной улыбкой протягивает её моим родным детям. А те, как буржуи недорезанные, принимают её, да ещё и чаевые мальцу дают.
— И что тебе в этом не понравилось?
— Как что?! — Ноздри у Михалыча вдруг гневно начали раздуваться. — Мы с тобой что, для этого, что ли, социализм строили, чтобы у нас в стране опять лакеи появились и буржуи?
— А ты знаешь, сколько эти лакеи, как ты их называешь, получают?
— Мне всё равно, сколько они получают! Но мне не безразлично, что мои дети вместо того, чтобы плиту включить, и приготовить себе еду…
— Ну, хватит, Михалыч! – одёрнул друга Саныч. – Доставщиков еды вызывать на дом – это очень удобно. Лень же самому готовить.
— Если об удобстве постоянно думать и о лени, тогда можно додуматься и штаны на работу не надевать.
— Как это? Зачем – не надевать?
— А затем, что их же снимать придётся, когда в туалет пойдёшь. А замок и ремень расстёгивать на штанах всегда лень.
— Ну не до такой же степени!
— Степень, Саныч, у ленивого человека всегда двигается в сторону наименьшего сопротивления. Поэтому я и сказал детям, — если хотите жить думая только об удобствах – живите! Но только удалённо от меня. А когда ко мне приходите в гости, будьте добры всё делать своими руками. И еду ешьте из фарфоровых тарелок, а не из одноразовых бумажных. А то им, понимаешь ли, даже мыть посуду надоело. Но главное моё требование — чтобы их дети у меня в доме играли не с телефонами, а с настоящими игрушками. Представляешь, дошло до того, что сын с невесткой сами сидят на полу, и лего из коробки с увлечением собирают, а их дети — мои внуки — в это время чего-то в телефоне пальцами тыкают. Ты бы на такое смотреть вытерпел?
— Я-то?.. – Саныч вдруг тяжело вздохнул. – А я ведь вчера тоже со своими вдрызг разругался.
— Ты? – Михалыч недоверчиво посмотрел на друга. – Не может такого быть. Ты же у нас, в основном, миролюбивый.
— Сам от себя не ожидал, — ещё тяжелее вздохнул Саныч. – Представляешь, вчера в полночь перед телевизором стою с фужером шампанского, слушаю поздравление главного нашего, жду, когда куранты начнут бить, и вдруг слышу, мои шепчутся на диване. Мечтаю они о том, что хорошо бы уехать из нашей страны насовсем. Потому что им, видишь ли, всё тут надоело. Вот тут я и не выдержал. «Ах, думаю, всё вам надоело?! Да ваша надоедалка жизни ещё толком не знает!» В общем, куранты я дослушал, желание загадал, выпил шампанского, потом сразу ещё выпил, что покрепче, и… Устроит своим политинформацию. Такую, как нам запмолиты устраивали в своё время. Чтобы мозги промыть.
— Да… — вздохнул тяжело и Михалыч. – Поэтому я и говорю, отцам нашего возраста нынче любить детей лучше удалённо. Чтобы не слышать и не видеть, чем они живут. Это наши жены покойные могли детские глупости спокойно сносить, а мы… Кстати, ты под бой курантов какое желание загадал?
— Как это какое? Как всегда.
— Чтобы в стране мир был?
— Ну, конечно! Мы-то с детьми всё равно когда-нибудь помиримся. А вот с наши иностранными неприятелями… Теперь уже и не знаю, когда мы снова им поверим…
— Да, Саныч. – Михалыч задумчиво взмахнул руками. – А ведь мы им почти поверили, что они душой такие же, как мы… Но… Другая у них душа… Ну что, друг, пойдём, что ли, ко мне? Посидим, как раньше… У меня со вчерашнего дня пицца осталась. Нетронутая.
— Какая пицца?
— Название не помню, но с виду — вкусная. Мы её в духовке разогреем, и… Под шампанское…
— Под шампанское – можно! – утвердительно кивнул Саныч. Потом подмигнул другу, и хитро добавил: – А шампанское, это разве не буржуйский напиток?
— Так у меня же «Советское шампанское», — так же хитро ответил Михалыч. – Это напиток нашей с тобой молодости. Счастливой молодости…