– Кира Александровна, на вас депутат Петрович. Материал нужен к пятничному эфиру, – редактор новостей положила перед Кирой потрёпанную папку. – Все темы согласованы, вопросы утверждены. Но предупреждаю – он человек непростой.
Непростым Петрович оказался уже на первой встрече. Кира, в своём лучшем костюме и с новым диктофоном, прождала его два часа. Помощник, молодой парень в мешковатом пиджаке, каждые пятнадцать минут выглядывал из приёмной:
– Извините, Николай Петрович на важном совещании. Может, перенесём?
На второй встрече Петрович был на месте, но принять отказался – приехала делегация из района. Кира успела заметить только его крепкую фигуру, мелькнувшую в дверях кабинета. Он задержался не секунду в дверях, зыркнул на нее. Основательный мужчина. Сразу Кире напомнил председателя колхоза из старых советских фильмов.
К третьему визиту она готовилась особенно тщательно. Выучила наизусть его биографию: родился в селе, работал механизатором, потом председателем, в девяностые создал агрохолдинг, стал депутатом. На стене в коридоре висела его фотография: Петрович в строгом костюме, но взгляд простой, хозяйский, усы как у Чапаева.
– Проходи, девонька! – неожиданно громко раздалось из кабинета, стоило ей переступить порог приёмной.
Кабинет поражал размерами. Советская массивность сочеталась с новорусским шиком. Дубовый стол с золочёными вензелями, кожаные кресла, хрустальная люстра. На стенах – почётные грамоты в резных рамках, свидетельства о наградах, фотографии с губернатором. В углу – здоровенный холодильник «Стинол», такой же, как дома у Кириной мамы.
– Ну, рассказывай, чего хочешь? – Петрович тяжело опустился в кресло, по-отечески глядя на Киру.
– Николай Петрович, областное радио готовит серию материалов о развитии региона…
– Погоди с материалами, – перебил он, – ты мне сначала скажи, чья будешь? Родители местные?
– Папа инженер на заводе, мама учительница…
– А сама что же на радио пошла? Несерьезная профессия. Там разве платят нормально? – он покачал головой. – Вот у меня на хуторе работники больше получают. И харчи свои, не магазинные.
В кабинет заглянул помощник с папкой документов.
– Потом, Сергей, потом! Не видишь – у нас важная беседа? – Петрович махнул рукой. – Так вот, девонька, я человек простой, деревенский. Не люблю, когда вокруг да около ходят. Ты вот спроси меня – я всё как есть расскажу.
Диктофон лежал включённым, но вместо вопросов о бюджете и социальных программах Кира слушала про фермерское хозяйство, теплицы с помидорами и породистых свиней.
– А порося у меня особенные, специальной породы! Мясо – пальчики оближешь. В область приезжали, грамоту дали за развитие животноводства.
Он снова отмахнулся от помощника с бумагами и вдруг встал:
– А давай-ка я тебя угощу.
Петрович подошёл к холодильнику и достал свёрток в промасленной бумаге.
– Вот, сало домашнее. Сам солил, с чесночком. Не магазинская химия, а настоящий продукт. Бери-бери, не стесняйся. У меня ещё есть – и колбаска домашняя, и сметанка деревенская…
Кира растерянно смотрела на увесистый свёрток. В редакции над подарками чиновников смеялись, но обычно это были коньяк или конфеты. Сало в промасленной бумаге не вписывалось ни в какие протоколы.
– Спасибо, но я не могу… это как-то…
– Что значит не можешь? – искренне удивился Петрович. – Нормальный продукт, без всякой химии. Вон ты худенькая какая, — он пристально оглядел Киру, — тебе витамины нужны.
Помолчал и решительно сказал:
— А хочешь, я тебе своё хозяйство покажу? У меня там и пасека есть, и огород, и теплицы…
Он говорил что-то ещё про удобный домик на хуторе, про работников, которые всё сделают, про «хозяйскую» жизнь. А Кира думала, как будет объяснять редактору, почему в материале про бюджет области звучат только рассказы о поросятах и соленьях.
После того памятного интервью жизнь Киры превратилась в череду неожиданных событий. Петрович объявился через два дня – позвонил прямо в редакцию.
– Кирочка, девонька, – прогудел он в трубку, – а не съездить ли нам пообедать? Есть тут одно местечко приличное…
«Приличным местечком» оказался ресторан «Славянский базар» – единственное в городе заведение, где в меню значились «поросячьи ушки по-купечески» и «заливное из стерляди». Метрдотель, увидев Петровича, согнулся в поклоне и повёл их к «особому» столику в углу, под картиной «Охотники на привале».
– Вот здесь душевно посидим, – Петрович по-хозяйски расположился в кресле. – Девонька, ты не стесняйся, заказывай. У них тут котлетки по-киевски – пальчики оближешь!
Кира, которая планировала пообедать в редакционной столовой салатом из морковки, растерянно листала меню с золочёным вензелем.
– А я тебе тут гостинчик привёз, – Петрович махнул помощнику, маячившему у входа. Тот подскочил с объёмным пакетом. – Колбаска домашняя, копчёненькая. С можжевельником коптил, специально для тебя!
В редакции над Кирой уже начинали посмеиваться. Звукооператор Витя каждое утро интересовался: «Ну что, свеженькой колбаски не завезли?» А редактор новостей многозначительно поднимала брови: «Кира Александровна, может, сделаем цикл передач о сельском хозяйстве?»
Но Петрович был неутомим. Через неделю он снова позвонил:
– Девонька, а давай я тебе наше фермерское хозяйство покажу? Там сейчас помидорки в теплицах поспели, огурчики малосольные есть…
Кира вежливо отказалась, сославшись на срочный материал. Тогда Петрович приехал сам – прямо к редакции, на чёрном «Мерседесе».
– Я тут сметанки натуральной привёз, – он достал из багажника трёхлитровую банку. – И творожка домашнего. У нас коровки, знаешь, какие? Племенные!
Охранник на входе в редакцию с уважением взирал на депутатский «Мерседес», а секретарша Людочка уже строчила сообщения по всем кабинетам: «Он опять с продуктами!»
В следующий раз Петрович пригласил Киру в ресторан гостиницы «Центральная». Там играл живой оркестр, официанты носили бабочки, а в меню были французские вина. Но Петрович решительно отверг винную карту:
– Это всё химия, Киронька. Вот у меня самогоночка есть, на травах настоянная. Особый рецепт, ещё от деда достался!
К счастью, самогонку он не достал – всё-таки статус депутата обязывал. Зато минут сорок рассказывал про свой хутор:
– Ты представь только: простор, воздух чистый, сад яблоневый. Погреб полный – соленья, варенья. Пасека своя – мёд липовый… А работники всё сделают, тебе и руки марать не придётся. Будешь как барыня!
Глаза его мечтательно затуманились:
– Вот моя доченька такая же была – худенькая, звонкая. Только она с матерью в Америку укатила, а ты вот прямо на неё похожа… — он вздохнул.
В редакции к появлениям Петровича уже привыкли. Вахтёр дядя Толя только головой качал: «Опять наш фермер пожаловал!» А новостники делали ставки – что на этот раз принесёт: окорок, рульку или телятину.
Однажды Петрович явился с огромным тортом – на день рождения редакции.
– Это наша Марья Петровна пекла, – гордо объявил он. – Она у меня в столовой главная, с советских времён ещё работает. На масле деревенском, на яйцах фермерских…
Торт и правда оказался удивительно вкусным. Редакция гудела, нахваливала, а Петрович сиял и всё поглядывал на Киру:
– Вот такая жизнь у нас, деревенская. Не то что ваша городская суета. У нас и барашки есть, и козочки… Хозяйство большое, крепкое. Одному управляться тяжело…
Его намёки становились всё прозрачнее. На восьмое марта Петрович прислал корзину с деревенскими разносолами размером с письменный стол. А следом приехал сам – в костюме, с букетом гвоздик:
– Кирочка, девонька, поехали на хутор? Там сейчас в теплицах огурчики пошли, помидоры наливаются. Хозяйка нужна такому хозяйству! – Петрович прокашлялся и добавил уже серьезнее: – Ты не думай, я хоть и в возрасте, но человек серьезный, основательный. Будешь у меня как барыня жить, всё к твоим ногам положу!
Кира смотрела на его добродушное лицо, на председательские усы, на крепкие руки, привыкшие к хозяйственным делам, и не знала – смеяться ей или плакать. А Петрович всё говорил и говорил – про новый трактор, про расширение хозяйства, про то, как заживут они вместе припеваючи…
В коридоре хихикали девчонки из отдела писем, за стеной многозначительно покашливал редактор, а за окном шумел весенний город – такой далёкий от хуторов с племенными поросятами и парниками с помидорами.
Решительный разговор случился в тот же день, когда Петрович привёз в редакцию живого поросёнка. То есть не совсем привёз – поросёнок остался в машине, но Петрович с порога объявил:
– Девонька, там у меня в «Мерседесе» такой красавец сидит! Породистый, племенной. Говорю же – всё для тебя! Поехали, покажу, какое хозяйство к твоим рукам перейдёт.
В редакции повисла звенящая тишина. Даже вечно секретари замолчали. Кира почувствовала, как краснеет – щёки горели, а в висках стучало. Надо было заканчивать этот фарс.
– Николай Петрович, можно вас на минутку?
Они вышли в маленький редакционный садик, где журналисты обычно курили и обсуждали последние новости. Петрович по-хозяйски огляделел клумбу:
– Непорядок тут у вас. Вот у меня на хуторе…
– Николай Петрович, – перебила его Кира, собрав всю решимость. – Я очень ценю ваше… внимание. Но, понимаете, я человек другого склада. Я филологический закончила, у меня диплом по французской поэзии…
– Это ничего! – оживился Петрович. – Я вон тоже школу с медалью закончил. Даже стихи в районной газете печатали, – он гордо приосанился. — Когда в пятом классе учился.
– Нет, вы не поняли. Мне нужен человек… более тонкой душевной организации. Чтобы Бодлера читал в оригинале, чтобы о высоком мог поговорить…
Петрович наморщил лоб:
– Это который Бодлер? С района, что ли?
– Шарль Бодлер – великий французский поэт девятнадцатого века, – Кира почувствовала, что её несёт. – «Цветы зла», «Парижский сплин»… Понимаете, мне важно, чтобы с человеком можно было обсудить метафоры, символы…
– А, вон оно что, – Петрович почесал затылок. – Блажь это всё, девонька. Я тебе так скажу: захочешь жрать – быстро эту литературу из головы выбросишь. Вот у меня хозяйство крепкое…
– Дело не в хозяйстве! – Кира почти отчаялась объяснить. – Мне нужен собеседник, духовно близкий человек. Чтобы с ним можно было говорить о искусстве, о театре, о…
– О театре? – оживился Петрович. – Так у нас в клубе самодеятельность есть! Я им даже костюмы новые выделил. На прошлой неделе «Свадьбу в Малиновке» ставили – весь район съехался!
Кира в отчаянии вздохнула:
– Николай Петрович, поймите… Я ценю всё, что вы делаете. И колбаса у вас замечательная, и сало. Но я не создана для хуторской жизни. Я не смогу командовать работниками и следить за поросятами. Мне нужен более… утончённый спутник жизни.
Петрович сощурился, разглядывая Киру, как будто впервые увидел:
– Утончённый, значит? Чтобы стишки читал? – он хмыкнул. – Ну-ну. А что этот утончённый тебе на завтрак подаст? Стихи фаршированные?
– Дело не в завтраках…
– Именно что в них! – Петрович назидательно поднял палец. – Вот помяни моё слово: поживёшь со своим поэтом на одной манной каше, быстро эту дурь из головы выкинешь. А у меня вон – погреба полные, сметана свежая, мясо парное…
Он ещё что-то говорил про новый трактор и про теплицы с помидорами, но Кира уже не слушала. В редакционное окно выглядывали любопытные лица коллег. Требовательно хрюкал породистый поросёнок в «Мерседесе». А в голове крутились строчки Бодлера про альбатроса, чьи гигантские крылья мешают ему ходить по земле.
– Ладно, – вдруг как-то по-другому сказал Петрович. – Вижу, не готова ты ещё к серьёзной жизни. Молодая ещё, ветер в голове… Ну, поголодаешь – сама прибежишь.
Он развернулся и пошёл к машине, по-прежнему по-хозяйски грузно ступая по редакционным дорожкам. У ворот обернулся:
– А Бодлера этого я знаю. У меня дочка его тоже читала, пока не укатила в свою Америку. Только вот кушать она там небось не стихами французскими питается…
После «поэтического» разговора в редакционном садике Петрович пропал на две недели. Не звонил, не привозил фермерских гостинцев, не звал на хутор. Киру даже начало мучить смутное чувство вины – всё-таки человек от души старался.
Но в один прекрасный день «Мерседес» Петровича снова появился у редакции. Только вышел он оттуда не с пакетами снеди, а с букетом роз и направился… прямиком в бухгалтерию.
– Валентина Сергеевна! – раздался его громогласный бас. – А я вот тут проезжал мимо…
Валентина Сергеевна, главный бухгалтер редакции, женщина строгая и основательная, славилась не только железной хваткой в финансовых вопросах, но и фирменными пирожками, которыми угощала коллег по праздникам.
– Николай Петрович, вы же понимаете, что документы будут готовы позже? – донеслось из бухгалтерии.
– Да я не по документам! Тут такое дело… Может, пообедаем вместе? У меня как раз в хозяйстве поросёночек подрос…
Валентина Сергеевна, которая до этого отвергла ухаживания завхоза редакции и владельца мебельного салона, неожиданно согласилась.
Через неделю вся редакция обсуждала их роман. Петрович теперь привозил фермерские деликатесы не просто так, а строго по бухгалтерской ведомости: столько-то килограммов для корпоративных обедов, столько-то для редакционного буфета.
– Вот это по-нашему, по-хозяйски, – приговаривала Валентина Сергеевна, заполняя накладные каллиграфическим почерком.
А ещё через месяц в редакцию зашёл новый корреспондент из отдела экономики – Дмитрий. Он присел на край Кириного стола, взял почитать её материал о городском бюджете.
– Знаешь, — хмыкнул он, — веселую историю про твоего фермера мне рассказали , — сказал он, провожая её домой, – а ведь Бодлера можно читать и под хорошую домашнюю колбаску. Главное, чтобы было с кем обсудить метафоры.
Кира рассмеялась. Дима оказался не только знатоком французской поэзии, но и отличным радиожурналистом. Через полгода они поженились – скромно, без лишнего шума. На свадьбе гулял весь отдел новостей, а из динамиков звучал Земфира.
А Петрович с Валентиной Сергеевной тоже расписались. Месяцем раньше. Валентина привела хуторское хозяйство в идеальный порядок – завела амбарные книги, наладила учёт, просчитала рентабельность каждой теплицы.
– Вот это женщина! – восхищался Петрович. – И в готовке понимает, и с документами управляется. А какие она вареники лепит – пальчики оближешь!
Но время от времени, особенно по большим праздникам, когда самогон на травах развязывал язык, Петрович звонил Кире. Обычно глубоко за полночь:
– Алло, дурында-трясогузка! – густой бас путался в проводах. – Ну что, накормил тебя твой поэт? Небось на одних стихах сидите? А у меня теперь знаешь какое хозяйство? Три новых трактора купил!
Дима, слыша эти звонки, только посмеивался и называл Киру «прекрасной свинаркой». А она и не обижалась – было в этих пьяных звонках что-то трогательное, почти отеческое.
Валентина Сергеевна быстро приструнила мужа:
– Николай, что за глупости? Какие звонки после одиннадцати? У нас в шесть утра развоз продукции!
Постепенно звонки стали реже, а потом и вовсе прекратились. Говорили, что хозяйство Петровича расцвело – он скупил соседние земли, построил новые теплицы, завёл страусиную ферму. А Валентина Сергеевна открыла сеть фермерских магазинов «Петрович и сыновья» – у них как раз родились крепкие, похожие на отца близнецы.
Кира с Димой часто проезжали мимо этих магазинов. Однажды она не выдержала и зашла. За прилавком стояла молоденькая продавщица в фирменном фартуке с вышитым логотипом:
– Вам что? У нас сегодня свежая колбаска, только с хутора привезли!
– Нет, спасибо, – улыбнулась Кира. – Я просто так зашла.
Она вышла на улицу, где ждал Дима с томиком Бодлера, и подумала – как странно устроена жизнь. Иногда настоящее счастье приходит не в виде шикарного «Мерседеса» с породистым поросёнком, а в виде простого разговора о метафорах под вечерним дождём.
А где-то на хуторе Петрович, наверное, всё так же рассказывает своим сыновьям про особую породу свиней, а Валентина Сергеевна подсчитывает прибыль и печёт свои знаменитые пирожки – теперь уже для семейного ужина.
