Утром, часов в одиннадцать, в дверь позвонили. На пороге древняя старушка – моя соседка. В тарелке горкой пирожки. Спрашивает: «Не побрезгуешь»?
Пирожки оказались с ливерной колбаской. Буквально за руку втаскиваю бабушку к себе. Предлагаю вместе чай пить. Понимаю, что она не просто так пришла.
Завариваю крепкий. Пирожки кажутся необычными. Наверное, в последний раз ел такие в далекой юности. Пирожки с ливером! Забытое ощущение.
Бабушка вспомнила, как она в детстве разбила глиняный кувшин с молоком. Убежала в огород и спряталась. А мама наказала нестрого, шлепнула.
Мы сидим, едим пирожки и смеемся. Казалось бы, чему смеемся? Почему весело? Потому, что сидим вместе, что нам хорошо и уютно. На столе ливерные пирожки – от души. И крепкий чай – тоже от души. Потому что у нас очень-очень душевно. Вот поэтому смеемся над глиняным кувшином.
Старушка ушла. А я почувствовал необыкновенное тепло в душе. Прямо в Космос бы полетел: столько энергии, столько тепла!
Позвонил старому приятелю. У него мать живет в Оренбургской области в городе Орске. Ей уже 98 лет. Моей маме скоро 93, а его – 98. Друг говорит, что мама у него – крепкая, и у нее память замечательная. И что она все по дому делает.
А затем ему так грустно стало. Он чуть не заплакал. Потому что он свою маму больше года не видел. Ему прошлой осенью грыжу удаляли. Он долго восстанавливался. Хотел все-таки съездить. Но побоялся ковида. Потому что по телевизору жуткие вещи рассказывают.
И вот он год своей старой мамы не видел. Рассказывает, называет себя «трусом», называет себя черствым и жестоким. Чуть не плачет.
А я рассказываю ему про свою маму. Как она сегодня ходила в магазин и купила молоко. Она хотела еще купить сметану. Но увидела, что ее давно сделали. Сроки выходят. И не купила. И еще ему говорю, что наши мамы – замечательные. И еще говорю, что тосковать не надо. Глядишь – соберешься к октябрю. Может, и раньше. Мама же все понимает. Потому что его маме – 98, а моей – 93. Думаешь, что они не понимают? Они все прекрасно понимают.
Чувствую, что его голос потеплел. А к концу разговора даже стал веселым. Жизнерадостным – так бы я сказал.
Мы пожелали друг другу всего хорошего. И я пошел мыть посуду.
Вдруг звонок. Друг звонит, с которым мы только что говорили. Он рассказал, что недавно очень со своим сыном поссорился. В дым – поссорился. Причем сын был виноват. Вот они и поругались.
Не разговаривали дня два. И вот после нашего телефонного разговора он решил позвонить сыну первым. Надо же мир налаживать! Нехорошо друг на друга дуться. Только подумал, как сын позвонил и сказал так: «Папа, прости меня, пожалуйста. Я не прав. И очень переживаю». И мой друг сказал, что даже всплакнул от умиления. И спросил меня, не стал ли он сентиментальным? Не от старости ли это? Я ответил, что это не сентиментальность, а любовь. Он же любит своего сына. А сын любит своего отца. Как же иначе? Иначе никак нельзя.
Вы бы знали, как душа после всего этого радовалась. Поймите, это не сентиментальность. Это что-то другое.
В самом деле, пришла старенькая бабушка и принесла пирожки с ливером. От души. Она тепло улыбалась и протягивала мне тарелку с румяными пирожками. И подарила мне тепло.
Мы чай пили, а тепло – усиливалось. Мне делалось лучше и лучше.
Позвонил своему другу и передал ему часть бабушкиного тепла. И ему хорошо сделалось. И тревога из души ушла. А голос стал веселым.
Он решил сыну позвонить, потому что у него на душе тепло. А сын позвонил сам.
Вот так! Бабушка тепло принесла, и мы его друг другу по цепочке передали! Хорошо-то как!
