Марина сидела на кухне. Вечер выдался тихим, но внутри у неё всё бурлило, как кастрюля с супом, забытая на плите. Сын заперся в комнате, и она слышала, как он шмыгает носом, пытаясь подавить рыдания. Игорь — в гостиной, уткнулся в телефон, листает что-то с таким видом, будто решает судьбы мира, а не копается в новостной ленте. Стена между ними — не бетонная, а куда прочнее. Из невысказанных слов, обид и принципов.
«Странно, — думала Марина, — как быстро рушится мир одиннадцатилетнего мальчишки. Три дня назад он светился счастьем, болтал без умолку про Турцию, собирал рюкзак, выбирал плавки — синие или с акулами. А теперь лежит, уткнувшись в подушку».
Три дня назад в дневнике Никиты появилась тройка по русскому. Тройка, перечеркнувшая всё.
Марина помнила, как год назад они сидели втроём на этой самой кухне, и Игорь торжественно обещал: «Закончишь без троек — поедем летом на море. Все вместе». Никита тогда расплылся в улыбке, глаза загорелись. Он так старался весь год — до одури. Сидел допоздна над учебниками, пыхтел над контрольными. Не играл в компьютер в будни — сам себе запретил. Даже с роботами своими возился только по выходным. А по будням — учёба и тренировки.
И вот — сорвалось. Контрольная по русскому за день до итоговых оценок. Никита перед этим болел неделю, пропустил важную тему. Пытался наверстать, но не успел. Классичка поставила тройку. Финальную. Четвертную.
— Может, и впрямь ему полезно будет? — тихо сказал вчера Игорь, когда они уже лежали в кровати. — Пусть поймёт, что слова имеют вес. Обещания нужно выполнять.
— Но он же выполнял! — Марина повернулась к мужу. — Целый год пахал как взрослый. Одна тройка, Игорь. Из-за болезни.
— Условие было конкретное — без троек. Не пять, не четыре с минусом. Без троек.
Марина посмотрела в потолок.
— И что теперь?
— Мы поедем вдвоём. Путёвки уже куплены. Деньги потрачены. А Никита на недельку к бабушке.
Горло перехватило.
— То есть ты обещаешь ребёнку поездку, он год вкалывает, а потом из-за одной случайной тройки ты просто говоришь: «Извини, пацан, не повезло»?
Игорь раздражённо вздохнул:
— Не переворачивай. Я учу его ответственности.
— Ты учишь его тому, что родительское слово ничего не стоит.
Утром Никита узнал о решении отца. Стоял, опустив голову, длинная чёлка падала на глаза — специально отрастил, чтобы быть «как тренер по плаванию». Губы дрожали, но держался.
— Мам, а можно я хотя бы вечером в компьютер поиграю?
— Можно, — она обняла его за плечи.
— Извини, что подвёл.
И эти слова, сказанные детским голосом, с этим его подростковым надломом, резанули сильнее, чем ссора с мужем.
А сегодня Игорь как ни в чём не бывало обсуждал по телефону детали путёвки. «На двоих, да. Ребёнок остаётся… Да, страховку тоже на двоих».
Вот и сидит теперь Марина на кухне, крутит в руках чашку с остывшим чаем. На столе — лист бумаги с неровными детскими буквами:
«Здравствуй, тренер Алексей Иванович! Извените, что не смогу участвовать в летних соревнованиях. Я остаюсь с бабушкой, потому что получил тройку, и папа сказал, что теперь я не еду с ними на море. В следущий раз я буду лучше готовится и не подведу команду. С уважением, Никита».
«Следующий», «готовиться»… Две ошибки. Сделал бы он их в той контрольной — и всё было бы иначе.
— Поговорим? — Игорь стоял в дверном проёме, высокий, уверенный. Он всегда такой — знает, как надо. Правильно. По-мужски.
— О чём? — Марина отодвинула чашку. — Ты всё решил.
— Я решил воспитать сына, а не вырастить человека, который при первой трудности ищет оправдания.
— Трудности? — усмехнулась она. — Тройка после болезни — это трудность? У тебя странные представления о жизни, Игорь.
— У меня нормальные представления о мужчине. Он должен…
— Нет, — перебила Марина. — Хватит. Ты говоришь, что слово должно что-то значить. Но первым нарушаешь своё. Ты обещал сыну — не мне, сыну — что если он будет стараться, мы поедем все вместе. Он старался. Честно. Изо всех сил.
Игорь сел напротив, положил руки на стол — крупные, с выступающими венами.
— Дай ему понять, что я серьёзно. Потом сам скажешь спасибо. Твой отец тебя не баловал, и вырос нормальным мужиком.
«Нормальный мужик» — эти слова как заклинание. Сколько раз она их слышала. Как это достало.
Никита появился в дверях кухни. Глаза красные.
— Мам, ты подпишешь записку тренеру?
Марина взяла листок. Посмотрела на мужа.
— Нет, не подпишу. Потому что это не конец истории.
Утром Игорь ушёл на работу рано, не позавтракав. Хлопнул дверью — не со злости, а просто так всегда делал. Привычка. Марина собирала Никиту в школу, пыталась улыбаться. Не получалось.
— Может, он передумает? — Никита положил бутерброд обратно на тарелку. Не ел второй день. — Я могу пообещать, что больше никогда-никогда…
— Жуй давай, — Марина подвинула тарелку ближе. — В школе голова работать не будет.
— Мам, а правда, что бабушка уже знает? — он уставился в стол.
Знает. Вчера Игорь позвонил своей матери, обрисовал ситуацию. Та охала, причитала, но в целом одобрила: «Правильно, Игорёк, ребёнка сразу приучать надо. Мы вот с отцом тебя как держали? В ежовых рукавицах!»
Марина слышала эти разговоры уже десять лет. Ежовые рукавицы, мужское воспитание, дисциплина. Свекровь до сих пор гордилась тем, как лупила сына ремнём за двойки. А однажды — даже скалкой огрела за разбитую вазу. «И смотри, какой человек вырос!» Смотрю, думала Марина, смотрю…
На работе она не могла сосредоточиться. Таблицы в экселе плыли перед глазами. Вместо цифр — лицо сына, закушенная губа, опущенные плечи.
В обед позвонила свекрови.
— Мария Васильевна, здравствуйте.
— О, невестушка! — голос бодрый, с хрипотцой от многолетнего курения. — Я уже комнату Никитке готовлю. Будем с ним оладушки печь и в шахматы играть.
Что-то ёкнуло внутри.
— Мария Васильевна, а вы правда считаете, что это справедливо? Ребёнка наказывать из-за одной тройки?
Пауза. Потом свекровь произнесла тише, без официоза:
— Маришка, да я с тобой согласна. Дурь это. Но Игорь же у нас упрямый, сама знаешь. Пускай остынет. А я внука обласкаю, не переживай.
Вечером Никита сидел в своей комнате. Листал учебник физики, готовился к контрольной. Марина прошла мимо, заглянула – сердце сжалось. Мальчишка в футболке с роботом, сутулится над столом, грызёт карандаш.
— Можно? — она присела на край кровати.
Он кивнул, не поднимая головы.
— Слушай, — Марина подбирала слова осторожно, как будто шла по тонкому льду. — А давай ты напишешь папе письмо? Не проси поехать, нет. Просто напиши, что чувствуешь. Что думаешь. Только честно.
Никита поднял глаза:
— Зачем? Он же всё решил.
— Взрослые тоже ошибаются, знаешь? — она погладила его по голове. — И твой папа не исключение.
Позже, когда Игорь вернулся с работы, в квартире витало напряжение. Ужинали молча. Никита быстро поел и ушёл в комнату. Игорь открыл ноутбук, проверял рабочую почту, делал вид, что всё нормально.
— Слушай, — не выдержала Марина, — ты хоть понимаешь, что делаешь?
— А что я делаю? — он поднял глаза от экрана. — Воспитываю ответственность.
— Ты воспитываешь обиду и недоверие.
Игорь закрыл ноутбук.
— Сейчас он обидится, потом поймёт. В жизни вообще никто никому ничего не прощает, Мариш. Начальство — точно. Сделаешь ошибку на работе — не поедешь в Турцию, а пойдёшь на биржу труда.
— Ему одиннадцать, — тихо сказала она. — Тебе сорок три. Ты сравниваешь несравнимое.
— Я сравниваю реальность с реальностью, — отрезал Игорь. — Ладно, давай закроем эту тему.
Ночью Марина не спала. Смотрела в потолок, слушала ровное дыхание мужа. Вот так вот просто — «закрыли тему». Как крышку кастрюли захлопнули. А внутри всё бурлит, пенится.
Утром она нашла Никиту на кухне. Сидел в пижаме, ел хлопья. Увидев её, оживился.
— Мам, я тут подумал. Может, папа прав? Я же обещал учиться без троек. Не сдержал слово.
Что-то оборвалось внутри. Он уже принял. Смирился. Детская душа пластичная — погнули, и он подстроился. Проще согласиться, что ты виноват, чем думать, что родитель несправедлив.
— Напиши ему, — твёрдо сказала Марина. — Напиши письмо. Что хочешь, только честно. Положим вечером на стол.
В глазах Никиты мелькнуло сомнение, но он кивнул.
Днём Марина зашла в спортивный магазин, купила сыну новые плавки — с акулами, как он хотел. Глупость, конечно. Не поедет же. Но все равно купила, положила на дно сумки. Вечером, пока Никита корпел над письмом, позвонила туроператору:
— Скажите, а можно добавить человека в уже оплаченный тур? Ребёнка?
— Да, конечно, — пропела девушка на том конце. — Доплата будет, но не критичная. Вас записать?
— Нет, — Марина покачала головой, хотя собеседница не могла этого видеть. — Пока просто узнаю.
Когда Игорь вернулся, Никита уже лёг спать. На кухонном столе лежал лист бумаги, сложенный вчетверо. Сверху печатными буквами: «ПАПЕ».
Игорь сел за стол, повертел в руках сложенный лист. Развернул медленно, будто боялся. Почерк Никиты — угловатый, с нажимом. Буквы прыгали, некоторые слова зачёркнуты, над ними — новые.
«Папа, я знаю, что ты не возьмёшь меня в Турцию. Я понимаю, потому что не выполнил обещание. В детстве ты наверно тоже получал тройки. Я старался весь год, меня даже на доску почёта в секции поставили за УПОРСТВО. И я даже купил копилку, и начал копить деньги на сувениры вам.
Но я заболел перед контрольной и пропустил тему про причастие. Я пытался выучить, честно. Сидел до 12 ночи, но всё равно не понял. Я не прошу взять меня с собой. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я не ленился и не обманывал.
И в секции я тоже не подвел бы. Мы с Димкой должны были плыть эстафету, и тренер уже знает, что я не буду на море, поэтому поставил Коляна. Скажи бабушке, что я не расстроился (зачёркнуто). Я расстроился, но это моя вина, потому что тройка.
У меня только одна просьба. Можно я буду ходить на тренировки, пока вы на море? И ещё робота доделаю, мы с дедом Серёжей из 56 квартиры почти закончили.
Я просто хотел сказать, что очень-очень хотел с вами поехать. И увидеть море. И замок из песка построить. Плавать с тобой наперегонки. Маме найти саму красивую ракушку.
Извини, что подвёл».
Игорь сложил лист, посидел, уставившись в стену. Потом снова развернул, перечитал. Встал, открыл холодильник, достал бутылку пива. Открыл, отхлебнул. Марина стояла в дверях, наблюдала молча.
— Что? — спросил он, не поворачиваясь.
— Ничего, — пожала она плечами. — Просто смотрю на принципиального мужчину.
Игорь поморщился, допил пиво залпом.
— Ложись спать. Завтра рано вставать, — сказал он и вышел из кухни.
В спальне она не стала ничего говорить. Лежала с закрытыми глазами, притворялась спящей. Игорь ворочался, вздыхал, потом встал. Она слышала, как он ходит по квартире. Открыл дверь в комнату Никиты. Постоял там. Заскрипели половицы на кухне. Щёлкнул чайник.
Утром Игорь был уже одет, когда Марина проснулась.
— Ты куда в такую рань? — спросила она сонно.
— Дела, — бросил он. — Буду к обеду.
Хлопнула входная дверь. Марина лежала, глядя в потолок. Надо собираться. Чемоданы, документы, сувениры для родни. Тошно. Никита встанет, будет делать вид, что всё нормально. Пятнадцать дней без него. Первый отпуск за три года.
— Мам, — в дверях стоял Никита, взъерошенный, в пижаме. — А папа где?
— Уехал по делам, — она откинула одеяло. — Иди сюда, обнимемся.
Он забрался к ней под бок, прижался — худенький, горячий. Она вдохнула запах его волос.
— Знаешь, что? А давай блинчики на завтрак? С джемом?
— А можно с шоколадной пастой?
— Можно.
Никита уплетал третий блин, когда в дверь позвонили. Настойчиво, длинно.
— Кого это в субботу с утра принесло? — Марина вытерла руки полотенцем.
На пороге стоял курьер — с большим букетом и коробкой в ярко-зелёной упаковке.
— Доставка для Никиты Игоревича, — парень сверился с планшетом. — Распишитесь.
— Для меня? — Никита выглянул из-за маминой спины.
В коробке оказался чемодан — ярко-красный. Внутри — панама, солнцезащитный крем, надувной круг. И записка:
«Сынок. Я неправ. Ты старался и заслужил эту поездку. Собирай чемодан. Завтра в 9 утра выезжаем в аэропорт. Всё в силе. Папа».
Никита замер, глядя на записку. У Марины перехватило дыхание.
— Он… он правда? — мальчик смотрел на неё, не веря.
Зазвонил телефон — Игорь.
— Марин, — голос хриплый, будто не спал. — Он прочитал?
— Да, — она с трудом сдерживала слёзы. — Только что получили.
— Хорошо, — пауза. — Скажи ему, что я… Ладно, сам скажу вечером. Купил третью путёвку. Поедем все вместе.
Марина прижала телефон к груди. Никита стоял рядом, глаза как блюдца.
— Это папа? Что он сказал?
— Сказал, что мы едем в Турцию. Все вместе.
— Правда?! — он подпрыгнул. — Ура! Я знал! Я знал, что папа передумает!
Он кинулся обратно к коробке, начал вытаскивать вещи. Марина смотрела на него — и внутри что-то отпускало, как будто тугую пружину разжали.
— Мам, а я смогу взять те плавки с акулами, о которых говорил? — Никита смотрел с надеждой. — У меня же старые уже малы!
— Конечно, — улыбнулась Марина, вспомнив о покупке в своей сумке. — У меня для тебя сюрприз есть.
Потом Игорь расскажет, что полночи не спал. Перечитывал записку, думал о своём отце, о том жёстком воспитании, которое сам получил. И решил — не повторять. Но это будет потом.
А сейчас Никита метался по квартире, собирал вещи, болтал без умолку. Словно плотину прорвало. И Марина понимала — иногда одно правильное решение стоит десятка неправильных правил. Один момент мудрости — важнее годов принципиальности.
Турция встретила их жарой, гулом кондиционеров в аэропорту и запахом моря, который Никита уловил, едва выйдя из автобуса у отеля. Глаза у мальчишки блестели, он вертел головой по сторонам, смотрел на пальмы, бассейны, разноцветные лежаки.
— Завтра на море, да? — дёргал он отца за руку. — С самого утра?
Игорь кивал, улыбался. Смотрел, как сын носится по номеру, припадает к окну, из которого виднелся краешек лазурной воды. Растерянность и радость мешались внутри — не привык отступать от решений, но сейчас было легко, словно гора с плеч.
Марина распаковывала вещи, расставляла косметику в ванной. Они почти не говорили о произошедшем, но что-то изменилось — в воздухе, между ними. Напряжение отпустило. Завтра, может, поговорят.
Утром Никита умчался к морю первым, даже не позавтракав. Плавки с акулами — те самые, из сумки Марины — сидели как влитые. Он плескался у берега, нырял, выныривал, звал родителей:
— Идите! Здесь такие волны!
Игорь вошёл в воду медленно. Сам не знал, почему, но ему казалось важным сказать сейчас, здесь. На границе моря и суши.
— Никит, — позвал он, подплывая ближе. — Помнишь, я говорил, что слово надо держать?
Мальчик выпрямился в воде, посерьёзнел:
— Помню.
— Это правда важно. Но есть кое-что важнее, — Игорь посмотрел на сына, стараясь подобрать слова. — Видишь ли, иногда быть справедливым важнее, чем быть принципиальным. И признавать ошибки — не слабость. Это как раз сила.
Никита смотрел внимательно, что-то обдумывая.
— То есть, если человек честно старался, но у него не вышло, то это не значит, что он плохой?
— Да, сынок. Старание… оно много значит. Я не должен был…
Волны плескались о берег, солнце слепило глаза.
— Пап, — Никита вдруг хитро улыбнулся, — а спорим, я до буйков быстрее доплыву?
Мгновение — и он уже мчался вперёд, разбрызгивая воду. Игорь рванул следом. Марина смотрела с берега, улыбалась.
Вечером, когда Никита уснул, опьянённый солнцем и впечатлениями, они сидели на балконе. Вино, тёплый ветер, далёкий шум моря.
— Знаешь, — Игорь смотрел вдаль, на огни набережной, — я всё думаю о своём отце. Он так и не съездил с нами на море. Всё работа, дисциплина, режим.
— Жёсткий был человек, — кивнула Марина.
— И я чуть не стал таким же, — он повернулся к ней. — Спасибо, что остановила. Иногда мне кажется, что я не знаю, как быть отцом. Как не наломать дров.
Она взяла его за руку:
— Никто не знает. Мы все просто стараемся. Иногда ошибаемся. Важно не то, что мы не ошибаемся, а то, что мы исправляем ошибки, — она помолчала и добавила с улыбкой: — Даже если это происходит в последний момент.
Игорь засмеялся. Потом посерьёзнел:
— Ты была права. Любовь иногда важнее урока.
А с пляжа доносился шум прибоя — ровный, спокойный, бесконечный. Как время, которое всё расставляет по местам.
