Белые стены, белый потолок, опрятная белая постель. Тихо. Покойно. Хорошо. Встаю, сую ноги в мягкие светлые тапочки, подхожу к окну. Огромные тёмные ели кутаются в роскошные снежные тоги. Снег, белый снег кругом. Ни следа на нём, ни души. Фактурное жемчужное небо, бездонные порталы елей. Снег.
Вздыхаю полной грудью и ложусь снова, глядя в потолок.
Я не знаю, кто я. Но это меня совсем не беспокоит.
***
– Он увидел тебя на улице, ты шёл, ничего не замечая. Он окликнул, ты не реагировал. Он догнал тебя, взял за руку, спросил, что с тобой…
– А я?
– Ответил, что не знаешь. И глядел, как на незнакомого.
Женщина красива и взволнованна. Глядит обеспокоенно и серьёзно. Под белым халатом – изящная блузка.
– Мы на «ты»?
– Да, конечно же.
Она нравится мне, и я не хочу, чтобы надежда рушилась так скоро. Потому медлю со следующим, очевидным, вопросом. Вместо него роняю:
– Не помню, как сюда попал.
– Врач говорит, это естественно, – похоже, она тоже не решается о главном. – Он больше не надеется, что ты всё вспомнишь сам, поэтому разрешил мне поговорить с тобой.
Чёрт возьми, но ведь придётся!
– Мы были с вами… с тобой?.. Мы близки?
Тянутся мучительные секунды. Как я хочу, чтобы она ответила…
– Да.
Словно бы решилась и выстрелила. Да, это звучит, как выстрел.
Я облегчённо откидываюсь на подушку.
– Мы собирались пожениться, – добавляет она.
Господи, как хорошо!
Тут я вспоминаю, что не спросил ещё о многом. Теперь, правда, это уже не имеет значения.
– Послушай… дорогая, – мне неловко произносить это слово, – а кто я вообще? Чем занимаюсь?
Она легкомысленно машет рукой.
– Да ничем, в общем-то. Так, всякие увлечения появляются, потом проходят. Ты обеспеченный человек. Раньше был… – она чуть медлит, – журналистом. Потом получил наследство от какого-то родственника, ушёл из газеты…
– А ты?
– Что я?
Почему-то мне кажется, что она сразу поняла вопрос.
– Ты чем занимаешься?
– Я литературный агент. У меня несколько авторов, некоторые очень известны. Мы с тобой познакомились в газете… Знаешь, у тебя чудесная усадьба в лесу. Там так же тихо, как в этой клинике. Ты обещал, что, когда мы поженимся, поселимся там.
– Конечно, дорогая.
Я беру её за руку и ощущаю в этой женщине… в моей невесте… напряжение. Где-то в самой её глубине. Да, конечно же, это она волнуется за меня.
Кажется, я счастлив.
***
– Как ты могла?!
– А что я должна была ему сказать? «Ты всемирно известный писатель, во время работы над очередным романом впавший в депрессию, сорвавшийся и ушедший из дома неведомо куда. А когда тебя нашли, оказалось, что ты начисто забыл, кто ты такой». Так что ли?
– Хотя бы так…
– А то, что врачи установили у него органическое повреждение мозга, и это значит, он никогда не восстановит память и никогда больше не напишет ни строчки – это мне как ему объяснить?..
– Но зачем ты сказала, что вы собирались пожениться?
Она закуривает длинную сигарету и несколько секунд выпускает дым, глядя в одну точку.
– А сама бы ты как поступила?
Голос ровен, но в нём – туго стянутая пружинка истерики.
– Я убила на него пять лет жизни, я вытащила его из ямы, из газетки, где он писал за гроши дурацкие статейки. Я лбом пробивала издательства, таскала туда его романы, убеждала этих надутых идиотов, что он гений. И добилась своего, теперь его переводят во всём мире, каждый паршивый журналюга мечтает взять у него интервью, только никому из них это ещё не удалось. Он получает бешеные гонорары. А я…
– Ты тоже получила немало.
– Да не о деньгах я!
Она почти кричит. Нервно давит в пепельнице наполовину выкуренную сигарету.
– Я… В влюбилась в него! Втрескалась, как дура! Всё, что я для него делала – ради этого. Это была как погоня. А гналась я за ним! Не за его славой, не за его деньгами – именно за ним! Думала, когда я всё сделаю хорошо, тут-то он и посмотрит на меня. На меня, а не на мою работу. Ну и… догнала.
Она смеётся – коротко и горько.
– Я для него – по-прежнему прекрасный рабочий инструмент. Вроде компьютера, на котором он пишет свои дурацкие романы. Он…
Слезы катятся из её глаз, она, кажется, совсем их не чувствует.
– Ему не нужна я, понимаешь! Вообще женщины не нужны. Полностью утонул в своём творчестве.
Неожиданно сквозь слёзы проблёскивает улыбка, загадочная улыбка, делающая её похожей на заплаканную Мону Лизу.
– А теперь… Когда он споткнулся… Вот тут я его и догнала. Он меня заметил, понимаешь. Как только взглянул на меня, там, в больнице. Я нравлюсь ему, он хочет меня. И обрадовался, когда я сказала, что мы поженимся. Он хотел этого! Что я могла ему сказать? Что?!
Подруга молчит, потом спрашивает совсем о другом:
– И что теперь будет? Он же рано или поздно узнает правду.
– Да всё будет прекрасно! – её глаза разгораются, словно торжествующее солнце подсвечивает цветные витражи. – Ничего он не узнает. Он всегда хотел убежать от людей, и этот особняк в лесу потому построил. Будем жить там.
– Но ведь о его пропаже трубят везде.
– Врачу я дала достаточно, чтобы не проболтался. Полицейским тоже заплатила. Друг, который его нашёл, будет молчать – он знает ситуацию.
– А если он сам увидит, в интернете где-нибудь?
– Ну и что? Не такое уж у него редкое имя, чтобы ему не быть полным тёзкой великого писателя.
– А фотографии?
– Да их нет, вообще нет! Он всегда ненавидел фотографироваться, а я считала, что такая таинственность хороша для продвижения. Поэтому у журналистов нет ни единого его фото. И никто не знает, где он живёт. С его делами я сама разберусь – имею право подписывать его счета и распоряжаться гонорарами. Он ведь совсем-совсем разучился читать. И больше никогда не научится, доктор говорит. Всё, пропал наш гений! Зато его книги теперь будут переиздаваться, как Библия! И ты знаешь, мне кажется, он сам хотел, чтобы так случилось – у него очень трудно шёл новый роман, всё боялся, что исписался… Теперь я его держу, крепко держу… И мы будем жить. Я… я счастлива!
Она не замечает непрерывно катящиеся из её глаз слёзы.
***
Я счастлив.
Огромные сосны на участке держат тяжёлые пласты снега покорно и самозабвенно, как Атлант. Бесшумно мелькает между тёмных стволов белка – огненный зигзаг на белом ковре. Жемчужное небо беременно обильным ласковым снегопадом. А я в тёплом доме. Потрескивает камин, дымится трубка, в хрустальном графинчике янтарно искрится хорошее бренди. Меня ничто не угнетает, на горизонте ни облачка. Тишь и покой. Сейчас любимая позовёт обедать.
– Дорогой, к столу!
Я радостно вздыхаю, отпиваю глоток бренди, выбиваю трубку и иду.
Почему, почему у меня чувство, что я чего-то не сделал?..
