Серое облако пыли тянулось за автобусом. Макар смотрел в окно, не различая очертаний знакомых мест. Три месяца на вахте измотали его до предела. Хотелось только одного — упасть на кровать и проспать сутки. Телефон в кармане завибрировал.
— Ты уже близко? — голос Ани звенел от возбуждения.
— Минут двадцать осталось, — Макар потер переносицу. — Что-то случилось?
— У меня для тебя сюрприз! — выпалила она и отключилась.
Макар поморщился. Сюрпризы жены чаще вызывали у него головную боль, чем радость. То решит завести гусей, то запишется на курсы тайского бокса, а в прошлый раз чуть не продала машину, чтобы купить ткацкий станок. Эти три месяца она была подозрительно спокойна в переписке. Что-то назревало, и это что-то сейчас ждало его дома.
Автобус остановился на развилке. До дома оставалось километр триста пешком. Макар взвалил сумку на плечо и поплелся по пыльной дороге. В деревне ничего не менялось: те же покосившиеся заборы, те же огороды, те же морды собак, просовывающие носы между досок. Привычная картина успокаивала.
Он свернул на свою улицу, моргнул и остановился как вкопанный. Его дом невозможно было не узнать. Но сейчас он… горел. Не настоящим огнем — розовым. Кислотно-розовый, вырвиглазный, яркий как клубничная жвачка дом и такой же забор полыхали посреди обычной деревенской улицы, будто кто-то вклеил картинку из мультика в черно-белое кино.
Сумка выскользнула из руки и упала на дорогу. Во рту пересохло.
— Нравится? — Аня материализовалась рядом, улыбаясь как ребенок, дорвавшийся до конфет.
Макар открыл рот, но слова не шли.
— Ты чего молчишь? — лицо жены дрогнуло. — Не нравится, да?
Веснушки на ее щеках как будто потемнели от обиды. А в глазах уже собирались слезы.
— Это… это… — Макар задыхался, не в силах подобрать цензурное определение тому, что видел.
— Розовый! — с вызовом сказала Аня. — Самый модный цвет этого сезона! Я в журнале прочитала.
— В каком, блин, журна… — Макар осекся. — В каком таком журнале?
— «Дом мечты»! Они писали, что яркие цвета поднимают настроение и прогоняют депрессию. А ты всегда такой угрюмый после вахты.
Макар представил, как завтра пойдет в магазин, и все соседи будут шептаться за спиной: «Вон, розовый мужик пошел». Внутри что-то затряслось, будто отбойный молоток заработал под ребрами.
— Ты что творишь? — прохрипел он, наконец. — Мы теперь посмешище на всю округу! Нормальные люди дома в белый или зеленый красят. А это что? Это… это как… как…
— Как пирожное! — радостно подсказала Аня.
— Как идиотизм! — рявкнул Макар, и тут же пожалел об этом.
Лицо Ани закаменело. Она развернулась и направилась к дому, размашисто шагая. Калитка розового забора скрипнула, словно в упрек.
— Аня, стой, — Макар потащился за ней, волоча сумку.
На крыльце сидел Мишка — их семилетний сын. Рядом лежал игрушечный экскаватор, вымазанный в той же розовой краске.
— Папа! — он сорвался с места и влетел в Макара с разбега. — А мы дом покрасили, чтобы ты его сразу из космоса увидел и не заблудился! Когда ты летишь на вертолете, ты ведь из космоса смотришь?
Макар растерянно погладил сына по голове, пачкая пальцы в розовой краске, которая, видимо, была еще повсюду.
— Не совсем из космоса, но… да.
— И как, видно наш дом? — в глазах Мишки светилась такая надежда, что Макар почувствовал, как что-то сжимается в груди.
— Видно. Еще как видно.
В доме пахло свежей краской, борщом и пирогами. Аня гремела посудой на кухне — громче, чем обычно. Макар разулся, прошел в гостиную и рухнул на диван. С кухни доносились отрывистые звуки — нож стучал о разделочную доску в рваном ритме.
Он закрыл глаза и увидел свой розовый дом с высоты. Единственное яркое пятно среди серо-зеленого однообразия деревни. Заметное. Необычное. Нелепое… но заметное.
— Нам неделю понадобилось, — голос Мишки заставил его открыть глаза. Сын стоял рядом, вертя в руках розовый экскаватор. — Мама всю неделю красила. Я помогал.
— Понятно, — вяло отозвался Макар.
— Она говорила, что ты обрадуешься, — Мишка покусывал губу. — А ты не рад?
Макар посмотрел на сына — вихрастый, нос облупился на солнце, в глазах тревога. И розовая краска на щеке, размазанная, как боевой раскрас.
— Рад, — соврал Макар. — Просто устал очень.
— Ты больше не уедешь? — спросил Мишка тихо, так, чтобы не услышала мать.
— Уеду, — Макар потер глаза. — Через месяц.
— А я не хочу, чтобы ты уезжал, — Мишка вдруг прижался к нему. — Мама тоже не хочет. Она плакала, когда ты уехал в прошлый раз. А потом сказала, что надо сделать так, чтобы ты всегда возвращался. И мы покрасили дом.
Что-то неуловимо сдвинулось в груди Макара, как будто деталь механизма встала на место.
— А розовый… — Мишка ковырял ногтем краску на игрушке, — это мама сама придумала. Сказала, что это цвет любви. А ты разве не любишь розовый?
Макар встал, подошел к окну. Сквозь занавески был виден угол забора — розовый, кричащий, нелепый. Но полностью, бесспорно… свой.
Он вспомнил, как три месяца смотрел на фотографию семьи в телефоне. Как мерз в вагончике, как устало перешучивался с такими же работягами. Как считал дни до возвращения. Домой.
— Ужинать! — крикнула Аня из кухни. Голос все еще был напряженным.
За ужином молчали. Только Мишка болтал о том, как они с мамой красили дом, как соседский кот Барсик вляпался в краску и стал розовым, и как тетя Валя из третьего дома сказала, что «это полный кошмар, но какой смелый дизайн».
Аня нервно постукивала ложкой по тарелке. Скулы напряжены, глаза смотрят в сторону.
— Все равно перекрашивать надо, — наконец произнес Макар.
Аня вскинулась:
— Ни за что! Это даже не обсуждается! Я нашла самую качественную краску, она пять лет держится! Пять лет! И розовый — это красиво! Это… это…
— Слишком ярко, — закончил Макар.
— Жизнь слишком короткая, чтобы жить в сером доме! — воскликнула Аня, вскакивая из-за стола.
— Мам, не ругайся, — тихо попросил Мишка.
Макар смотрел на жену — раскрасневшуюся, с блестящими от слез глазами. На сына — притихшего, испуганного. Это его семья. Его дом. Пусть даже розовый.
— Хорошо, — сказал он, и собственный голос показался ему странным. — Пусть будет розовым.
— Что? — Аня замерла.
— Розовый так розовый, — он пожал плечами. — Может, соседи тоже свои дома покрасят. Будем как в этих… в Нидерландах каких-нибудь.
Аня смотрела недоверчиво:
— Ты серьезно?
— Нет, я шутки шучу, — устало вздохнул Макар. — Конечно, серьезно. Только внутри я перекрашу. Не могу я в розовой спальне спать.
Плечи Ани расслабились. Она осторожно улыбнулась:
— Внутри я и не планировала. Там все как было.
Поздно ночью Макар вышел на крыльцо покурить. Розовый дом светился в темноте, как маяк. Нелепый, вызывающий, совершенно несуразный. Но странным образом родной.
«Мы покрасили дом, чтобы ты всегда возвращался.»
Макар улыбнулся, затянулся в последний раз и вдавил окурок в пепельницу. Потом открыл калитку и вышел на дорогу. Отошел на несколько метров, развернулся и посмотрел на дом. Отсюда, в темноте, он казался мягким, теплым розовым пятном посреди черного ничто. Единственным цветным местом во всей округе.
Макар представил, как будет возвращаться с вахты через три месяца. Как будет высматривать из автобуса свой розовый дом. И как никогда, ни за что его не пропустит и не заблудится.
Цвет любви, говорите? Ну-ну. Может, и правда стоило столько лет мотаться по вахтам, чтобы в итоге жить в розовом доме. В самом розовом доме на всю Россию.
Макар засмеялся и пошел назад — к розовой калитке, к розовому крыльцу, к оставленной для него полоске света из кухонного окна.
Домой.
