Деревьяшкин пнул камень, попавшийся под ногу, и тяжело вздохнул. Пыльная дорога от станции до поселка казалась бесконечной. Особенно когда тащишь две сумки с вахты. Особенно когда не слышал голос сына больше трех месяцев.
— Да ёпрст! — вырвалось у него, когда лямка сумки впилась в плечо в сотый раз. — Вот ведь… не мог нормальную взять.
Телефон дрогнул в кармане. Сообщение от Наташки: «Мы в кафе на площади».
«Кафе? Какое еще кафе? Что за новости?» — мысленно проворчал Деревьяшкин. Сердце екнуло. Встреча в кафе вместо дома — не к добру.
— Да блин! — Он резко остановился, и пот противно стек по виску. — Она что, с хахалем каким пришла? При сыне?
Пока его не было, Наташка могла кого угодно найти. Шесть лет уже как разбежались. Он жилье снимал в соседнем районе, а видеться с Артемкой приезжал по выходным, когда не на вахте. Забирал, возил по развлекухам всяким. А потом — снова на месторождение, и так по кругу.
Мобила снова дрогнула. «Мы тебя ждем. Артемка рад!»
— Та ёмаё, — выругался он в сотый раз за день. — Еще и в кафе тащиться. А я грязный, как черт. Три дня в поезде!
В кафешке на площади было людно и шумно. Деревьяшкин с порога начал искать глазами Наташку с сыном. Не сразу увидел — не там, где ждал.
— Па-ап! — звонкий голос ударил по ушам, и что-то в груди противно защемило.
Он повернулся на звук и не узнал собственного сына. Перед ним стоял долговязый пацан. Не тот карапуз, которого он помнил. Под мышкой — растрепанная книжка, волосы светлее, чем раньше, а глаза… глаза Наташкины.
— Ты чё такой… большой-то? — только и смог выдавить Деревьяшкин, чувствуя, как в горле пересохло.
Артемка рассмеялся: — Да я нормальный! Это ты долго не приезжал.
Наташка сидела за столиком в углу. Не одна. Рядом какой-то очкарик в рубашке — прилизанный такой, аккуратненький.
Деревьяшкин почувствовал, как что-то скрутилось под ребрами. Правая нога сама дернулась — развернуться бы и уйти. Но Артемка уже схватил его за руку.
— Пап, идем! Я тебе столько рассказать хочу! Я теперь в секцию хожу! По плаванию! И на олимпиаде школьной был! По физике! Представляешь?
— По физике? — Деревьяшкин ошалело уставился на сына. — Ты ж в третьем классе…
— В пятом, пап! В пятом! — Артемка закатил глаза. — Я тебе говорил по телефону!
Деревьяшкин сглотнул. Когда это было? Месяц назад? Два? Он так устал на вахте, что вообще ни хрена не помнил из их последнего разговора.
Наташка встала им навстречу. Похорошела, стервь. Волосы подстригла, одета прилично. И этот хлыщ рядом, прям как влитой.
— Здорóво, — буркнул Деревьяшкин, с трудом водружая сумки на пол. — Я это… с дороги. Не знал, что в кафе.
— Привет, Серёж, — Наташка улыбнулась. — Знакомься, это Михаил.
Очкарик протянул руку: — Михаил Андреевич. Я Артёма учу. Физика, математика.
— А-а-а, — протянул Деревьяшкин, пожимая руку, которая оказалась неожиданно крепкой. — Репетитор, значит.
— Педагог дополнительного образования, — поправил очкарик. — Веду кружок при Дворце творчества.
— Михал Андреич нас пригласил! — Артемка плюхнулся на стул. — У меня проект! Я тебе покажу! Про нефтяную вышку! Как у тебя на работе!
Деревьяшкин почувствовал, как левый глаз начал дергаться. Сын, его сын делал проект про его работу… с каким-то левым мужиком?
— Так, погоди-ка, — он тяжело опустился на стул. — Наташ, мы что, из-за этого встречаемся? Из-за проекта какого-то?
Наташка поджала губы: — Артём очень хотел тебе показать. А дома… сам знаешь, условий нет. А тут и Михаил Андреевич помог организовать.
— Да потому что круто получилось! — Артемка уже выуживал из рюкзака какую-то картонную фигню. — Смотри, пап!
Развернул на столе макет. Натуральная буровая вышка, только маленькая. С деталями, с подписями. В кафе головы начали поворачиваться в их сторону.
— Ого, — только и смог выдавить Деревьяшкин. — Это… это ты сам?
— Ну не совсем, — Артемка смутился. — Михал Андреич помогал. И мама тоже! Она картон клеила.
— Мы только помогали, — вставил очкарик. — Идея и большая часть работы — Артёма.
Деревьяшкин посмотрел на макет, потом на сына. В горле снова пересохло.
— А чё это вдруг… про нефтянку-то?
— Так я ж тебе рассказывал! — Артемка закатил глаза. — На вопрос «кем работает твой папа» я всегда говорю, что ты крутой нефтяник! А мне никто не верит! Вот я и решил всем доказать, как это выглядит. У нас проект был «Профессии родителей», я и сделал.
Деревьяшкин почувствовал, как что-то странное происходит с его лицом. Правая щека начала дергаться, и он не мог это контролировать.
— А чё не верят-то? — хрипло спросил он.
— Потому что ты никогда в школу не приходишь, — пожал плечами Артемка. — Ни на собрания, ни на утренники. Вечно на вахте.
Наташка быстро вмешалась: — Артём, папа работает. Он не может иначе. Мы же говорили.
— Да знаю я, знаю, — отмахнулся сын, увлеченно расставляя детальки на макете. — Я же не жалуюсь. Просто говорю, почему не верят.
В этот момент принесли чай и какие-то пирожные. Деревьяшкин сидел, как громом пораженный. Руки не слушались, и чашка противно дребезжала о блюдце.
— Михал Андреич, расскажите про олимпиаду! — Артемка сиял. — Пап, я там третье место занял! По физике! Среди пятых-шестых классов!
Очкарик улыбнулся: — Артём проявляет исключительные способности. Особенно к точным наукам. У него математический склад ума.
— В кого бы это, — пробормотал Деревьяшкин, ощущая странный холодок между лопаток. — Я в школе по математике еле тройку вытягивал.
— Зато механизмы всякие с детства понимал, — вдруг сказала Наташка. — Помнишь, как мотоцикл дядьке Васе собрал? Из металлолома, считай.
Деревьяшкин моргнул. Он и забыл уже. А она помнит.
— Так это… это ж другое. Там руками. А тут… формулы всякие.
— А я и руками тоже! — Артемка дернул его за рукав. — Пап, мне Михал Андреич конструктор подарил! Я такую штуку собрал! Робота настоящего! С моторчиком! Миш, покажем?
«Миш?» — Деревьяшкин снова почувствовал, как что-то скручивается под ребрами. С каких пор сын зовет чужого мужика уменьшительным именем?
— Не сейчас, Артём, — мягко сказал очкарик. — Давай не будем перегружать папу информацией. Он только с дороги.
Деревьяшкин хотел огрызнуться, что сам разберется, но вместо этого вдруг кивнул. Он действительно чувствовал себя перегруженным. Словно его с разбегу макнули в чужую жизнь. Жизнь, где его сын вырос, поумнел и зовет каким-то уменьшительным именем чужого мужика.
— Так вы это… часто видитесь? — выдавил он, глядя на очкарика.
Тот замялся: — Я веду занятия три раза в неделю. Артём — один из самых талантливых учеников.
— А еще мы в планетарий ездили! — выпалил Артемка. — И на выставку роботов! Там такие крутые были, пап! Один даже кофе варил! Прикинь?
Деревьяшкин молча кивнул, пытаясь справиться с новой волной странного чувства. Словно в желудке засел ледяной ком, который все разрастался.
— И часто… часто вы так? По выставкам? — спросил он, стараясь, чтоб голос звучал обычно.
— Когда получается, — ответил очкарик. — У меня большая нагрузка в школе, но для талантливых ребят всегда найдется время.
Наташка положила руку на плечо очкарика, и этот жест окончательно выбил Деревьяшкина из колеи.
— Миша очень помогает, — сказала она тихо. — Артёму нужен был мужской пример… образованный… понимаешь?
— Чего ж не понять, — буркнул Деревьяшкин. — Я ж не образованный. Куда мне.
— Пап, ты чего? — Артемка перестал возиться с макетом и уставился на отца. — Ты же крутой! Ты нефть добываешь! Я всем рассказываю!
— Угу, — Деревьяшкин потер переносицу. — Крутой… добываю…
Повисла тяжелая пауза. Артемка растерянно смотрел то на отца, то на мать. Наташка нервно облизала губы.
— Серёж, — начала она, — мы просто хотели, чтоб ты увидел, как Артём развивается. Он так ждал встречи. Так готовился…
Деревьяшкин вдруг понял, что злится. Не на Наташку, не на очкарика даже. На себя. На чертову вахту, на расстояние, на то, что пропускает, как растет его сын.
— Ага, — он встал, опрокинув чашку. Чай растекся по столу, капая на макет буровой.
— Пап, осторожно! — Артемка вскочил, пытаясь спасти свое творение.
— Чёрт, прости, сынок, — Деревьяшкин начал суетливо промакивать лужу салфетками, только размазывая еще больше. — Я не хотел… руки не те… все испортил…
Внезапно пальцы сына накрыли его руку.
— Да ладно, пап. Это ж просто картон. Мы с тобой новый сделаем! Лучше! Ты ж все про буровые знаешь!
Деревьяшкин замер. Потом медленно поднял глаза на сына. Тот смотрел без обиды, с теплотой.
— Сделаем, — кивнул он. — Когда?
— Ну, ты же две недели дома, да? — Артемка подпрыгнул на месте. — Мам, можно папа к нам придет? Мы в моей комнате сделаем!
Наташка переглянулась с очкариком.
— Конечно, можно, — ответила она. — Только…
— Я это… Я переоденусь сначала, — перебил Деревьяшкин. — С дороги же. А потом приду. Завтра, можно?
— Завтра у Артёма занятия, — сказал очкарик. — До четырех.
— А после четырех? — быстро спросил Деревьяшкин, глядя прямо на сына, игнорируя очкарика.
— Можно! — Артемка схватил его за руку. — Прям завтра и начнем! Я материалы подготовлю! Ты расскажешь, как там все устроено, а я буду делать!
— Конечно, — Деревьяшкин неловко потрепал сына по голове. — Расскажу… все расскажу.
Домой он добирался как в тумане. Сумки казались тяжелее, чем раньше. Маленькая съемная квартира встретила затхлостью и пылью.
Деревьяшкин бросил сумки в прихожей и рухнул на диван, не разуваясь. В голове крутились обрывки разговора, Артемкин голос, его восторженные глаза. А рядом — этот очкарик, который знал его сына лучше, чем он сам.
Телефон завибрировал. Сообщение от Наташки: «Спасибо, что пришел. Артём очень рад. Он скучал».
Деревьяшкин смотрел на экран, не зная, что ответить. Хотелось написать что-то ядовитое про очкарика. Или наоборот — извиниться за испорченный макет. Или спросить, давно ли этот Михал-хренал стал так близок к его семье.
Вместо этого он отбросил телефон и закрыл глаза. Под веками стояло лицо сына — улыбающееся, взрослое, почти незнакомое.
— Нет, не так! — Артемка нетерпеливо перехватил у него картонку. — Смотри, если ее вот так склеить, получится прочнее. Я в интернете видел.
Три дня они корпели над новым макетом. Деревьяшкин приходил после четырех, когда Артемка возвращался с занятий. Наташка обычно была на работе, и они оставались вдвоем.
Деревьяшкин украдкой разглядывал комнату сына. Повсюду книги, какие-то схемы на стенах, конструктор на полу. Никаких следов того Артемки, которого он помнил — с машинками и мягкими игрушками.
— Пап, а правда, что на буровой вышке работать опасно? — спросил сын, не отрываясь от склеивания деталей.
— Бывает опасно, — кивнул Деревьяшкин. — Если технику безопасности не соблюдать. А так… нормально.
— А что самое сложное в твоей работе?
Деревьяшкин задумался. Никто никогда не спрашивал его об этом.
— Наверное… быть далеко от дома, — ответил он, сам удивляясь своим словам. — Когда тебя нет рядом, и ты растешь без меня.
Пальцы Артемки на секунду замерли, потом снова задвигались, приклеивая очередную деталь.
— А ты не можешь найти работу здесь? — спросил он, не глядя на отца. — Чтоб не на вахте.
Деревьяшкин сглотнул. Конечно, думал он об этом. Много раз. Но зарплата была бы вдвое меньше. А ему нужно и алименты платить, и квартиру снимать, и Артемке подарки покупать.
— Сложно это, сынок, — сказал он. — Я ж только буровые и знаю. А тут таких работ мало. Да и платят не очень.
— Михал Андреич говорит, что образование можно получить в любом возрасте, — вдруг сказал Артемка. — Он сам в тридцать лет второе образование получил. Программистом стал. А до этого просто учителем был.
Деревьяшкин хмыкнул: — Ишь, какой умный, твой Михал Андреич. Два образования. А мне одно не потянуть.
— Почему? — Артемка впервые поднял глаза от макета. — Ты же взрослый. Можешь делать что хочешь.
Деревьяшкин открыл рот, чтобы объяснить, почему не может, но вдруг понял, что не находит слов. Действительно, почему? Потому что привык? Потому что страшно менять жизнь в тридцать восемь лет?
— Знаешь, сынок, — он почесал затылок, — я, наверное, не такой умный, как ты. Или твой Михал Андреич.
— Это неправда, — Артемка нахмурился. — Ты просто другое умеешь. Ты руками умеешь! Смотри, как круто у нас получается! — Он указал на почти готовый макет.
— Я только рассказываю, как что устроено, — возразил Деревьяшкин. — А делаешь-то ты.
— Потому что ты знаешь! А если б не знал, я б не сделал! — Артемка вдруг отложил клей и повернулся к отцу. — Пап, а почему ты с нами не живешь?
Вопрос ударил под дых. Они никогда не говорили об этом. Деревьяшкин думал, что Артемка привык, что так всегда было и будет. А оказывается, сын все это время думал.
— Ну, мы с мамой… не сошлись характерами, — пробормотал он.
— Это понятно, — Артемка закатил глаза. — Я про сейчас. Раньше вы ругались. А сейчас нет. Мама на тебя не злится. Я спрашивал.
Деревьяшкин замер с открытым ртом.
— Что значит «не злится»? — переспросил он.
— Ну она говорит, что ты хороший, только уставший от жизни, — Артемка пожал плечами. — Что тебе тяжело.
Деревьяшкин почувствовал, как кровь приливает к лицу.
— И что, часто вы… обсуждаете меня?
— Иногда, — Артемка снова взялся за клей. — Когда я спрашиваю. Или когда грустно, что тебя долго нет. Мама всегда говорит, что ты на важной работе. Что без тебя у нас не будет денег на всякие расходы.
— Значит, так и говорит? — Деревьяшкин потер подбородок. — А этот… Михаил твой… он что говорит?
Артемка на секунду замялся.
— Он… он тоже говорит, что ты молодец. Что мало кто так работает. Просто…
— Просто что? — Деревьяшкин подался вперед.
— Просто он считает, что ты мог бы чаще звонить, — выпалил Артемка. — Он говорит, что даже с буровой можно найти время раз в день позвонить сыну.
Деревьяшкин почувствовал, как позвоночник деревенеет. Очкарик еще и поучает его, как отцом быть?
— А сам-то он, значит, идеальный? — процедил он сквозь зубы.
— Нет, — Артемка покачал головой. — Он тоже ошибается. Он обещал нас в аквапарк свозить и забыл. Я целый день ждал. И еще он вспыльчивый. Один раз на маму накричал.
Деревьяшкин моргнул. Ему вдруг стало трудно дышать.
— Как это… накричал?
— Ну они спорили о чем-то, и он стал кричать. Я из своей комнаты слышал, — Артемка нахмурился. — Потом он извинялся и цветы принес. Но все равно, кричать нехорошо. Ты никогда не кричал на маму.
Деревьяшкин хотел возразить, что еще как кричал, и не только — бывало, посуду бил. Но осекся. Это было давно. Артемка, наверное, не помнит.
— И часто он… бывает у вас дома? — спросил Деревьяшкин, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
Артемка пожал плечами: — Раньше редко. А теперь чаще. Иногда даже ночевать остается.
Что-то оборвалось внутри. Деревьяшкин почувствовал, как ладони сами собой сжимаются в кулаки.
— Слушай, так они что, типа… вместе? — выдавил он.
Артемка поднял глаза — недоуменные, чистые: — Ну да. А ты не знал? Мы думали, ты в курсе. Они уже полгода встречаются.
Деревьяшкин с трудом сглотнул ком в горле.
— И как тебе… это?
— Нормально, — Артемка снова вернулся к макету. — Мама веселее стала. И мне помогает с уроками, когда Миша занят. А то раньше все время уставшая была.
Деревьяшкин смотрел на склоненную голову сына и не знал, что чувствовать. Злость? Обиду? Ревность? Всего понемногу, наверное.
— А ты… ты не против, что он тут… в твоей жизни?
Артемка поднял голову: — Я бы хотел, чтоб ты был чаще. Но ты не можешь. А мне иногда нужен… ну, кто-то взрослый. Мужчина. Который может объяснить… всякое.
— Какое всякое? — Деревьяшкин напрягся.
— Ну, про уроки, про мальчишек в школе, про разное, — Артемка замялся. — Про девчонок даже… Я ж не могу маму спрашивать! А когда ты звонишь, ты всегда торопишься.
Деревьяшкин прикрыл глаза. Ну конечно. У Артемки наверняка уже начинается тот возраст, когда отец нужен не только на день рождения с подарком, а каждый день. С советом, с разговором по душам.
— Слушай, а хочешь, — вдруг сказал он, — я завтра с тобой в школу пойду? В смысле, встречу тебя? Погуляем, мороженое поедим. Посидим, поговорим.
Артемка просиял: — Хочу! А можно еще с тобой в кино? На «Черепашек-ниндзя»?
— Конечно, — кивнул Деревьяшкин. — Кино, мороженое, все дела. Потом поедим где-нибудь. Что любишь?
— Пиццу! — выпалил Артемка. — С грибами! Мама редко разрешает.
— Значит, пицца с грибами, — Деревьяшкин почувствовал, как что-то теплое разливается в груди. — А потом… потом домой. Ко мне, если хочешь. Посмотришь, как я живу. Правда, там не очень… спартанская обстановка.
— Круто! — Артемка подпрыгнул на месте. — Настоящий мужской вечер! Без девчонок! И без Михал Андреича!
Деревьяшкин хотел что-то язвительное сказать про очкарика, но вместо этого только кивнул.
— Нет, ты что! Это же полный отстой! — Артемка аж подпрыгивал на диване. — Какой нормальный человек будет смотреть кино про единорогов?
— Ну не знаю, — Деревьяшкин пожал плечами. — Твоя мама любила всякое такое.
— Мама — другое дело, — отмахнулся Артемка, запихивая в рот очередной кусок пиццы. — Она девчонка. А мы пацаны. Нам боевики подавай!
Деревьяшкин улыбнулся. Сидеть вот так, рядом с сыном, есть пиццу и обсуждать кино — это было странно. И одновременно так правильно, как ничто другое в его жизни.
— Пап, а можно вопрос? — вдруг сказал Артемка, вытирая губы салфеткой.
— Конечно, — кивнул Деревьяшкин. — Любой.
— А ты когда-нибудь хотел… ну… снова жить с нами? В смысле, с мамой… и со мной?
