Заходящее солнце делало стены гостиной комнаты оранжево-тёплыми, будто в камине горел огонь. Но на улице ещё стояли последние дни бабьего лета, в доме ещё не топили, и настроение у Вареньки, девушки на выданье, было романтичным.
К ней наведывались студенты института, один служащий почтового управления, но более всех был любезен Степан, студент, будущий литератор, который трогал её сердце чтением стихов, особенно любовных.
— Вы эти стишки сами пишете или чужие читаете? – интересовалась Варя, улыбаясь.
— Пока не пишу-с, но как будущий поэт, уже упражняюсь… — скромно отвечал студент.
— Отчего же не почитаете своего сочинения? – снова спрашивала Варя, желая услышать признаний от Степана в стихах.
— Не смею пока что…- краснел студент, — но обязательно посвящу вам первой, если таковое случиться…
Варя вздыхала и отворачивалась. А потом вдруг объявляла:
— А меня кататься на лодке на озере, что в парке, Василий Дмитрич приглашал… Как думаете, там не страшно, не может ли лодка перевернуться?
Она делала испуганное личико, которое становилось от её наигранной наивности ещё более милым, а потом хохотала.
Степан тоже облегчённо смеялся и грозил ей пальцем:
— Ни в коем случае нельзя теперь кататься. Уже холодно, лодка может перевернуться и, не дай Бог, болезнь, простуда… Нет, ни в коем случае.
Они веселились, выдумывая разные страшные истории, и к концу вечера Варя садилась за чай, приглашая с собой своего постоянного приятеля, а он, выпив чая с печеньем или пирогами, начинал читать стихи, поглядывая то в окно, то на себя в зеркало.
— И сколько он будет ходить к тебе, этот студенчишка? — недоумевала мать, — тебе не пятнадцать лет, Варя. Хватит веселиться, словно ты ребёнок. Пора думать о замужестве. А он – так, для времяпровождения, не более.
— Ну, да, — соглашалась Варя, — мне уже двадцать, и я хочу замуж. Но он такой милый, смешной… Если он сделает мне предложение – я соглашусь.
— Да ты с ума сошла! – Прасковья Ильинична всплеснула руками, — а на что вы жить будете? Был бы твой папенька живой, он бы таких женихов со двора мигом прогнал, да и меня бы не похвалил за такую о тебе заботу. Всем бы досталось. А я потакаю твоим глупым прихотям!
Прасковья Ильинична вытирала глаза кружевным платочком, но Варя знала, что мать больше делает вид, что расстроена, чтобы растрогать её.
— Я подумаю над этим, — Варя обнимала мать, — но пусть Степан ходит. Он давно у нас. И я к нему привыкла.
— Да, но другие кавалеры уходят, видя ваши смешки и стишки…Ты сама не подавай вида, что занята кем-то. Будь благоразумнее. Иначе не выбрать достойного жениха, — наставляла мать, — или я позову сваху.
— Нет, не хочу пока замуж. Пусть всё будет как есть. А Степан, по-твоему, совсем плох для семьи? – всё же спросила Варя, вздыхая.
— Да такие никогда не женятся. У него ветер и в голове, и в кармане… А как я тебя за такого отдам? Чтобы ты потом всю жизнь меня корила? – запротестовала мать, — так что лучше расстанься с ним сейчас, чтобы не волновать понапрасну своё сердце…
С каждым визитом Варя всё внимательнее смотрела на Степу. А он принимал её внимание, как похвалу своим остротам, чтению басен и стихов.
— И ни одного мне комплимента или слова о любви… — сказала вечером матери Варя, — похоже мама, вы как всегда правы.
— И сколько он к нам уже ходит? Два года! Вы знакомы два года! Это большой срок для ухаживаний. Да дело даже не в этом, а в том, что он и не собирается тебе делать предложение.
— Наверное, — всхлипнула Варя, — тогда зачем же эта вся дружба? Стихи? Веселье? Он только красуется передо мной и проводит приятно время?
— Ест, и чай пьёт в приличном дамском обществе, — добавила мать, а тебе надо жизнь устраивать, доченька. И найти доброго и надёжного мужа.
Прошло более двух месяцев. Варя болела, хандрила, долго не выходила из дома, и никого не принимала.
Но уже в декабре, в долгожданную встречу в парке со Степаном Варя пустила в ход всё своё обаяние. Она взяла его под руку, стала расспрашивать о дальнейших планах.
— А что ваша учёба, Степан Семёнович? Или вы на службу ходите, а про учёбу забыли?
— На службе я достойный человек, а вольным слушателем записан, так это для души, — стал пояснять Стёпа, — но мне, видите ли, мой литературный талант не мешает и смотреть выше всяких там стишков или эпиграмм и басен. Я намереваюсь теперь перейти на юридические курсы. Юриспруденция нынче цениться гораздо более выше, чем литература…
— Как же так? И вы не станете сдавать экзамены? Два года посещений и всё просто так? – удивилась Варя, — как быстро меняются ваши интересы…
— Да, я недавно совсем открыл для себя законы. Быть юристом, а в частности, адвокатом – это выбор достойных людей… А пока я только писарь при юридической конторе. Но вникать в суть того, что пишешь, это тоже нужен здравый ум и память, — с восторгом говорил Степан.
— И вы станете учиться на адвоката? – спросила Варя, — так, когда же это будет, что вы станете настоящим юристом?
— Время покажет. Я пока только намереваюсь, но мне кажется, что мой литературный интерес меня тоже не отпускает, хотя, как можно? Подумайте: лирика – это свобода! Это ветер, птица в облаках! А законы – ограничения, терпение, наказание, наконец…
Какие разные стихии! Сколько знаний умещается в каждой науке, и как сложно её объять! – Степан говорил восторженно и громко, жестикулируя руками перед смущённой Варенькой.
— Сложно вы так говорите. И непонятно, что вам более нужно в этой жизни, что вы любите, Стёпа, и к чему ваша душа расположена… — Варенька была раздосадована.
Она попросила проводить её домой по причине головной боли.
Степан остался доволен собой, этой прогулкой и своей декламацией, и поклонившись Варе у ворот, удалился.
— Что с тобой, доченька? Ты расстроена? – мать встретила Варю в прихожей.
— Ветрено сегодня на улице, мама, и я чуть продрогла, сегодня и снег, и слякоть, всё одновременно, — ответила Варя и удалилась в свою комнату.
Она сказала, что хочет пораньше ложиться спать, и умывшись, легла, но долго не засыпала, а плакала, потому что розовые мечты её относительно Степана и его любви к ней уже испарились. Конечно, она была влюблена в него какое-то время, и ждала от него знаков внимания, но молодой студент никогда напрямую не затрагивал тему их отношений, не изъяснялся в любви, как иногда торопливо это делают поверхностные любвеобильные ухажёры.
Но именно его неспешность в признаниях, его дружба и позволили Вареньке увидеть что-то большее в их отношениях, а теперь оказывалось, что она их придумала. Степан просто привык приходить сюда, к ней как к другу, как к слушателю своих размышлений, стихов и просто новостей.
На следующее утро мать внимательно посмотрела на дочку.
— Я пригласила к нам на обед в субботу нашего соседа, Егора Ивановича. Тот, у которого лавка на первом этаже.
— Да? А зачем? – равнодушно спросила Варя, — он дает нам кредиты?
— Нет, он хочет поздравить тебя с именинами. Ты забыла, что у тебя в субботу именины, Варюша? И я пригласила немного гостей, чтобы порадовать тебя. А то ты последнее время совсем не в настроении, душа моя. Не отказывай нашим гостям во внимании, будь ласкова со всеми. Прошу тебя, ради меня, — мать поцеловала Варю в лоб, — по этому случаю ты наденешь своё новое платье, а на него я купила тебе свежий воротничок. Глянь какой нежный, воздушный…
Мать приложила Варе на плечи новый кружевной воротничок и девушка улыбнулась.
— Ну, вот и хорошо. Ты совершенно очаровательна, когда улыбаешься, Варя.
В субботу прошло всё чудесно. Были Варины две тётушки, соседи и сам Егор Иванович, торговец, вдовец сорока лет, которого так обхаживала Прасковья Ильинична.
Егор Иванович говорил о торге, о закупленных им чудесных тканях, особенно английской шерсти, которая хорошо продаётся.
Он смотрел на Варю, а та, радушно улыбаясь, как просила её мать, слушала его, кивала, и сама наливала чая.
Подарки от родных были скромными: шкатулки, открытки с надписями, духи и наборы для вышивания. Кланяясь в прихожей, Егор Иванович сказал Вареньке:
— Милости прошу завтра вас, Варвара Игнатьевна, за подарочком моим скромным. Я давеча уже говорил вашей матушке, что любой отрез вам на платье подарить намерен, и выбор будет только за вами…
Он поклонился на благодарность Вари и ушёл.
Прасковья Ильинична обняла дочь.
— Что это значит, мама? – спросила Варя.
— А то и значит, что ты подумала. Замуж надо за него идти. Ни в чём нуждаться не будешь, он человек слова и дела. Детей ему нарожаешь, как сыр в масле кататься будешь. А о любви глупой надуманной к студентам забудь. Вот кого боготвори – настоящего мужа. Понравилась ты ему. Да и как не понравиться? Он давно на тебя смотрит. Я заметила. Вот и думаю, что лучшего тебе мужа не сыскать. Доченька… Послушай меня. И будь с ним ласкова…
Прошла неделя… Снег укутал землю, успокоились ветра, стало в городе даже тише, лишь поскрипывали шаги на снежных дорожках, и позванивали бубенцы на дугах за окном.
Степан тронул колокольчик на дверях Вариного дома. Он привычно торопился к её чаю, разговорам, теплым печам.
— Кого вам? – сердито спросила Полина, прислуга хозяйки.
— Как это кого? Не узнаёшь ты меня, что ли? К Варваре Игнатьевне я. Доложи.
— Не велено пускать никого, — ответила Полина серьёзно.
— Что так? Здорова ли молодая хозяйка? – поинтересовался Степан.
— Ещё как здорова! – не удержалась от улыбки Полина, — к свадьбе готовимся!
— К свадьбе? – не понял сразу Степан, — к какой свадьбе?
— Варвара Игнатьевна замуж выходят… Вот к какой. А вас велено не пущать…
Поля захлопнула дверь. Степан минуту стоял под дверью, соображая, не пьяна ли Полина, не шутит ли она, и что в самом деле происходит. Но потом он медленно пошёл по дороге.
А через неделю услышал колокольные звоны и увидел у церкви свадебную толпу, среди которой безошибочно узнал издали Вареньку в наряде невесты.
Видел он Варю теперь редко. При встрече кланялся. Она слегка кивала ему тоже в ответ и тут же отворачивалась. Варя очень изменилась. Нарядная, немного чопорная, в украшениях, всегда с сопровождающей её девушкой-прислугой, на своём тарантасе.
Варя была счастлива замужем. Она уважала мужа, который в ней души не чаял. Родила она ему троих сыновей, и была хорошей хозяйкой, доброй женой и ласковой матерью.
А прошлые свои девичьи мечтания Варенька и забыла вспоминать. Мало ли чего не вздумается в юности? А жить надо по Божьим законам: в любви и вере.
Степан не женился вовсе, как и пророчила Прасковья Ильинична. Он так и служил долгие годы писарем, а его фантазии литературные, а потом юридические, так и остались «мыльными пузырями», как говорила мать Вареньке.
С годами он ссутулился от писанины, одет был всегда скромно, и похоже, носил одно пальто все сезоны. Он кланялся своей бывшей знакомой Варваре Игнатьевне, когда встречал её в городе. А она и не каждый раз и замечала его в толпе, да и забыла уже то беспечное, давно прошедшее время, так как нынешняя её жизнь заняла всё её внимание, силы и сердечную теплоту для семьи, в которой она была хозяйкой.
