никитаПенсионер Марк страшно обрадовался, когда случайно прочитал в интернете заметку о том, что дирижёр по фамилии Руфин в тяжёлом состоянии лежит в одной из московских больниц. Обрадовался, и тут же испугался. Рад он был потому, что написали о его старом друге, а испугался, потому что новость была очень нехорошей.
Марк давно хотел увидеть Евгения Наумовича, с которым они когда-то играли в одном симфоническом оркестре. Но дело было в том, что Руфин в девяностые годы эмигрировал на свою историческую родину, чтобы там продолжить своё великое служение искусству. А Марк, напротив, в это же самое время спрятал свою драгоценную скрипку на антресоли, и занялся обычным торговым бизнесом. Потому что его супруга родила ему четверых прекрасных кудрявых мальчиков, которые оказались такими прожорливым, что отцу стало не до музыки.
Теперь Марк давно забыл о том тяжёлом времени. Он забыл и о музыке, потому что купался в детях и во внуках, и ему этого вполне хватало. Он был очень счастлив своей большой семьёй.
Услышав же про болезнь старого друга, он быстро собрался, и помчался в указанную больницу.
Через час он уже входил в обычную общую палату, где лежало три пожилых человека.
Марк, кое-как узнав постаревшее лицо друга, бросился к нему обниматься.
— Евгений! Здравствуй! Неужели это, правда, ты?!
— Марк? — Дирижёр был поражен неожиданному появлению в палате бывшего скрипача. — Почему ты здесь? Ты зачем пришёл?..
А пенсионер продолжал тискать лежащее, обессилевшее от болезни, тело друга, и слезы радости потекли по его лицу.
— Как — зачем?.. Евгений… Как я рад тебя видеть… А помнишь, как мы с тобой?.. Помнишь?
— Помню, помню… — не очень довольно проворчал дирижер, пытаясь освободиться от крепких объятий. — Всё, хватит, отпусти… Мне же больно…
— Больно? — Марк, наконец-то, опомнился, успокоился, и сел рядом с больным на его кровать. — Извини, друг… Ну, рассказывай. Что ты? Как ты? Почему ты приехал лечиться сюда, в нашу страну?
— Ну, как почему? — Евгений пожал плечами, и отвёл глаза в сторону. — Потому что…
— Неужели там дороже? — удивился Марк.
— Не в этом дело. Просто, одиноко мне там… Тошно…
— Как это — одиноко? — Марк даже рот открыл от неожиданности. — У тебя же супруга есть. Вы же вместе с ней, того… Сбежали… А слухи ещё были, что дочка у тебя там родилась. Талантливая, вся в тебя. Вроде, по твоим стопам она пошла. Тоже на скрипочке играла.
— Играла, да не доиграла…
— Что это значит? – испугался Марк, и неуверенно прошептал: — Неужели она умерла?
— Да нет, что ты! Просто, плюнула моя дочь на музыку. Предала искусство. А я…
— А ты не стерпел её предательства, да? — закивал понятливый Марк. — Ты же у нас один был в оркестре такой… Типа, служение искусству превыше всего… Помню, помню, как же… И чего дочка теперь? Где она?
— Не знаю, — простонал с обидой в голосе Евгений. — Она когда дома заявила мне, что хочет бросить мой оркестр, я психанул, и указал ей на порог. А жена, тоже, психанула, но уже на меня, и ушла вместе с дочкой. Обе они меня бросили… Укатили они, понимаешь?.. Совсем. Переехали в другой город, чтобы быть подальше. И с той поры мы — как чужие…
— Вон как у тебя… — вздохнул тяжело Марк. — Значит, ты теперь, один… Ну, ничего, друг, в жизни всякое бывает. Не отчаивайся. Вот, подлечишься, вернёшься туда, к себе на новую родину, и… Снова станешь служить этому искусству… На свете должны быть такие люди, как ты… Иначе без них искусство загнётся…
— Да нет, Марк, я теперь уже, всё… Отслужился… — с тоской признался дирижёр. — Меня уже давно из оркестра — того… Попросили и рассчитали… Я теперь никому там не нужен. Ни дочке с женой, ни искусству. Вот, думаю, снова сюда перебираться…
— Сюда, это куда?
— Ну, сюда… Я слышал, в Подмосковье где-то есть пансионат, где творческие престарелые люди на полном попечительстве живут. У меня пенсия хорошая, я оплатить такое смогу…
— Что? — Марк замер, потому что не поверил своим ушам. — Ты что, хочешь в дом престарелых? Сам?
— А куда мне ещё деваться? Я же больной. У меня каких только болезней нет…
— Да погоди ты со своими болезнями! — воскликнул возмущённый Марк. — Ты же дирижёр! Музыкант с именем! И у тебя дочь есть. Может, у неё и у самой дети уже. Твои внуки.
— Не может, а точно есть, — опять простонал Евгений. — Только я их никогда не видел.
— Так почему ты их не найдешь? Почему не покаешься? Они же люди! Они поймут!
— Что они поймут? — Евгений стал мрачным как ночь. — Что я — сумасшедший дирижёр — оджнажды сам отказался от дочери ради какого-то там искусства? Это они давно уже поняли. И вряд ли простят.
— Простят! — горячо воскликнул Марк. — Если они хорошие люди — ещё как простят!
— А я бы не простил… — тихим голосом произнёс Евгений. — И поэтому, мне лучше жить в доме для умирающих стариков, нежели…
Бывший дирижер вдруг замолчал, и по его щеке потекла одна единственная слеза.
— Да… — пробормотал растерянно Марк. — Вот тебе и беззаветное служение искусству…
— А у тебя внуки есть? — вдруг глухим голосом спросил бывший дирижёр.
— Есть.
— Много?
— Девять… Пять мальчиков и четыре девочки…
— И ты с ними видишься?
— Я ими живу, — заулыбался Марк, а дирижёр стал ещё мрачнее.
Когда они прощались, Марк пообещал Евгению, что будет заходить к нему в больницу, и даже поможет найти приличный пансионат для творческих пожилых людей.
Но когда он пришёл к другу через два дня опять, Марку сказали, что бывший дирижёр попросил перевести его в другую больницу. А в какую — про это Руфин потребовал никому не сообщать. Ни единому человеку на свете.