Запах свежей краски и мебельного лака… Для кого-то это просто запах ремонта, а для Ирины это был запах счастья. Настоящего, выстраданного, долгожданного. Она стояла посреди их новой гостиной, залитой мягким вечерним светом, и не могла надышаться. Шесть месяцев пыли, грязи, жизни на коробках. Все сбережения, до последней копейки. Все отпуска и выходные, потраченные не на море, а на выбор обоев и ламината. И вот, наконец, всё закончилось.
Их квартира, их старенькая двушка, преобразилась до неузнаваемости. Светлые стены цвета топлёного молока, на которых играли блики от нового торшера. Гладкий, прохладный пол, по которому хотелось ходить босиком. А в центре комнаты – его величество, новый диван. Огромный, велюровый, глубокого серого цвета. Ирина выбирала его три месяца. Она знала о диванах всё: о плотности наполнителя, о качестве обивки, о надёжности механизма. Этот диван был не просто мебелью. Он был символом. Символом того, что они с Андреем, наконец, могут себе позволить не просто жить, а жить хорошо. Уютно. Красиво.
Андрей подошёл сзади и обнял её за плечи.
Ну что, хозяйка? Нравится твоё королевство?
Не то слово, – выдохнула она, прижимаясь к нему. – Андрюш, я до сих пор поверить не могу. Это правда наше?
Он рассмеялся, поцеловал её в макушку.
Наше, Ириша, наше. Заслужили.
И в этот самый момент, идеальный, как картинка из журнала, зазвонил телефон Андрея. Он глянул на экран, и лицо его неуловимо изменилось. Ирина знала этот взгляд. Смесь досады, беспокойства и застарелого чувства вины. На экране светилось одно слово: «Димка».
Младший брат. Вечный двигатель проблем в жизни Андрея.
Да, Дим, привет.
Андрей слушал, хмурился, кивал. Ирина, не сговариваясь, отошла к окну, давая понять, что не хочет участвовать в этом, но всем своим существом прислушиваясь к разговору.
Уволили?.. Как уволили?.. Понятно… И со съемной тоже?.. Понятно.
Слово «понятно» звучало всё глуше и безнадёжнее. Ирина уже знала, что будет дальше. Она проживала этот сценарий десятки раз. Димка в очередной раз что-то натворил, и теперь старший брат должен был его спасать.
Андрей положил трубку и виновато посмотрел на жену.
Ир, тут такое дело…
Даже не начинай, – тихо, но твёрдо сказала она. – Андрей, пожалуйста. Не сейчас. Мы только-только…
Ириш, ему некуда идти. Вообще. Его с работы выгнали за прогулы, а хозяйка квартиры тут же выставила за порог. Он на вокзале сидит с сумкой. Ну не оставлю же я брата на улице?
А почему нет? – её голос стал жёстче. – Ему тридцать восемь лет, Андрей! Не восемнадцать! Может, если он хоть раз посидит на вокзале, то в голове что-то щёлкнет?
Но она видела по его лицу, что это бесполезно. Гиперответственность старшего брата, которую вбивали в него с детства, была сильнее любых логических доводов.
Всего на пару недель, Ир! – взмолился он. – Пока работу не найдёт. Я с ним поговорю. Строго. Он будет тише воды, ниже травы. Честное слово!
Ирина смотрела на него, на их новый диван, на стены, которые ещё пахли краской, и чувствовала, как её выстраданное счастье начинает трескаться, ещё даже не успев застыть.
Хорошо, – сдалась она. Голос был чужим и уставшим. – Но у меня условие. Одно. Никаких друзей. Никакого алкоголя в доме. Это не обсуждается. Нарушит – в тот же день за дверь. Ты меня понял?
Понял, Ириша, понял! Спасибо тебе! Ты у меня самая лучшая!
Он бросился её обнимать, но она стояла, как деревянная. Она знала, что впускает в свою новую, чистую, пахнущую краской крепость не просто родственника. Она впускала хаос.
«Пара недель» превратилась в месяц. Потом пошёл второй. Дмитрий работу не искал. Он объяснял это «творческим выгоранием», «депрессией» и «необходимостью переосмыслить свой жизненный путь». На деле же это «переосмысление» заключалось в круглосуточном просмотре сериалов на их новом диване, горе крошек на полу и вечном запахе чего-то съестного.
Ирина чувствовала себя чужой. Она приходила с работы в свой дом и видела на своём диване развалившегося деверя, который лениво махал ей рукой и просил сделать ему чаю. Она молча убирала за ним грязные чашки, стирала его носки, готовила ему ужины. Она превратилась в бесплатную прислугу в квартире, на которую заработала собственным горбом.
Напряжение между ней и Андреем росло с каждым днём.
Андрей, он собирается что-то делать? – спрашивала она вечерами, когда Дмитрий закрывался в выделенной ему комнате.
Ир, ну потерпи ещё немного. Ему тяжело. Надо войти в положение.
А в моё положение кто войдёт?! – срывалась она. – Я прихожу домой и не хочу сюда идти! Я ненавижу этот диван, потому что он вечно на нём лежит! Я ненавижу эту кухню, потому что она вечно завалена его объедками!
Андрей вздыхал, отводил глаза, обещал «завтра же поговорить». Он говорил. Дмитрий виновато кивал, обещал исправиться, и на следующий день всё начиналось сначала.
Андрей разрывался. Он видел, что жена на пределе. Но и выгнать брата не мог. Что-то внутри, какая-то старая детская программа не позволяла ему это сделать.
Спасением стали выходные. Их друзья позвали на дачу. С ночёвкой.
Поедем, Ириш? – спросил Андрей с надеждой. – Отдохнём, развеемся. Шашлыки, баня…
Ирина согласилась сразу. Два дня. Два дня без необходимости видеть кислое лицо Дмитрия и убирать за ним. Это было похоже на отпуск.
Перед отъездом Андрей провёл с братом последнюю «воспитательную беседу».
Дим, мы уезжаем до вечера воскресенья. Веди себя прилично. Чтобы всё было тихо. Понял?
Да понял я, понял, братан, – лениво отмахнулся Дмитрий. – Не маленький. Езжайте, отдыхайте.
Они уехали. И эти сутки на даче были глотком свежего воздуха. Ирина смеялась, оттаяла, снова стала той женщиной, в которую Андрей когда-то влюбился. Они сидели вечером у костра, и ему казалось, что всё ещё можно исправить. Что они вернутся, он в последний раз поговорит с Димкой, даст ему денег на съем комнаты и всё наладится.
Они решили вернуться пораньше, в обед воскресенья, чтобы успеть отдохнуть перед рабочей неделей. Подъехали к дому в прекрасном настроении. Андрей даже насвистывал что-то.
Он открыл дверь своим ключом и замер.
В нос ударил густой, тошнотворный запах. Смесь перегара, дешёвого табака и прокисшей еды. Этот запах был осквернением. Он пачкал их чистый, пахнущий краской мир.
Ирина оттолкнула его и шагнула в квартиру.
То, что они увидели, было хуже любого фильма-катастрофы. Гостиная, их святая святых, была похожа на поле битвы после пирушки орков. Повсюду валялись пустые бутылки, упаковки от чипсов. На новом светлом ламинате были липкие лужи от пролитого пива. Белые стены в нескольких местах были заляпаны чем-то тёмным, похожим на кетчуп.
Но это было не самое страшное.
Ирина медленно подошла к дивану. К её дивану. На сером, бархатистом велюре, прямо по центру, чернел уродливый шрам. Прожжённая дыра от сигареты, окружённая ореолом подпалин.
В квартире стояла мёртвая тишина. Только из комнаты Дмитрия доносился богатырский храп.
Ирина стояла и смотрела на эту дыру. Она не плакала. Она не кричала. Она просто смотрела. Андрей шагнул к ней, хотел что-то сказать, дотронуться.
Не трогай меня, – прошептала она.
А потом она повернулась. Её лицо было белым, как новые обои. А глаза… В её глазах не было слёз. Там полыхал ледяной, уничтожающий огонь. Она посмотрела сквозь Андрея, на дверь в комнату, откуда доносился храп, потом снова на него. И её прорвало.
Вы что натворили! – её крик был похож на удар хлыста. Он заставил Андрея вздрогнуть. – Мы в этот ремонт столько вбухали! Всю душу! Все деньги! Чтобы ты, – она ткнула пальцем в сторону комнаты брата, – и ты! – палец упёрся в грудь Андрея, – всё это уничтожили за одну ночь?!
Она задыхалась от ярости.
Я вас ненавижу! Обоих! Чтобы вас сегодня же не было! Слышишь?! Вас!
Последнее слово она выкрикнула ему в лицо. И в этом «вас» было всё. Она поставила его в один ряд с его безответственным братом. Она выгоняла их обоих. Из своей жизни. Из своего дома.
Мир Андрея сузился до одной точки – до искажённого яростью и болью лица жены. В этот момент что-то, что держало его в плену долгие годы – чувство вины перед братом, привычка быть «старшим», ответственным – с треском сломалось. Он вдруг с оглушительной ясностью увидел, что стоит на краю пропасти. Ещё один шаг, ещё одно слово в защиту Димки – и он потеряет всё. Жену. Дом. Семью.
Он посмотрел на прожжённый диван, на липкий пол, на лицо Ирины, по которому катились злые слёзы. И впервые в жизни он не почувствовал жалости к брату. Он почувствовал холодную, трезвую ярость.
Не говоря ни слова Ирине, он развернулся и решительно пошёл к комнате Дмитрия. Он распахнул дверь. Димка спал, раскинувшись на кровати, и блаженно улыбался во сне. Андрей схватил его за плечо и грубо тряхнул.
Вставай.
Дмитрий что-то промычал, попытался отмахнуться.
Андрей, отвали, дай поспать…
Я сказал, вставай! – голос Андрея был тихим, но в нём звенела сталь, которую не слышал никто и никогда, а сам Дмитрий – и подавно.
Димка сел на кровати, протирая глаза.
Ты чего, братан? Что случилось?
Андрей молча указал на дверь.
Собирай вещи. У тебя десять минут.
Дмитрий ошарашенно посмотрел на него.
В смысле? Ты чего? Куда я пойду?
Куда хочешь. На вокзал. К друзьям, с которыми ты вчера тут всё громил. Мне всё равно. Собирай вещи.
Да ты с ума сошёл! – начал заводиться Димка. – Это Ирка твоя напела? Я так и знал!
Замолчи, – отрезал Андрей. – Просто замолчи. Ты живёшь в моём доме. Вернее, жил. Ты нарушил все обещания. Ты наплевал на мою жену, на меня, на всё. Всё. Лавочка закрыта. Собирайся.
Взгляд Андрея был таким, что Дмитрий понял – спорить бесполезно. Это был не его привычный мягкотелый брат-размазня. Это был чужой, жёсткий человек. Он начал торопливо, со злостью швырять свои вещи в сумку.
Андрей вышел в коридор. Ирина стояла там же, прислонившись к стене, и смотрела на него. Он подошёл к ней, достал из кошелька несколько купюр.
На хостел, – сказал он, когда Дмитрий вышел из комнаты с сумкой. Он сунул деньги брату в карман. – И вот ещё что. Ты вернёшь деньги за диван и за ремонт. Найдёшь работу и вернёшь. До копейки. Теперь сам.
Дмитрий злобно зыркнул на него, на Ирину, и, ничего не сказав, вышел за дверь. Хлопнул замок.
В квартире повисла тишина. Тяжёлая, пропитанная запахом погрома. Они остались вдвоём посреди руин их мечты. Андрей посмотрел на Ирину. Она плакала. Но это были уже другие слёзы. Тихие слёзы усталости и опустошения.
Он не стал просить прощения. Слова сейчас были дешёвыми и бессмысленными. Он молча прошёл на кухню, взял большой мешок для мусора и вернулся в гостиную. На глазах у ошеломлённой Ирины он опустился на колени и начал собирать в мешок пустые бутылки и окурки.
Он работал молча, методично. Собрал мусор. Нашёл тряпку, начал оттирать липкие пятна с пола. Его спина, согнутая над этим уродством, говорила больше любых слов.
Когда он поднял голову, Ирина стояла рядом. Она протягивала ему второй мешок для мусора.
Я всё исправлю, Ир, – сказал он тихо, глядя ей в глаза. – Всё починю. И я больше никогда… Никогда не поставлю его или кого-то ещё выше нас. Выше нашей семьи. Я выбрал.
Ирина смотрела на него долго-долго. Она видела не оправдывающегося мальчика, а взрослого мужчину, который только что принял самое важное решение в своей жизни. Она видела своего мужа.
Ремонт придётся переделывать. На это уйдут время и деньги. Но сейчас, стоя посреди этого разгрома, они оба понимали, что чинят нечто гораздо более важное, чем прожжённый диван и испачканные стены. Они начинали чинить свой брак. И запах свежей краски, который, казалось, был навсегда вытеснен перегаром, едва уловимо, но всё же возвращался.
