Я замерла с подносом в руках, когда услышала эти слова. Семейный ужин, который я так тщательно готовила весь день, внезапно превратился в сцену унижения.
«Вы кто такая?» — гостья окинула меня взглядом. «Наша домработница,» — без тени сомнения отрезала свекровь.
Подруга свекрови, пришедшая на ужин, оценивающе осмотрела меня с ног до головы. Я почувствовала, как внутри всё сжалось. Три года брака, и вот кто я для них.
«Как удобно иметь помощницу в доме,» — кивнула гостья.
«Особенно когда живёшь на нашей жилплощади,» — многозначительно добавила свекровь, хотя прекрасно знала, что квартиру мы с мужем выплачиваем в ипотеку сами.
Муж Андрей сидел, уткнувшись в телефон, делая вид, что не слышит. Всегда так — лишь бы не конфликтовать с матерью.
— Простите, но я жена Андрея, — тихо проговорила я.
— Да-да, конечно, — отмахнулась свекровь. — Но ведь ты всё равно дома большую часть времени. А мы с Людмилой Павловной подумали, что тебе не помешало бы вносить больший вклад в семейный бюджет.
Это было уже слишком. Три месяца назад я потеряла работу и теперь активно искала новую, параллельно подрабатывая фрилансом. Каждую копейку отдавала на ипотеку.
— Ты же не против, если Людмила Павловна поживёт у вас пару недель? — внезапно выпалила свекровь. — Её квартиру затопили соседи.
Андрей наконец оторвался от телефона: — Мам, мы ведь не обсуждали это.
— А что обсуждать? У вас трёхкомнатная квартира, места много.
— Квартира, которую мы выплачиваем, — я поставила поднос на стол так резко, что бокалы звякнули. — И в которой, кстати, вы проводите больше времени, чем в своей собственной.
— Неблагодарная! — свекровь побагровела. — Мы вам с первым взносом помогли!
— Который вы требуете вернуть каждый месяц с процентами, — тихо произнесла я. — Вместе с ипотекой это половина нашего дохода.
Наступила тишина. Гостья неловко кашлянула.
— Андрей, — я повернулась к мужу, — или ты сейчас объяснишь, что я не прислуга, или я ухожу.
Он выглядел растерянным, зажатым между двух огней.
— Мам, не перегибай. Катя — моя жена, а не домработница.
— Но она даже не работает! — всплеснула руками свекровь.
— Зато готовит ужин, который вы сейчас едите, — Андрей наконец-то посмотрел матери в глаза. — И никто здесь жить не будет без нашего общего согласия.
В тот вечер я впервые за три года увидела, как муж выбрал мою сторону. А свекровь, забрав подругу, громко хлопнула дверью, пообещав, что мы пожалеем об этом неуважении. Особенно когда придёт время платить следующий взнос.
Андрей обнял меня после их ухода: — Прости. Я всё решу с этими деньгами. Мы справимся.
Я кивнула, но внутренне понимала: настоящая война только начинается.
Мама всегда говорила мне: «Выходя замуж, присмотрись к свекрови». А я думала — какая разница? Я же выхожу за Андрея, а не за его мать. Ошибочка вышла. Колоссальная.
Вера Николаевна не была злой женщиной. Просто чрезмерно властной. И убеждённой в собственной правоте. Такие люди опаснее открытых тиранов — они убивают медленно, с любовью. «Я же хочу как лучше». И ведь реально хотят!
Первые признаки я заметила ещё до свадьбы.
Андрей не мог принять ни одного решения без консультации с мамой. Куда поехать в отпуск? Давай спросим маму. Какой костюм купить? Мама считает, что тёмно-синий практичнее. Какие шторы повесить? О, мама знает отличный магазин.
Но влюблённость застилала глаза. Видела я только Андрея — доброго, заботливого, надёжного. Как скала. И то, что эта «скала» превращалась в желе рядом с мамочкой, я предпочитала не замечать.
После свадьбы мы сняли квартиру.
Тесновато, зато своё гнёздышко. Счастье длилось ровно три месяца — пока Вера Николаевна не стала намекать, что неплохо бы задуматься о собственном жилье. «Я, конечно, могу помочь с первым взносом…»
И вот так, незаметно для себя, мы оказались владельцами ипотечной трёшки в спальном районе. Первый взнос — триста тысяч — дала свекровь. Сумма, которая в наших с Андреем разговорах всегда фигурировала как «мамина помощь», но на деле оказалась петлёй на шее.
Потому что помощь-то была возвратной. С процентами. «Вы же понимаете, что это мои пенсионные накопления? Я не могу просто так их отдать».
Всё бы ничего, справлялись как-то. Я работала дизайнером в небольшой компании, Андрей — менеджером в банке. Денег хватало впритык, но мы были молоды и счастливы.
А потом грянул кризис. Компания, где я работала, закрылась.
Вечером того дня, когда я узнала о сокращении, я вернулась домой раньше обычного. И застала там свекровь. Она сидела в нашей гостиной, как на троне, и листала мой ежедневник, оставленный на столике.
— Ой, Катя, ты уже дома? — безмятежно улыбнулась она, даже не подумав извиниться. — А я тут решила заглянуть, полить твои цветочки.
У нас были запасные ключи на случай непредвиденных ситуаций. Но, кажется, для Веры Николаевны внезапное желание потрошить наше жилище и считалось такой ситуацией.
— Вера Николаевна, это мои личные записи, — я забрала ежедневник.
— Ой, да что там может быть такого секретного? — она качнула головой, и серьги-кисточки закачались в такт. — Ты пораньше сегодня, что-то случилось?
Я рассказала о сокращении. Свекровь выслушала с лицом, полным фальшивого сочувствия.
— Ну и славно! — заключила она.
— Простите?
— Да я давно говорю Андрюше — зачем тебе жена, которая целыми днями на работе пропадает? Дома запустение, готовишь ты через раз…
Я сжала кулаки. На языке вертелось много слов, но я промолчала. Зато свекровь продолжила с энтузиазмом:
— Вот у моей подруги Людочки невестка — золото! Дома всегда порядок, обед из трёх блюд, рубашки мужа всегда выглажены… А ты, Катенька, всё карьеру строишь.
Будто это что-то постыдное.
С того дня свекровь стала появляться у нас чаще. Вроде как проверяла, чем я занимаюсь в «свободное время». А ещё привела свою подругу Людмилу Павловну — ту самую, с образцовой невесткой.
Людмила Павловна оказалась дамой под шестьдесят с плотоядным взглядом и привычкой всё трогать руками. Она ходила по нашей квартире, щупая шторы, поглаживая мебель, заглядывая в шкафы.
— Какая милая квартирка, — говорила она тоном, каким обычно произносят «какая ужасная погода». — А сколько вы за неё отдали?
Свекровь с готовностью называла сумму, словно это она, а не мы, платила ипотеку.
— А внуков-то когда планируете? — это был любимый вопрос Людмилы Павловны.
— Когда будем готовы, — отвечала я.
— Ну-ну, готовы они будут, — хохотала та, переглядываясь с Верой Николаевной. — Смотри, пока вы там готовитесь, годы-то не молодеют!
И вот в этот вечер, когда я три часа готовила ужин, стараясь угодить привередливым гостьям, прозвучало то самое: «Наша домработница».
После скандала и ухода свекрови с подругой мы с Андреем долго сидели в тишине.
— Знаешь, я как-то не замечал, что мама так себя ведёт, — признался он наконец. — Но это… это перебор.
— Перебор? — я горько усмехнулась. — Андрей, этот «перебор» происходил три года. Просто ты предпочитал не замечать.
Он виновато опустил голову.
— Что теперь будем делать с долгом? — спросил он. — Мама наверняка потребует вернуть всё сразу.
И я поняла, что он прав. Свекровь не оставит это просто так.
Утром раздался телефонный звонок. Вера Николаевна, голосом полным оскорблённого достоинства, сообщила, что ждёт возврата «своих кровных» до конца месяца.
— Иначе, — добавила она с нескрываемым удовольствием, — придётся идти в суд.
Триста тысяч с процентами. У нас таких денег не было.
— Может, родителей моих попросить? — предложила я.
Андрей покачал головой.
— Нет. Это мой косяк, я и разберусь.
Впервые я увидела в нём настоящего мужчину, а не маменькиного сынка. Он позвонил в банк, договорился о встрече. Вечером вернулся с новостью:
— Я взял потребительский кредит.
— Что? Но процент же…
— Иначе мама не отстанет. А я… я хочу, чтобы мы жили спокойно, — он впервые за долгое время прямо посмотрел мне в глаза. — Я понял, что всё это время был трусом. Выбирая между мамой и тобой, я стыдливо прятался в телефоне. Но так больше не будет.
Мы закрыли долг перед свекровью.
Вера Николаевна приняла деньги с видом оскорблённого благородства: «Я же только помочь хотела». И удалилась восвояси, пообещав, что больше никогда не переступит порог нашей квартиры.
Обещание продержалось ровно три недели. Потом раздался звонок.
— Катя, это я, — голос свекрови звучал непривычно тихо. — Можно к вам зайти?
Я вздохнула. Хотелось сказать «нет», но это всё же мать Андрея.
— Конечно, Вера Николаевна.
Она пришла не с пустыми руками — принесла пирог. Села на край дивана, теребя сумочку — так непохоже на прежнюю властную себя.
— Я тут подумала… Может, я действительно была… неправа, — выдавила она.
Я молчала, не помогая.
— Андрюша — мой единственный сын. И когда он женился, мне показалось, что я его теряю, — её голос дрогнул. — Я всегда представляла, что его жена будет… ну, как я когда-то. А ты такая современная, независимая.
Она поправила идеально уложенные волосы.
— Но когда Андрей перестал отвечать на мои звонки… я поняла, что перегнула палку. Сильно перегнула.
Тишина затягивалась. Я могла бы сказать многое: что она месяцами унижала меня, лезла в нашу жизнь, манипулировала финансами. Но вместо этого я просто спросила:
— Вы действительно считаете меня… неподходящей для вашего сына?
Вера Николаевна устало вздохнула.
— Я считала. А потом увидела, как он изменился после того случая. Впервые за долгие годы он принял решение сам, не спрашивая моего одобрения. И я… горжусь им. А значит, ты делаешь его сильнее, а не слабее, как я думала.
Она достала из сумочки конверт.
— Здесь деньги, которые вы мне вернули. Считайте это… свадебным подарком. Запоздалым.
Я покачала головой.
— Нет, Вера Николаевна. Мы справимся сами. Если вы хотите наладить отношения, давайте начнём с уважения границ. Наших и ваших.
Она кивнула, убирая конверт.
— Я могу… могу приходить иногда? Просто в гости?
— Конечно, — я улыбнулась. — Только, пожалуйста, звоните заранее.
Когда Андрей вернулся с работы, свекровь всё ещё была у нас. Они долго разговаривали на кухне, пока я работала над новым проектом в гостиной. Я нашла удалённую работу — не такую денежную, как прежняя, но позволяющую сохранять профессиональные навыки.
— Всё нормально? — спросил Андрей, когда мать ушла.
— Думаю, да, — я пожала плечами. — Твоя мама пытается.
— А ты… ты сможешь простить её? И меня? За всё это?
Я подошла и обняла его.
— Знаешь, у моей бабушки была поговорка: «Прощать не значит обнулять». Я помню всё, но не держу зла. Главное, что теперь всё по-другому.
— По-другому, — эхом отозвался он. — Я больше никогда не позволю никому, даже маме, говорить о тебе как о прислуге. Ты моя жена. Моя любимая.
Той ночью я долго не могла уснуть. Думала о странностях жизни: как иногда нужен громкий скандал, чтобы наконец-то быть услышанной.
Как человек, которого любишь, может годами не замечать очевидного, а потом вдруг прозреть. И как одна фраза — «наша домработница» — может перевернуть всё с ног на голову.
А ещё я думала о том, что мы не выбираем родственников, но выбираем, как с ними взаимодействовать. И что семья — это не кровь, а отношения, которые строятся каждый день, кирпичик за кирпичиком.
Я повернулась к спящему мужу. Его лицо во сне казалось таким беззащитным, почти мальчишеским. Но я знала — теперь это лицо мужчины, который смог сделать выбор.
А где-то через город, в своей квартире, возможно, не спала и Вера Николаевна. Думала о сыне, которого растила одна. О внуках, которых ещё нет, но, может быть, скоро появятся. О том, как непросто отпускать то, что считаешь своим.
Завтра начнётся новый день. И новые отношения — для всех нас.
