— Я не могу больше туда ездить, Саш, — Татьяна устало провела рукой по волосам, отбрасывая непослушную прядь. — Там везде воспоминания. Двадцать лет… Каждый уголок.
Александр молча кивнул, разглядывая свои руки — большие, шершавые, с въевшейся в кожу машинной смазкой. Ладони механика не отмоешь до конца, как ни старайся.
— Понимаю, Тань. Но мама…
— А что мама? — Татьяна отвернулась к окну, за которым сентябрьский ветер гонял пожелтевшие листья. — Три года прошло, как папы не стало. Три года дача стоит заброшенная. Мама к ней даже не приближается, на порог не ступает. Только нам мозги компостирует — почините, покрасьте, траву скосите. А сама что? В своей городской квартире сидит безвылазно.
Александр тяжело вздохнул, скрипнул стулом.
— Для неё эта дача — последняя память об отце. Они ведь вместе её строили, сама знаешь. Каждый кирпичик, каждую доску…
— Знаю, Саш, — уже мягче ответила Татьяна. — Но нам надо думать о детях. Ваньке в институт поступать, деньги нужны. Дашка в свою музыкалку просит синтезатор. А мы что? Убиваемся на трёх работах и ещё эту дачу тянем — налоги, ремонт, дорога. Зачем? Кому она сейчас нужна?
Александр молчал. Возразить было нечего — жена права. После того, как не стало отца, мать наотрез отказалась даже приближаться к даче, где они прожили с мужем каждое лето последние тридцать лет.
«Не могу, сынок, сердце рвётся», — сказала она тогда и больше там не появлялась. Но и продать тоже не разрешала. «Это память, это всё, что осталось».
— Оксана с Игорем интересовались, — осторожно продолжила Татьяна. — Помнишь, они на соседнем участке в прошлом году купили? Им для сына нужно, он жениться собрался. Хорошую цену дают. И люди приличные, присмотрят…
— Тань, это надо с мамой обсуждать, ты же понимаешь. Дача на нее записана.
— И сколько мы будем вокруг неё на цыпочках ходить? — Татьяна всплеснула руками. — Каждый раз, как речь заходит о продаже, она в слёзы, то у нее сердцебиение учащенное, то давление аж 140… Встречаемся раз в неделю на воскресный обед, и всё одно и то же — когда крышу починим, когда забор покрасим. А где деньги взять, где время? У тебя смена-полторы, я в школе из последних сил… Надо решать, Саш. По-взрослому.
Александр потёр переносицу. Жена говорила правильные вещи. Дача требовала сил, времени и денег, а дети росли, и их нужды требовали всё больше и больше ресурсов. С другой стороны — мать, одинокая, с больным сердцем. Как ей сказать, что хотят продать последнее, что связывает её с покойным мужем?
— Я поговорю с ней, — наконец решился он. — Только дай мне время. Надо подготовить её потихоньку…
Нина Васильевна жила одна в двухкомнатной квартире на окраине города. После смерти мужа она превратила их спальню в своеобразный музей — фотографии в рамках, памятные сувениры, его кресло с пледом, который она так и не убрала. В этой комнате она проводила вечера, листая старые альбомы и разговаривая с портретом Виктора Степановича.
Александр не любил туда заходить. Казалось, будто попадаешь в застывшее время, где даже воздух пропитан тоской. Он предпочитал встречаться с матерью на её маленькой кухне, где они пили чай и говорили о житейских мелочах.
— Мам, я тут подумал… — начал он издалека, разглядывая плавающую в чашке чаинку. — О даче.
Нина Васильевна мгновенно подобралась.
— Что с крышей? Протекает снова? Я говорила тебе ещё в мае посмотреть, там после зимы…
— Нет, мам, с крышей всё нормально, — Александр сделал глоток, собираясь с мыслями. — Я о другом. Не думала ли ты… может, стоит её продать?
Чашка в руках матери дрогнула, но голос остался удивительно спокойным.
— Почему я должна об этом думать?
— Ну, ты же там не бываешь. Тебе тяжело… воспоминания. А нам с Таней сложно поддерживать два дома. Дети растут, расходы увеличиваются…
— Деньги нужны? — прервала его мать, поднимая глаза — сухие, но какие-то потухшие. — Я могу помочь. У меня есть сбережения…
— Мам, дело не только в деньгах, — вздохнул Александр. — Дача пустует. Ты не ездишь, мы редко выбираемся… Стоит, разрушается. Жалко ведь. А если продать, то люди будут жить, ухаживать…
— Какие люди? — Нина Васильевна резко поставила чашку на стол. — Ты уже и покупателей нашёл?
Александр прикусил язык. Поторопился.
— Есть интересующиеся, — уклончиво ответил он. — Соседи по участку. Хорошая семья.
— Значит, уже всё решили, — Нина Васильевна поджала губы. — Ну что ж, продавайте. Бумаги я подпишу.
— Мам, мы ничего не решили. Я просто…
— Всё нормально, Саша, — она встала, давая понять, что разговор окончен. — Это всего лишь дом. Дерево, кирпич, железо. Что мне за ним плакать? Привези документы, я подпишу.
Слишком легко, подумал Александр.
Слишком быстро сдалась.
Это совсем не похоже на мать, которая три года отчаянно цеплялась за каждую вещь, связанную с отцом. На душе скребли кошки, но он решил, что, может быть, это и к лучшему. Может, мать наконец готова отпустить прошлое.
— Тань, она согласилась, — сказал Александр, вернувшись домой. — Даже слишком легко.
Татьяна оторвалась от проверки тетрадей и подняла брови.
— Серьёзно? Без скандала? Без слёз? Без пульса и тонометра?
— Абсолютно. Сказала: «Привози бумаги, подпишу».
Татьяна отложила ручку и задумалась.
— Странно это. Она же за эту дачу держалась как… — она не закончила фразу. — Может, одумалась? Поняла наконец, что это просто строение?
— Не знаю, — Александр потёр шею. — Что-то мне не по себе.
— Брось, — Татьяна махнула рукой. — Надо радоваться. Позвоню Оксане, скажу, что мы согласны. Надо будет документы подготовить. Как думаешь, через сколько всё оформим?
Александр пожал плечами.
— Недели две-три, наверное. Если мама не передумает…
— Не передумает, — уверенно сказала Татьяна. — Решилась — значит, решилась. Она у тебя сильная женщина.
Оксана и Игорь действительно оказались хорошими покупателями — не торговались, быстро подготовили все документы, внесли предоплату. Нина Васильевна молча подписала бумаги, когда Александр привёз их, даже не перечитывая. «Я вам доверяю», — сказала она сыну и невестке, и в её голосе не было ни упрёка, ни сожаления. Только тихая покорность.
Оформление заняло две недели. Ещё неделю Татьяна с Александром вывозили с дачи свои вещи — что-то забрали в городскую квартиру, что-то отдали соседям, что-то просто выбросили. Нина Васильевна наотрез отказалась брать что-либо из дома, хотя Александр предлагал ей забрать хотя бы фотографии со стен.
— Зачем? — качала она головой. — У меня и так всё есть. Всё, что нужно.
После продажи жизнь наладилась. Долгожданные деньги позволили купить Ваньке ноутбук для учёбы, а Дашке — синтезатор для музыкальной школы. Отложили на ремонт, который давно уже просила их собственная квартира. Татьяна повеселела, с плеч словно упал тяжёлый груз.
Только Александр иногда просыпался по ночам, думая о матери. Он звонил ей каждый день, заезжал два-три раза в неделю. Внешне она оставалась прежней — спокойной, аккуратной, немногословной. Но ему казалось, что в ней что-то погасло, будто выключили тумблер. Впрочем, возможно, ему просто мерещилось от чувства вины.
Воскресные обеды у Нины Васильевны были традицией, установленной ещё при жизни отца. Каждое воскресенье в два часа дня семья собиралась за круглым столом в гостиной. Готовила Нина Васильевна всегда сама, не позволяя никому помогать, и всегда одно и то же меню: борщ, котлеты с пюре, компот. «Как в детстве», — шутил Александр.
В это воскресенье всё шло по сценарию. Ваня с Дашкой наперебой рассказывали бабушке школьные новости, Татьяна обсуждала с Ниной Васильевной новый сериал, который они обе смотрели, Александр просто наслаждался редким мирным семейным моментом.
— А знаете что? — вдруг оживилась Дашка во время десерта. — Мы с Маринкой ездили на великах на нашу старую дачу! Новые хозяева такую красоту сделали!
За столом повисла напряжённая тишина. Александр бросил тревожный взгляд на мать. Татьяна пнула дочь под столом.
— Ой, — спохватилась Дашка. — Я это… извините.
— Ничего, милая, — спокойно отозвалась Нина Васильевна, словно речь шла о погоде. — И что же там нового?
— Ну, они крышу перекрыли, всю красную такую, блестящую! — воодушевилась девочка, не чувствуя напряжения взрослых. — И забор новый, и клумбы везде с цветами! А ещё они беседку поставили, такую красивую, с резьбой! Мы в окошко заглядывали — там внутри всё новенькое, и даже камин настоящий!
— Даша, хватит, — тихо, но строго сказал Александр.
— Вот как, — Нина Васильевна промокнула губы салфеткой. — Значит, и камин. Молодцы какие. Ухаживают за домом.
— Конечно, бабуль! Игорь Николаич сказал, что у них скоро свадьба будет, они там праздновать будут на участке. И нас пригласили! Можно мы пойдём?
— Даша! — в один голос воскликнули Александр и Татьяна.
— А что такого? — надула губы девочка. — Они наши друзья теперь! И бабушку приглашали!
Нина Васильевна вдруг посмотрела на сына и невестку долгим, странным взглядом.
— Вы почему мне не сказали, что дачу продали? — поинтересовалась она, и в её голосе не было ни упрёка, ни вопроса — только усталая констатация.
— Мам, как это не сказали? — растерялся Александр. — Ты же сама подписала документы. Мы всё обсудили…
Нина Васильевна покачала головой.
— Нет, Саша. Ты поставил перед фактом, я согласилась. Мы ничего не обсудили. Вы не сказали мне, кому продаёте, что уже всё решили, что соседи заглядывали в окна нашего дома…
— Мам, прости, — Александр положил руку на её ладонь. — Я не хотел тебя расстраивать деталями…
— Я не расстроена, — ровно ответила Нина Васильевна, убирая руку. — Просто констатирую факт. Вы приняли решение, а я узнаю о подробностях от внучки.
Татьяна поёрзала на стуле.
— Нина Васильевна, мы думали, вам будет тяжело…
— Разумеется, — кивнула свекровь. — Куда уж мне, старой, с моими больными нервами. Лучше держать в неведении, правда? — и после короткой паузы добавила: — Ваня, передай, пожалуйста, компот.
Остаток обеда прошёл в тягостном молчании.
— И всё-таки мне кажется, мы правильно сделали, что не мурыжили её подробностями, — говорила Татьяна, когда они возвращались домой. — Ты же видел, как она отреагировала. А представь, что было бы, расскажи мы ей всё сразу.
— Дело не в этом, Тань, — вздохнул Александр, крепче сжимая руль. — А в том, что решение мы приняли за неё. Да, она подписала бумаги, но всё было решено ещё до этого. Я даже альтернатив не предложил…
— Каких ещё альтернатив? — нахмурилась Татьяна. — Оставить как есть? Чтобы дом разваливался, а мы тратили последние копейки на его содержание?
— Не знаю, — Александр покачал головой. — Может, можно было сдавать. Или… не знаю. Просто сделать всё более открыто.
Татьяна фыркнула.
— В нашей семье не принято ничего делать открыто, ты же знаешь. Всё шёпотом, всё намёками. «Не расстраивай бабушку», «Не говори при маме», «Будем держать в секрете». И так всю жизнь.
— И это неправильно, — тихо сказал Александр. — Пора что-то менять.
Нина Васильевна не ждала гостей во вторник вечером. Она сидела в кресле в своей комнате-музее, перелистывала альбом с фотографиями, когда в дверь позвонили.
На пороге стоял сын с большой картонной коробкой в руках.
— Привет, мам. Можно?
Она молча отступила, пропуская его в квартиру.
— Что это? — кивнула она на коробку, когда они прошли на кухню.
— То, что я должен был сделать с самого начала, — Александр поставил коробку на стол и открыл крышку. — Это вещи с дачи. Твои и папины. Фотографии, письма, какие-то документы, безделушки. Я думал… мы могли бы вместе их разобрать. Что-то оставить здесь, что-то, может быть… отпустить.
Нина Васильевна долго смотрела на содержимое коробки, не притрагиваясь к вещам. Потом осторожно достала маленькую деревянную шкатулку.
— Это я ему подарила на первую годовщину свадьбы, — тихо сказала она. — Он хранил там запонки. Думала, потерялась при переезде…
Она открыла крышку шкатулки, и внутри, кроме запонок, обнаружилась сложенная бумажка. Нина Васильевна развернула её — это была записка, написанная знакомым почерком: «Любимой жене в день нашей серебряной свадьбы. Спасибо за 25 лет счастья. Твой В.».
— Он не успел подарить, — прошептала она, и глаза её, впервые на памяти Александра за эти три года, наполнились слезами. — Сердце… за месяц до годовщины…
Александр молча сел рядом и обнял мать за плечи.
— Прости меня, мам. За дачу, за то, что решил за тебя. За то, что не рассказал всё как есть.
Нина Васильевна покачала головой.
— Я сама виновата. Запуталась в своём горе. Всё цеплялась за вещи, а о живых не думала. О тебе, о Тане, о внуках… Даже не спросила, тяжело ли вам.
Они молча сидели на кухне, доставая одну за другой вещи из коробки, и каждая рассказывала свою историю, воскрешала какой-то момент из жизни Виктора Степановича. Впервые за три года Нина Васильевна говорила о муже без боли — с тихой, светлой грустью.
Уже прощаясь, она вдруг крепко обняла сына.
— Спасибо, что продали ее, — сказала она неожиданно. — Она всё равно умирала там, пустая. А теперь будет жить. Новая свадьба, новая семья. Это правильно.
— Ты правда так думаешь, мам?
— Правда, — она слабо улыбнулась. — И передай Оксане с Игорем, что я принимаю приглашение на свадьбу. Хочу посмотреть на их камин.
Свадьба Алёны и Максима — сына Оксаны и Игоря — получилась именно такой, как мечтали молодые: уютной, домашней, в кругу близких людей. Резная беседка была украшена живыми цветами, между деревьями протянули гирлянды, расставили столы. В новом доме собрались гости — человек тридцать, не больше.
Нина Васильевна сидела рядом с Александром и Татьяной, смотрела на счастливых молодожёнов и думала о том, как странно складывается жизнь. Она была уверена, что никогда больше не сможет переступить порог этого участка, а теперь сидит здесь, на свадьбе совершенно чужих людей, и чувствует странное умиротворение.
— Посмотрите, какая красавица наша Нина Васильевна, — подсела к ним Оксана. — Я всегда говорила Игорю — вот с кого надо пример брать. Настоящая женщина — спина прямая, глаза горят!
— Да будет вам, — смутилась Нина Васильевна.
— А я вам хотела сказать, — Оксана понизила голос, наклоняясь ближе. — Мы с Игорем тут подумали… В доме есть комната, совсем отдельная, с отдельным входом даже. Маленькая, но уютная. Если вы когда-нибудь захотите приехать на пару дней летом, просто отдохнуть, подышать воздухом — это всегда пожалуйста. Мы бы только рады были.
Нина Васильевна растерянно посмотрела на сына и невестку.
— Я… подумаю, — тихо ответила она. — Спасибо вам.
Вечером, когда стемнело и зажглись гирлянды, включили музыку. Молодые вышли на первый танец, и Нина Васильевна вдруг узнала мелодию — «их» песню с Виктором, под которую они танцевали на собственной свадьбе много лет назад.
— Надо же, — прошептала она. — Помнишь, Саша? Папа всегда её напевал, когда в саду работал.
Александр кивнул, крепче сжимая мамину руку.
— Помню, мам. Он всегда говорил: «Главное — не дом и не вещи. Главное — то, что мы помним и кого любим».
— Умный был мужик, — улыбнулась сквозь слёзы Нина Васильевна. — И как всегда, прав.
