Будапешт был прекрасен, но я безумно скучала по дому.
Три месяца командировки вымотали меня и морально, и физически: бесконечные совещания с венгерскими коллегами, дедлайны, стресс от перемены обстановки.
Каждый вечер я звонила маме по видеосвязи. К моему сожалению, с каждым разом она выглядела всё более слабой. После микроинсульта ей требовался постоянный уход. Я была благодарна младшей сестре Ире и ее мужу, что они взяли это на себя.
— Всё нормально, Лен, не переживай, — повторяла родственница в своих сообщениях. — Мы справляемся! Главное, что ты там хорошо зарабатываешь. Это сейчас самое важное! Без твоих денег реабилитация мамы была бы невозможной!
Я действительно хорошо зарабатывала. Айтишники в Европе ценятся.
Каждый месяц я отправляла сестре по сто тысяч на мамин уход: лекарства, питание, услуги сиделки. Ира писала длинные сообщения о том, как проходит мамино восстановление. Правда в последний месяц что-то изменилось: сообщения стали короче, будто сестра отделывалась общими фразами.
В последний рабочий день в Будапеште я задержалась допоздна, закрывая проект.
Когда вышла из офиса, душный летний вечер обволок меня ароматами цветущих лип. Присела в небольшом кафе и решила снова позвонить маме.
На экране появилось её бледное лицо.
— Мам, как ты? — спросила я, вглядываясь в родные черты.
— Ничего, доченька… — мать говорила медленно, будто подбирая слова.
— Тебе не жарко? На улице такое пекло…
— Нет… — на мгновение женщина растерялась. — Я давно на улице не была…
Тут же в наш разговор вмешалась Ирина:
— Всё в порядке, просто мама сегодня устала. Правда, мам? Пойдем, тебе нужно отдохнуть.
Экран погас. Что-то было не так. Очень не так.
***
Всю дорогу в аэропорт я прокручивала в голове последние разговоры с сестрой. Детальные отчёты, правильные слова… Слишком правильные.
В самолёте я не смогла уснуть: перед глазами стояло мамино растерянное лицо.
Такси из Шереметьево петляло по вечерней Москве. Я достала из сумки подарки: шерстяной кардиган для мамы (пусть пока полежит до осени), венгерские сладости, сувениры. Представляла, как обниму её, расскажу про Будапешт, покажу фотографии. Может я просто накручиваю себя? Может всё в порядке?
У подъезда я столкнулась с соседкой Валентиной Петровной, которая выгуливала свою таксу.
— Леночка! Вернулась наконец! — женщина деловито поправила очки. — А я всё думаю, кто же за твоей мамой присматривает? Раньше-то я часто её во дворе видела, а теперь…
— Как это кто? Ира с мужем…
— Да? — удивилась соседка. — А я их и не видела почти. Думала, может сиделку наняли.
Сердце ёкнуло. Я поднялась на свой этаж и позвонила в дверь. Через несколько секунд на пороге появилась Ирина. Почему-то она на выглядела напряженной, но попыталась улыбнуться:
— О, ты вернулась раньше, чем обещала! А мы тут с Пашей как раз ужинать собирались. Проходи скорее! Как замечательно, что ты приехала!
В квартире пахло лекарствами. Мама сидела в своём кресле, укрытая старым пледом. Тем самым, который я давно хотела выбросить.
— Мамулечка! — я опустилась перед ней на колени и крепко ее обняла. — Как же я соскучилась!
Она слабо улыбнулась и погладила меня по голове дрожащей рукой. Я огляделась: кругом пыль на полках, пустые блистеры от дешевых лекарств…
— Мам, а что врач говорит? Как лечение продвигается?
— Врач? — женщина нахмурилась. — Давно не было врача…
— Как давно?
— Не помню… — мама растерянно посмотрела на Ирину.
Сестра нервно дернула плечом и раздраженно ответила:
— Мама просто забывает! Врач приходил на прошлой неделе. И капельницы мы ставили, и массаж…
— Массаж? — переспросила мама. — Не было массажа…
Я медленно поднялась. Ира и её муж Паша застыли в дверях. Их лица стали белее мела.
***
В комнате воцарилась гнетущая тишина. Младшая сестра то и дело нервно поправляла волосы, а зять словно врос в дверной косяк.
Я смотрела на их дорогие часы, новую технику в прихожей, брендовую одежду. Внутри всё переворачивалось от злости.
Три месяца. Целых три месяца они жили на деньги, предназначенные для маминого лечения.
— Лен, ты только не нервничай, — начала Ира дрожащим голосом. — Мама часто путает…
— Что именно она путает? — я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё клокотало. — Даты визитов врача? Или тот факт, что я высылала вам деньги на её лечение?
Мужчина кашлянул и указал рукой на диван:
— Может присядем? Поговорим как взрослые люди…
— Как взрослые люди? — я ехидно усмехнулась. — А как взрослые люди обычно обсуждают воровство?
— Какое воровство? Мы просто… мы хотели… — растерянно затараторила младшая сестра.
— Что вы хотели? — я подошла к маминому креслу и положила руку ей на плечо. — Хотели, чтобы она сидела тут одна, без лечения, без ухода, пока вы…
Я осеклась, заметив, как мама украдкой вытирает слезы. Сердце сжалось: она всегда была сильной и никогда не показывала своей слабости. Даже после смерти отца держалась и поддерживала нас. А теперь сидит в старом кресле, укутанная в потрепанный плед, и плачет.
Вдруг женщина тихо промолвила:
— Леночка, я не хотела тебя расстраивать. Они говорили, что так надо, что деньги пойдут на специальную клинику…
— Какую клинику?
— Ну, Ирочка сказала, что копит на хорошую клинику в Германии… — мама растерянно посмотрела на младшую дочь. — Разве нет?
Ирина побледнела ещё сильнее:
— Мам, ты всё не так поняла! Мы действительно искали варианты лечения…
— В бутиках и ресторанах? Или где? Знаешь, что самое интересное? Пока я летела, проверила все свои переводы. И заодно посмотрела твой профиль в соцсети. Красивая жизнь, сестрёнка. Особенно тот пост из «Турандот» в день, когда мама звонила мне с сильным головокружением.
— Мы собирались всё вернуть, — пробормотал Паша. — Просто появились временные трудности…
— Временные трудности? — я перевела взгляд на его новый айфон. — И поэтому вместо того, чтобы честно сказать мне об этом, вы решили присвоить деньги на лечение?
Зять шагнул вперёд и с надеждой посмотрел мне в глаза:
— Послушай, мы всё объясним…
— Не смеши! Что вы объясните? Как спускали мамины деньги на развлечения? Как врали мне три месяца? Как оставляли больного человека без необходимой помощи? Как это можно объяснить!
Звонок в дверь прервал мою взволнованную речь. Мы все замерли.
Паша неуверенно двинулся в прихожую:
— Кто там?
— Участковый врач, — раздалось из-за двери. — К Анне Михайловне плановый осмотр.
Ирина сильно занервничала:
— Какой врач? Мы не вызывали…
— Я вызвала! Еще из аэропорта. И это только начало. Потому что дальше будет полное обследование, которое покажет, как «хорошо» вы заботились о маме все эти месяцы.
***
Участковый врач Наталья Сергеевна вошла в квартиру, бросив короткий взгляд на застывших в прихожей Иру и Пашу, и направилась прямо к маме. Её белый халат резко контрастировал с общей неухоженностью комнаты.
— Анна Михайловна, приветствую. Как вы себя чувствуете? Рассказывайте!
Мама растерянно посмотрела на младшую дочь. Я мягко сжала ее руку и тихо подбодрила:
— Всё хорошо, рассказывай. Никого не бойся! Наталья Сергеевна хочет помочь.
— Слабость… — тихо начала больная. — Голова часто кружится. И здесь болит, — женщина показала на левую сторону тела. — Иногда руку совсем не чувствую. А по ночам… по ночам страшно бывает.
Я увидела, как в глазах матери блеснули слезы.
— А судороги бывают? — спросила врач, доставая тонометр.
— Бывают… часто…
— И давно это началось?
— Месяц… может больше…
Врач хмурилась все больше, измеряя давление и пульс. Достала фонарик, проверила реакцию зрачков. Я заметила, как она поджала губы, увидев результаты.
— Давление 160 на 100, — пробормотала она. — Так, а где ваша карта наблюдения? Дневник контроля давления?
Ирина переступила с ноги на ногу:
— Мы… записывали куда-то…
— Куда-то? — врач подняла бровь. — А назначения предыдущего доктора где? Когда последний раз делали капельницы? — спросила она, записывая что-то в блокнот.
— Не помню… — пробормотала мама.
— А массаж? Физиотерапия? Лечебная физкультура?
— Не было…
Наталья Сергеевна резко обернулась к Ирине:
— Вы понимаете, что после микро инсульта нельзя прерывать реабилитацию? Что это может привести к необратимым последствиям? Где выписки о лечении? Результаты анализов?
Женщина побледнела:
— Мы… мы собирались…
— Что именно вы собирались? — врач почти перешла на крик. — Пациентка истощена, давление скачет, мышечный тонус нарушен. Где назначенные препараты? — она подняла с тумбочки пустую упаковку. — Это же самые дешёвые аналоги! А где основные лекарства? Антикоагулянты? Ноотропы?
Она начала быстро осматривать маму. С каждой минутой её лицо становилось всё более встревоженным.
— Отёки на ногах. Явные признаки нарушения кровообращения. Когда последний раз делали кардиограмму?
Паша попытался вмешаться:
— Понимаете, были временные трудности…
— Какие трудности? — уже не выдержала я. — Я высылала деньги на лечение! Триста тысяч за три месяца!
Наталья Сергеевна замерла, переводя взгляд с меня на Ирину:
— Триста тысяч? А лечения, получается, фактически не было? — она покачала головой. — Знаете, за тридцать лет практики всякое видела, но такое…
Доктор достала телефон:
— Это уже не просто халатность. Придётся составлять акт. Сейчас вызову заведующую отделением и невролога. Нужно срочно делать полное обследование.
— Зачем заведующую? Мы всё исправим!
— Исправите? — врач посмотрела на Ирину с холодной яростью. — А три месяца упущенной реабилитации кто исправит? Вы представляете, какие могут быть последствия? Промедление в восстановительный период может стоить пациенту здоровья!
Наталья Сергеевна решительно набрала номер:
— Елена Викторовна? Здравствуйте. Срочно нужна консультация. Да, пациентка после микроинсульта, три месяца без должного наблюдения. Ситуация критическая…
***
— Подождите! — Ирина бросилась к врачу. — Давайте всё обсудим! Мы можем объяснить!
Наталья Сергеевна прервала разговор по телефону и холодно посмотрела на мою сестру:
— Хорошо, объясняйте. Объясните, почему пациентка с таким диагнозом оказалась без необходимой медицинской помощи.
Женщина заламывала руки и пыталась сказать хоть что-то толковое:
— Мы правда хотели как лучше… У Паши был бизнес-план, очень перспективный. Нужны были инвестиции. Мы думали, что вложим деньги и через месяц всё вернем с процентами. И тогда уже…
— И что пошло не так? — я не могла сдержать горечь в голосе.
Зять прислонился к стене и разочарованно ответил:
— Партнер подвел. Забрал деньги и исчез. Мы пытались его найти, но…
— И поэтому вы продолжали делать вид, что всё в порядке? — я быстро достала телефон. — Вот, смотрите, Наталья Сергеевна. Две недели назад. Пост в соцсети: «Чудесный вечер в новом ресторане». Счёт на 40 тысяч. А вот неделю назад. Новая сумка от Gucci.
— Ты следила за мной?! — вспыхнула Ирина.
— Нет, сестрёнка. Ты сама всё выставляла напоказ. Даже не потрудилась скрыть, на что тратишь мамины деньги.
— Эти деньги… — откашлялся Паша. — Мы заняли у друзей. Хотели поддержать статус, пока ищем выход…
Врач покачала головой:
— Статус? А вы знаете, что такое статус? Это когда у человека после микроинсульта случается повторный приступ из-за отсутствия лечения. Вот это действительно статус. Медицинский термин.
Мама тихо прошептала:
— Ира говорила, что так надо… Что если я буду жаловаться Лене, она всё бросит и вернется. А ей нельзя бросать работу…
Я почувствовала, как на меня накатывает новая волна ярости:
— Мамочка, они тебя шантажировали? Поэтому ты мне ничего не рассказывала?
— Мы не шантажировали! — отчаянно крикнула младшая сестра. — Просто всё вышло из-под контроля. Сначала думали, что возьмем немного денег, а потом вернём. Потом ещё немного…
— А потом втянулись? Красивая жизнь затягивает, да?
Паша попытался всех успокоить:
— Послушайте, давайте решим это по-семейному. Мы найдём деньги, вернем все до копейки. Может не стоит вызывать заведующую?
Наталья Сергеевна уверенно покачала головой:
— Не выйдет по-семейному. Вы знаете, что халатное отношение к больному человеку, повлекшее ухудшение здоровья, это уже не семейное дело? Особенно когда речь идет о растрате средств, выделенных на лечение.
— Вы нам угрожаете? — ехидно спросил Павел у доктора.
— Нет! Я констатирую факт. Сейчас я вызову не только заведующую, но и правоохранительные органы. Потому что то, что вы сделали — это…
***
Следующие несколько часов слились для меня в один бесконечный поток: приезд заведующей и невролога, осмотр мамы, звонки в скорую, появление участкового…
Ирина с Пашей сидели в углу комнаты, словно нашкодившие подростки, пока полицейский записывал их показания. От их недавней самоуверенности не осталось и следа.
К вечеру маму госпитализировали в неврологическое отделение.
Я ехала следом за скорой, крепко сжимая руль. Перед глазами стояло лицо сестры, когда участковый объявил, что материалы дела будут переданы следователю. В ее взгляде читался не стыд, а страх за себя.
— Я же родная сестра! — кричала Ирина. — Ты правда подашь на меня заявление?
— Нет, — ответила я тогда. — Заявление напишет врач. О халатности, приведшей к ухудшению здоровья пациента. А я просто предоставлю все банковские выписки и докажу, куда делись деньги на лечение. Каждый чек из ресторана, каждую квитанцию из бутика. Прости, сестра, но вы должны получить по заслугам!
***
Прошла неделя. Мама постепенно приходила в себя под присмотром настоящих специалистов.
Я видела, как меняется ее взгляд, как возвращается блеск в глаза. Невролог сказал, что мы успели вовремя. Ещё месяц без лечения и последствия могли быть необратимыми.
Ирина пыталась звонить и каждый день строчила сообщения:
«Мы всё вернём», «Дай нам шанс», «Не разрушай семью», «Подумай о маме! Ей нужны обе дочери».
Я не отвечала. Семью разрушила не я. Её разрушила жадность и предательство. А маме нужна была не вторая дочь, а элементарная забота, которую она не получала месяцами.
Павел продал машину и часть техники, пытаясь собрать деньги. Но дело было уже не в деньгах. Врачи подтвердили, что отсутствие необходимого лечения привело к серьезным осложнениям.
Начались следственные действия. Каждый допрос, каждая экспертиза раскрывали новые детали их равнодушия.
Через месяц я уволилась с работы в Будапеште, договорившись об удалённой работе.
Мама требовала постоянного внимания и заботы. Я наняла профессиональную сиделку, возобновила все процедуры, нашла лучших специалистов по реабилитации. Постепенно жизнь начала налаживаться.
Каждый день я видела, как мама делает маленькие, но важные шаги к выздоровлению. Каждое новое движение, каждая самостоятельно застегнутая пуговица становились маленькой победой. И каждая такая победа напоминала мне, чего она могла лишиться из-за предательства родных людей.
Однажды вечером, когда я делала маме массаж, она вдруг сказала:
— Знаешь, я всё думаю… Может простить Ирочку? Всё-таки дочка…
— Мам, — я осторожно подбирала слова. — Простить можно. Но забыть и сделать вид, что ничего не было нельзя. Иногда любовь выражается не в прощении, а в справедливости. И иногда нужно отпустить людей, даже если они родные по крови.
Мама задумчиво кивнула.
За окном шелестели листья, летний вечер медленно переходил в ночь. Я смотрела на порозовевшие мамины щеки, на ее окрепшие руки и понимала, что иногда нужно пройти через боль, чтобы защитить тех, кого любишь. Даже если придётся защищать их от собственной семьи.
На следующий день позвонил следователь. Дело передавали в суд.
Это означало, что пути назад больше нет. Но глядя на маму, которая впервые за долгое время улыбалась, читая книгу в своем кресле, я знала, что мы всё сделали правильно.
