У меня всегда были сложные отношения с зеркалами. Но в тот день, примеряя его, я впервые себе по-настоящему понравилась. Шёлковое, цвета грозового неба, оно не кричало, а шептало. Струилось по телу, как прохладная вода, намекая, а не показывая. Это было не платье юной девчонки. Это было платье женщины, которая знает себе цену.
Я купила его для особого случая. Вечер встречи выпускников, где я должна была увидеться с ним. С человеком из прошлого, который внезапно появился в настоящем и заставил сердце биться так, как оно не билось уже очень давно. Это платье было моей тихой декларацией: «Я здесь. Я счастлива. Я состоялась».
А потом оно исчезло.
В субботу утром, за несколько часов до встречи, я открыла шкаф и замерла. Пусто. На том месте, где висело моё грозовое небо, зияла дыра. Я перерыла всё. Гардеробную, чемоданы, даже корзину для белья. Паника подступала к горлу липким, холодным комом.
И тут я вспомнила. Мама. Она заезжала вчера, привозила свои фирменные пирожки и между делом «помогала навести порядок в шкафу».
Руки дрожали, когда я набирала её номер.
Привет, мам.
Катюша, здравствуй, милая. Как ты? Пирожки понравились?
Мам, спасибо, очень вкусно. Мам, ты случайно не видела моё новое платье? Такое, серо-синее, шёлковое…
На том конце провода повисла пауза. Такая короткая, но такая оглушительная.
Ах, это цветастое? — её голос мгновенно стал другим. Поучающим, холодным, как у хирурга перед операцией. — Да. Видела. Я его выбросила.
Я перестала дышать.
Как… как выбросила?
Обыкновенно, Катя. Руками. Сложила в пакет и вынесла в мусорный контейнер. Милая, я же о тебе забочусь. Тебе тридцать лет, а не восемнадцать. Это платье выглядит, ну… вульгарно. Слишком открытое, слишком яркое. Оно тебе совершенно не по возрасту. Я просто позаботилась о твоей репутации. Ты же у меня приличная девушка.
Вульгарно. Не по возрасту. Приличная девушка. Каждое слово было маленьким гвоздём, который она методично вбивала в крышку моего самоуважения. Я стояла посреди комнаты, держала в руках телефон и чувствовала себя маленькой, глупой, провинившейся девочкой. Униженной. Опозоренной.
Но… мама… оно было дорогое…
Деньги — пыль, Катюша. А репутация — это навсегда. Скажи спасибо, что у тебя есть мать, которая не даст тебе совершить ошибку.
Она повесила трубку. А я так и осталась стоять. Вечер был испорчен. Настроение — тоже. И где-то в глубине души, под слоем обиды и стыда, шевельнулся крошечный, едва заметный червячок сомнения.
Выбросила? — моя подруга Оля так расхохоталась, что чуть не подавилась своим латте. — Кать, ты серьёзно? Твоя мама? Инесса Павловна, которая старые колготки на тряпочки режет, а баночки из-под сметаны под рассаду копит? Она взяла и выбросила дорогое шёлковое платье? Не смеши меня.
Мы сидели в кафе на следующий день. Я, разбитая и подавленная. И Оля — мой вечный голос разума.
Но она сказала…
Она много чего говорит, — отрезала Оля. — Она тебе и в двадцать пять говорила, что чёлка тебя старит, а в двадцать восемь — что красный лак для ногтей носят только женщины лёгкого поведения. Она тебе не «мать-подруга», Кать. Она твой главный конкурент. Она просто тебе завидует.
Я отмахнулась. Завидует? Мама? Мне? Это казалось абсурдом. Но Олины слова, как ядовитое семечко, упали на благодатную почву моего вчерашнего сомнения.
Разгадка пришла через два дня. Оттуда, откуда я совсем не ждала. Я бездумно листала ленту соцсетей, и вдруг замерла, наткнувшись на пост маминой коллеги. Фотоотчёт с их корпоратива. «Наш дружный коллектив отмечает юбилей фирмы!» — гласила подпись.
И на одной из фотографий, в самом центре, стояла она. Моя мама. Сияющая, смеющаяся, с бокалом шампанского в руке. На ней было моё платье. Моё грозовое небо. Оно сидело на ней идеально.
Я увеличила снимок. Нет, ошибки быть не могло. Тот же крой. Тот же уникальный оттенок. Тот же тонкий ремешок на талии.
Воздуха не хватало. Пазл, который я всю жизнь боялась собрать, сложился в одно мгновение. Все её «заботливые» советы, все обесценивающие замечания, вся эта игра в «я тебе только добра желаю» — всё это было ложью. Маской, под которой скрывалась жгучая, уродливая зависть к моей молодости. К моей жизни.
Я смотрела на фотографию, и во мне поднимался не гнев. А холод. Ледяной, арктический холод от осознания того, что самый близкий человек, моя «лучшая подруга», оказалась банальной, мелкой воровкой.
Я приехала к ней без звонка. Она открыла дверь, как всегда, безупречная: идеальная укладка, лёгкий макияж, элегантный домашний костюм.
Катюша! Какая неожиданность! Проходи, милая, я как раз испекла…
Я не двинулась с места. Молча достала телефон и протянула ей. На экране светилась та самая фотография.
Мама взглянула на телефон, и на долю секунды её лицо потеряло своё властное выражение. В глазах мелькнул испуг. Животный, неприкрытый страх пойманного зверя. Но это длилось лишь мгновение. Она тут же взяла себя в руки. Маска идеальной матери вернулась на место.
Ах, это… — она попыталась улыбнуться. — Да, представляешь, какая история! Я его уже несла выбрасывать, но решила примерить. Просто ради смеха! А оно мне подошло. Я подумала, что надену один разочек, а потом…
Я прервала её. Мой голос звучал спокойно, почти безразлично.
Оно тебе очень идёт, мама. Наверное, и правда не по возрасту… мне.
И тут её прорвало. Маска треснула и разлетелась на мелкие осколки.
Да как ты смеешь! — закричала она, её лицо исказилось от ярости. — Явилась сюда права качать! Из-за какой-то тряпки! Я тебе жизнь посвятила, ночей не спала, всё для тебя делала! А ты, неблагодарная эгоистка, устраиваешь мне скандал из-за платья!
Она кричала, брызгая слюной, обвиняя меня во всех смертных грехах. А я смотрела на неё и не слышала слов. Я видела только её страх. Страх старения. Страх стать невидимой. Страх, что кто-то может быть ярче и счастливее, чем она.
Я дождалась, когда она выдохнется. И когда в комнате повисла звенящая тишина, я тихо сказала:
Ты права. Дело не в платье.
Она удивлённо посмотрела на меня.
Дело в том, что моя лучшая подруга оказалась воровкой. И лгуньей.
Я сделала шаг назад, к выходу.
Забирай его себе, мама. Носи. Может быть, оно принесёт тебе то счастье, которое ты пыталась украсть у меня сегодня. А может, каждый раз, глядя в зеркало, ты будешь вспоминать этот день.
Я развернулась и пошла к лифту. За спиной была тишина. Она не сказала ни слова.
В лифте я достала телефон и заблокировала её номер. Без злости. Без ненависти. С холодным, звенящим опустошением внутри. Слёзы текли по щекам, но я плакала не о платье.
Я хоронила свои детские иллюзии. И это было больно. Но впервые в жизни я чувствовала, что наконец-то взрослею по-настоящему. Я обретала свободу. Горькую, выстраданную, но такую необходимую.
