— Ты в зеркало смотрелась? В белом платье?! — Лена швырнула телефон на диван и уставилась на мать. — Мам, тебе пятьдесят восемь! Что скажут люди?
— А что они должны сказать? — Тамара Григорьевна повернулась от окна, где развешивала постиранные занавески. Руки у неё слегка дрожали, но голос звучал спокойно. — Что я наконец-то решила пожить для себя?
— Мама, ну неужели ты не понимаешь! — Лена вскочила с места, едва не опрокинув чашку с остывшим чаем. — Невеста в белом платье… Это же для молодых! А ты…
— А я что? Старуха, которая должна сидеть дома и вязать носки?
Лена замолчала, но её лицо выражало всё без слов. Тамара Григорьевна медленно опустила занавеску и села за стол.
— Знаешь, доченька, я тридцать лет одна. Тридцать лет после твоего отца ни с кем всерьёз не встречалась. Думала, всё, судьба такая — растить дочь, работать, стареть в одиночестве.
— Мам, ну при чём тут это? Встречайся, живи вместе, но зачем свадьба? Зачем весь этот цирк?
— Цирк? — Тамара Григорьевна взяла в руки старую фотографию, где она была в студенческом платье. — А может, это единственный шанс почувствовать себя невестой? Я в двадцать лет родила тебя, в загс бегала в обычном платье, без букета, без торжества. Отец твой тогда сказал: «Зачем тратиться? Главное — печать в паспорте.»
— Но сейчас-то другое время! Люди осуждают…
— Кто осуждает? Твоя подруга Светка, которая третий раз разводится? Или соседка тётя Галя, которая мужа своего пилит уже двадцать лет?
Лена покраснела:
— Мама, это не честно! Я переживаю за тебя! Представляешь, что будет, когда фотографии разойдутся по всему городу? «Глянь, какая дурочка — в её годы в белом платье!»
— А знаешь, что сказала флористка, когда я заказывала букет? — Тамара Григорьевна улыбнулась, и морщинки вокруг глаз стали заметнее. — «Я это запомню на всю жизнь! Вы такая красивая, и так светитесь изнутри!»
— Флористка сказала это из вежливости.
— Нет, Леночка. Она плакала. Молодая девочка, лет двадцати пяти, плакала и говорила: «Дай бог, чтобы и я в ваши годы была такой смелой!»
Лена отвернулась к окну. За стеклом виднелся соседский двор, где старушка кормила кошек.
— Мам, а если Виктор Петрович… если он передумает? Если в последний момент испугается насмешек?
— Тогда я всё равно не буду жалеть. Знаешь почему? Потому что я впервые за много лет делаю то, что хочу я, а не то, что от меня ждут.
Лена резко обернулась:
— Значит, мнение дочери тебе безразлично?
— Твоё мнение мне дорого. Но твои страхи — нет. Ты боишься, что над тобой будут смеяться: «Дочка невесты-переростка». А я боялась умереть, так и не попробовав быть счастливой по-настоящему.
— По-настоящему? — голос Лены стал тише. — А раньше ты была несчастной?
Тамара Григорьевна встала и подошла к дочери. Положила руку ей на плечо.
— Не несчастной. Но я жила для других. Для тебя, для работы, для того, чтобы все считали меня правильной. А сейчас хочу жить для себя. И для Виктора Петровича, потому что с ним я чувствую себя… живой.
Молчание затянулось. Где-то на кухне капал кран, и этот звук казался слишком громким.
— Мама, — наконец произнесла Лена, — а ты действительно счастлива?
— Да. И страшно, и волнующе, и стыдно, и прекрасно одновременно. Наверное, так и должно быть настоящее счастье.
— Мам, а что говорит твоя сестра? — Лена присела на край дивана, явно готовясь к неприятному разговору.
Тамара Григорьевна вздохнула и начала складывать постиранное бельё.
— Катя? Она сказала, что я позорю семью. Дословно: «Тома, ты что, совсем крышей поехала? Люди смеяться будут!»
— Видишь!
— А ещё она добавила, что не придёт на свадьбу. И племянницу свою не пустит.
— Мам… — Лена стала теребить край скатерти. — А может, правда стоит подумать? Ну хотя бы платье другое выбрать? Не белое?
— Леночка, я всю жизнь выбирала «не белое». Серое, чёрное, коричневое — чтобы не заметно было, чтобы не выделяться. А сейчас хочу именно белое. Красивое, нарядное.
— Но традиции же есть! Белое платье для девственниц…
— Ой, Лена, какие девственницы! — Тамара Григорьевна рассмеялась. — Половина современных невест уже с детьми под венец идут. Традиции меняются. А моя традиция будет такая: в пятьдесят восемь лет я надену самое красивое платье и буду счастливой невестой.
Лена молчала, перебирая в памяти слова сестры матери.
— Мам, а что сказал Виктор Петрович, когда ты ему рассказала про реакцию семьи?
— Он обнял меня и сказал: «Тамарочка, мне всё равно, что думают другие. Главное, что ты согласилась стать моей женой.»
— И всё?
— Нет. Ещё добавил, что если я захочу венчаться в церкви, он не против. И что готов подождать, если мне нужно время обдумать.
— А тебе нужно?
Тамара Григорьевна подошла к шкаф и достала свёрток в целлофане. Развернула — показалось белое кружево.
— Вот моё решение. Платье уже куплено.
Лена посмотрела на матерное платье и вдруг почувствовала, как что-то дрогнуло внутри. Платье было действительно красивым — не кричащим, не молодёжным, но элегантным и торжественным.
— Мам, оно… красивое.
— Правда? — глаза Тамары Григорьевны загорелись. — Я так боялась, что оно будет смотреться глупо!
— Нет, красивое. Просто… непривычно видеть тебя в таком.
— Знаешь, Леночка, а ведь твоя подруга Марина звонила вчера.
— Марина? Зачем?
— Поздравить. Сказала, что восхищается моей смелостью. И что её мама в своё время тоже хотела красивую свадьбу, но постеснялась. Теперь жалеет.
Лена нахмурилась. Марина всегда была более открытой, чем она сама.
— Мам, а если я… если я всё-таки приду?
Тамара Григорьевна замерла с платьем в руках.
— Правда? Ты придёшь?
— Я подумаю. Просто… мне страшно за тебя. Вдруг кто-то скажет что-то обидное?
— А вдруг скажут что-то хорошее? Ленуська, я понимаю твои страхи. Но я не могу больше жить этими «вдруг». Мне шестьдесят скоро. Сколько мне ещё осталось? Десять лет? Двадцать? Хочу провести их счастливо.
Через три дня Лена позвонила матери в восемь утра.
— Мам, ты видела группу «Одноклассники»?
— Какую группу? — Тамара Григорьевна ещё не до конца проснулась.
— Нашего выпуска! Там Светка Комарова выложила пост про твою свадьбу. С фоткой твоего платья!
— Откуда у неё фотография?
— Не знаю! Но там уже двадцать комментариев! — голос Лены дрожал от возмущения.
Тамара Григорьевна села на кровати, нащупывая тапочки.
— И что пишут?
— Разное. Галка Петрова написала: «Молодец, Тома! Завидую!» А Нинка Савельева… Мам, лучше не читай.
— Читай.
— «Смех да и только. В наши годы о чём думать надо, а не в невесты наряжаться.»
— И всё?
— Нет. Ещё десять человек поставили «лайки» под Нинкиным комментарием.
Тамара Григорьевна встала и подошла к зеркалу. Посмотрела на себя — растрёпанные волосы, усталое лицо, старая ночная рубашка.
— А знаешь, что я тебе скажу, доченька? Нинка Савельева тридцать лет живёт с алкоголиком. И каждый раз, когда кто-то из нашего класса что-то хорошее делает, она обязательно найдёт, что осудить.
— Но мам, это же всё видят!
— И пусть видят. Знаешь, вчера Виктор Петрович показал мне фотографии своей первой жены. Она умерла от рака в сорок пять. Знаешь, что он сказал? «Тамара, жизнь коротка. Каждый день, когда мы счастливы — это подарок.»
Лена помолчала.
— Мам, а ты не боишься, что люди будут показывать пальцем?
— Боюсь. Но ещё больше боюсь остаться одна. — Тамара Григорьевна села на кровать. — Ленуська, ты помнишь, как в детстве мечтала стать балериной?
— Помню. Ну и что?
— А помнишь, что сказала бабушка? «Балерины — это не профессия для таких, как мы. Иди лучше в педагогический.»
— Мам, при чём тут…
— При том, что ты послушалась. И стала учительницей. Хорошей учительницей! Но иногда я вижу, как ты смотришь на танцующих людей по телевизору. И понимаю: ты жалеешь.
— Я не жалею!
— Жалеешь, доченька. И я не хочу жалеть. Не хочу в семьдесят лет думать: «Эх, надо было решиться!»
В трубке послышались какие-то звуки — видимо, Лена переключалась между приложениями на телефоне.
— Мам, тут ещё комментарии появились. Вера Ключникова написала: «Тамара, ты вдохновляешь! Я тоже хочу замуж, но боюсь.»
— Видишь?
— А Колька Морозов написал: «Тамарка, красавица! Виктору повезло!»
— Коля Морозов? Тот, что в десятом классе в меня был влюблён?
— Он самый. Мам, а может быть, ты права? Может, люди не так уж плохо это воспринимают?
Тамара Григорьевна улыбнулась и подошла к шкафу, где висело свадебное платье.
— Знаешь, что мне вчера сказала соседка тётя Галя?
— Что?
— «Тамарочка, дай бог тебе счастья! А то я на своего Петьку гляжу и думаю: может, лучше б развелась в своё время, глядишь, и мне бы кто-то хороший попался.»
— Тётя Галя это сказала? Та, что всегда всех осуждает?
— Она самая. Оказывается, она просто завидует тем, кто смеет быть счастливым.
Лена долго молчала. Потом вздохнула:
— Мам, можно я приду к тебе? Хочу ещё раз посмотреть на платье.
— Конечно, милая. А заодно поможешь выбрать туфли. Я не могу решить — белые или кремовые?
— Мам… А если я тоже куплю красивое платье? Не белое, конечно, но нарядное? Чтобы стоять рядом с тобой и не стыдиться?
Тамара Григорьевна почувствовала, как слёзы подступают к глазам.
— Леночка, ты серьёзно?
— Серьёзно. Только одно условие.
— Какое?
— Если кто-то скажет что-то гадкое, я ему отвечу. По-настоящему отвечу.
— Идёт, доченька. Идёт.
День свадьбы выдался солнечным, но Тамара Григорьевна проснулась в пять утра с колотящимся сердцем. В голове крутилась одна мысль: «А вдруг он не придёт?»
— Мам, ты не спишь? — Лена тихо постучала в дверь.
— Заходи, милая.
Лена появилась на пороге в халате, с взъерошенными волосами.
— Мам, я всю ночь думала… А что если мы ошибаемся? Что если люди правы, и это действительно неприлично?
Тамара Григорьевна села на кровати и обняла дочь.
— Ленуська, а ты помнишь тётю Зину, мамину сестру?
— Ту, что умерла три года назад?
— Да. Знаешь, что она мне сказала перед смертью? «Томка, не повторяй моих ошибок. Я всю жизнь боялась, что скажут люди. И знаешь, что в итоге? Люди всё равно говорили, только теперь уже не о том, что я что-то делаю неправильно, а о том, что я вообще ничего не делаю.»
Лена прижалась к матери.
— Мам, а если Виктор Петрович действительно передумает?
В этот момент зазвонил телефон. Тамара Григорьевна посмотрела на экран — звонил Виктор Петрович.
— Алло? — голос её дрогнул.
— Тамарочка, доброе утро! Как спалось?
— Не очень. Волнуюсь.
— А я всю ночь не спал. Но не от волнения, а от счастья. Представляешь, в двенадцать часов ты станешь моей женой!
— Витя… а ты не жалеешь? Вчера твоя дочка звонила?
— Звонила. Сказала, что не одобряет. Но знаешь, что я ей ответил?
— Что?
— Что тридцать лет я жил как она считала правильным. А оставшиеся годы проживу как сам хочу. И хочу я их прожить с тобой.
Тамара Григорьевна почувствовала, как спадает напряжение.
— Витя, а ты не боишься, что люди будут смеяться?
— Тамара, мне шестьдесят два года. Знаешь, сколько раз за эти годы люди смеялись надо мной? И сколько раз я сам смеялся над собой? А счастлив я был всего несколько месяцев — с тех пор, как встретил тебя.
После разговора Тамара Григорьевна встала и решительно направилась к шкафу.
— Ленуська, помоги мне с платьем.
Когда она надела белое кружевное платье, Лена ахнула:
— Мам… ты красивая! Правда красивая!
— Не говори глупости.
— Не глупости! Ты светишься какой-то внутренней радостью. И платье тебе очень идёт. Не вызывающе, а торжественно.
В одиннадцать утра они приехали в ботанический сад. Тамара Григорьевна выходила из машины, когда услышала знакомый голос:
— Ну и маскарад! Смотрите, невеста-пенсионерка явилась!
Она обернулась. Около входа стояла Нина Савельева с несколькими одноклассницами.
— Тома, да ты что, с ума сошла? — подошла ближе Нина. — В твои годы такие наряды носить!
Тамара Григорьевна почувствовала, как лицо заливается краской. Ноги подкосились, захотелось развернуться и уехать.
Но в этот момент рядом оказалась Лена:
— Нина Владимировна, а вы что здесь делаете? Насколько я знаю, вас не приглашали.
— Мы гуляем в саду. Имеем право?
— Имеете. Но не имеете права портить людям праздник. Моя мама счастлива, и это прекрасно. А вы… когда вы в последний раз были счастливы?
Нина смутилась, но не сдалась:
— Я не выставляю свою личную жизнь на посмешище!
Тут к ним подошёл Виктор Петрович в строгом костюме, с букетом белых роз.
— Тамарочка, ты потрясающе выглядишь! — он поцеловал её руку, не обращая внимания на посторонних.
— Витя, может быть, мы…
— Что «может быть»? — он нежно взял её за руку. — Сегодня самый счастливый день в моей жизни. И ничто его не испортит.
Неожиданно из-за деревьев показалась группа людей. Впереди шла молодая флористка с огромным букетом.
— Тамара Григорьевна! — она подбежала с сияющими глазами. — Вы такая красивая! Я вам дополнительно бутоньерку сделала — для жениха!
Следом подошли ещё несколько человек — оказалось, что новость о необычной свадьбе разошлась по городу, и многие пришли посмотреть.
— Какая красивая пара! — сказала пожилая женщина с собачкой.
— Дай бог вам счастья! — добавила молодая мама с коляской.
Нина Савельева с подругами тихо отошли в сторону.
— Мам, — прошептала Лена, — посмотри, сколько людей пришло поздравить вас!
Тамара Григорьевна оглянулась. Действительно, вокруг собралось человек двадцать незнакомых людей, и все улыбались, многие снимали на телефоны.
— Витя, — она сжала руку жениха, — а ты не жалеешь?
— О чём?
— Что связался с такой… скандальной невестой?
Виктор Петрович рассмеялся и обнял её:
— Тамарочка, я горжусь тобой! Ты самая смелая женщина, которую я знаю!
Церемония прошла удивительно трогательно. Когда регистратор произнесла: «Объявляю вас мужем и женой», Тамара Григорьевна почувствовала, как по щекам текут слёзы.
— Витя, мы это сделали! — прошептала она.
— Сделали, жена моя! — он нежно поцеловал её.
Собравшиеся люди зааплодировали. Молодая флористка вытирала глаза платочком.
— Это самая красивая свадьба, которую я видела! — сказала она Лене. — Ваша мама — героиня!
Лена посмотрела на мать, которая светилась от счастья, и вдруг поняла что-то важное.
— Мам, — подошла она к новобрачным, — прости меня. Я была дурой.
— Ленуська…
— Нет, правда. Я боялась чужого мнения больше, чем заботилась о твоём счастье. А сейчас смотрю на тебя и понимаю: ты прекрасна. И смелая. И я хочу быть такой же.
Тамара Григорьевна обняла дочь:
— Милая моя, ты и так замечательная. Просто иногда нам всем нужно напоминать себе, что мы имеем право на счастье.
Через час, когда они сидели в кафе за праздничным столом, к их столику подошла незнакомая женщина лет пятидесяти.
— Извините, что беспокою, — сказала она застенчиво. — Я случайно увидела вашу церемонию. Меня зовут Анна. Мне пятьдесят три, и я пять лет одна после развода. Всё думаю: поздно уже личную жизнь устраивать. А увидела вас и поняла — не поздно!
— Конечно, не поздно! — Тамара Григорьевна взяла её за руку. — Главное — не бояться быть счастливой.
— А как вы решились? Ведь люди осуждают…
— А знаете что? — Виктор Петрович наклонился к ней. — Люди всегда найдут, за что осудить. Если мы будем одинокими — скажут: «Вот неудачники, никому не нужны». Если будем счастливыми — скажут: «Куда им в такие годы!» Так лучше уж быть счастливыми под осуждение, чем несчастными под одобрение.
Анна улыбнулась:
— Спасибо вам. Я пойду домой и позвоню одному человеку. Давно хотела, но стеснялась.
Когда она ушла, Лена посмотрела на родителей:
— Мам, а я горжусь тобой. Правда. И знаешь что? Завтра пойду в танцевальную студию. Может, балериной и не стану, но танцевать ради удовольствия — почему бы нет?
— Леночка! — Тамара Григорьевна всплеснула руками. — Серьёзно?
— Серьёзно. Ты научила меня сегодня, что никогда не поздно делать то, что хочется.
Вечером, когда гости разошлись, молодожёны сидели на скамейке в том же ботаническом саду. Тамара Григорьевна всё ещё была в белом платье.
— Витя, а не снимать мне платье? А то испачкаю.
— Не снимай. Ты в нём волшебная.
— В пятьдесят восемь лет — волшебная невеста, — рассмеялась она. — Кто бы мог подумать!
— А знаешь, что мне сегодня сказал парень, который фотографировал нас?
— Что?
— «Дядя, я снимаю свадьбы уже пять лет. Но таких влюблённых глаз, как у вашей жены, я не видел ни у одной молодой невесты.»
Тамара Григорьевна прижалась к мужу:
— Витя, а мы правильно сделали?
— Правильно, жена моя. Мы доказали себе и всему миру: любовь не имеет возраста. И счастье — тоже.
Они сидели, обнявшись, и смотрели на заходящее солнце. Белое платье Тамары Григорьевны развевалось на ветру, и она чувствовала себя самой красивой невестой на свете.
